Швейная машинка - Натали Ферги

— Вы прямо как моя мама.

— Наверное, как чья угодно мама.

— Кстати, о вашей маме — уверена, она прекрасна. Как у вас дела?

— Да, забыл: я рассказал, что вы мне помогаете с университетом. Эти планы ее вполне устраивают.

— Я не это имела в виду, вы же понимаете.

— Да, конечно. С ней все хорошо. — Он корчит рожицу. — А вот насчет себя я пока не уверен.

— Понятно.

— Я вроде успокоился, но мне пришлось слишком многое переварить. Все, что я вроде бы знал о себе, внезапно изменилось.

Эллен тянется через стол и слегка сжимает его руку:

— Нужно просто немного времени — вот я все.

Фред кивает и откладывает в сторону нетронутую лепешку:

— Да, но я не шутил. Идите помойте руки.

Пока она возится у раковины, он вынимает из сумки пакет с блокнотами и выкладывает его на стол.

Эллен возвращается и протягивает ему руки: ладонями сначала вверх, потом вниз, как маленький ребенок.

Он внимательно их изучает, подыгрывая ей:

— Хорошо, подойдет.

Она тянется к пакету с блокнотами.

— Подождите минутку, я подготовлю почву. Сначала нужно вернуться немного назад — за несколько недель до того, как я выставил себя полным идиотом на той распродаже. Я потерял работу и подумывал продать бабулину старую швейную машинку, потому что нужны были деньги. В то время я был готов распродать вообще все содержимое квартиры, но машинка, как мне казалось, попросту не работала. Я провел расследование, и выяснилось, что этот пакет был спрятан в деревянном основании и мешал двигаться приводному валу — или как там называются эти длинные стержни.

— Так у вас и правда не было денег на машинку, которую продавала та женщина?

— Именно в тот день у меня оставалось меньше десяти фунтов, так что я говорил правду. Выходное пособие с последней работы долго не приходило, а я оказался слишком гордым, чтобы записаться на биржу труда. В общем, денег не было совсем. — Фред указывает на упаковку. — Примерно таким я его и нашел: та же веревочка, та же коричневая бумага.

— Как захватывающе!

Он начинает развязывать истрепавшуюся бечевку.

— Стыдно признаться, но я надеялся, что там будет пачка банкнот, однако вместо них я нашел вот это. С того времени прибавилась еще одна записная книжка — моя собственная. — Фред выкладывает записные книжки в длинный ряд. — Они восходят к тому времени, когда машинкой впервые воспользовалась Кэтлин, моя прабабушка. Насколько я могу судить, здесь зафиксирована полная история всего, что было сшито с ее помощью.

— Вот это да! Когда вы упомянули про записные книжки, я думала, что их будет две или три. И никак не предполагала, что их окажется столько.

Он берет кассовую книгу тридцатых годов и протягивает ей:

— Посмотрите.

— Вы уверены?

— Да-да. Это настоящие капсулы времени.

Эллен открывает книгу, и глаза у нее расширяются: на каждой странице она видит ряды стежков и лоскутки ткани.

— Фред, это поразительно!

— Я сказал примерно то же самое. Здесь сотни проектов, в каждой книжке — больше тридцати. Я изучил все. Тут есть пара свадебных платьев, пальто для жениха и многое другое. Насколько я понимаю, и Кэтлин, и бабуля зарабатывали шитьем на жизнь — или, по крайней мере, это был источник дополнительного заработка.

— Наверное, это было не такое уж редкое явление. — Эллен внимательно, не отрывая глаз, рассматривает записную книжку.

Фред берет в руки школьную тетрадку:

— Несколько раз упоминаются дедушкины садовые брюки: он явно был не из тех, кто выбрасывает вещи. Одна из последних записей, сделанная почерком бабули, — это плащ, который она изготовила, когда мне было пять. Он предназначался для Хэллоуина. С тех пор она почти не шила.

— А самое первое что было?

— Тряпки для пыли, прабабушка их сшила в тысяча девятьсот одиннадцатом году.

— Тряпки?! — смеется Эллен. — Серьезно?!

— Мне кажется, логично было начинать с чего-то простого.

— Можно посмотреть самую первую книжку?

— Конечно.

Фред передает ей книжку: в ней двадцать четыре страницы, грубо обрезанные и переплетенные.

Эллен открывает ее и медленно проводит кончиками пальцев по шву на первой странице:

— То есть эти стежки сделаны больше века назад.

— Да, иногда это меня вгоняет в дрожь. Как будто прикасаешься к истории.

— А это что?

Между последними страницами вставлен самодельный конверт. Бумага обветшала: его явно часто открывали.

— Посмотрите.

Эллен осторожно вынимает кусочек бумаги и разворачивает его. Это тонкая полоска, сложенная вчетверо по длине, как дюймовик столяра. Она читает:

Нам надо уезжать. Здесь нет работы для Дональда. Пожелайте нам удачи. Джин.

Эллен отбрасывает от себя записку, как будто та обожгла ее.

— Боже мой! Ох, боже мой! Это…

— Что такое? — Фред не понимает ее реакции. — Она была…

— …накручена на шпулю, — завершает она его фразу.

— Да, — хмурится он. — Откуда вы это узнали?

Она смотрит на бумагу.

Фред открывает конверт и расправляет его так, чтобы слова, написанные на его внутренней стороне, можно было прочесть.

— Смотрите, это почерк Кэтлин, он отличается от того, которым написана записка.

Он читает вслух:

Найдено на шпуле, сентябрь 1911 года.

И тут Фред видит, что она плачет, и он совершенно не понимает почему.

— Эллен? — говорит он как можно мягче. — Что случилось?

Она наконец-то находит слова:

— Эта записка.

— А что такое?

— Ее написала моя прабабушка. — Эллен вытирает слезы футболкой. — Надо купить платков, а то это уже входит в привычку.

— То есть… — Фред пытается понять смысл ее слов, но у него не получается.

— Это старая семейная легенда, одна из тех, которые передаются из поколения в поколение, но без особых доказательств. Эта полоска бумаги была вырезана из Библии. У моей тети до сих пор она сохранилась, и там части одной страницы не хватает. — Эллен тяжело вздыхает и осматривает мастерскую: инструменты, полуразобранные машинки, фотоаппаратуру. — Потому-то я этим и занимаюсь. — Она обводит рукой всю комнату.

— Не понимаю.

— Джин — та, что написала эту записку, — была моей прабабушкой. Она работала на фабрике «Зингер». А мой прадед Дональд тоже работал там, в литейном цеху. В тысяча девятьсот одиннадцатом году произошла массовая забастовка. Почти все прекратили работу и вышли из ворот фабрики. Их было более десяти тысяч. Сейчас такого и представить нельзя, но тогда… В то время в профсоюзах состояли немногие, и это вообще была одна из первых забастовок.

— Наверное, на «Зингере» не понимали, что происходит.

— Видимо, да. Они решили закрыть ворота и не пускать вообще никого.

— Реакция большого бизнеса?

— Как-то так. Через две недели, когда забастовка все еще