Швейная машинка - Натали Ферги

— И ты закончила курс?

— Да.

— И… — Фред не знает, как задать следующий вопрос.

— Дедушка сказал, что я должна написать родителям и рассказать им все, хотя я не хотела. Он говорил, что они поймут и все будет хорошо. Я и написала.

Он ждет продолжения.

— Но все оказалось не так. — Рут снова ненадолго замолкает. — Ты всегда знал, что я была единственным ребенком — так вот: это правда. Моих родителей никогда не устраивало то, что я делала. Я была единственной — и потому они хотели видеть меня лучшей. Будь то стометровка на школьных стартах или девяносто один балл на экзамене — они всегда спрашивали, почему я не могла бежать быстрее и почему не набрала девяносто три балла.

— И что они сказали, когда ты им написала?

— Отец ответил, что они больше не хотят меня видеть и что я ни при каких обстоятельствах не должна пытаться с ними связаться.

— Ничего себе!

— Вот именно.

— А твоя мать?

— Это было явно их совместное решение: она была еще хуже, чем он. — Рут складывает очки и кладет их на стол. — Я почувствовала себя совершенно одинокой.

— И что случилось потом? — Он должен выяснить все.

— Когда я принесла бабуле письмо, дедушки не было дома. Она прочла его и послала меня в магазин — купить сыра или чего-то такого. Я уже забыла. Понимаешь, Фред, я подумала, что она тоже хочет от меня избавиться. Когда я вернулась в квартиру, то поняла, что она рассказала дедушке, потому что услышала, как он кричит. — Рут впервые с момента его прихода широко улыбнулась. — Это был единственный раз, когда он ругался.

— Да, дедушка никогда не ругался.

— Ну вот тот раз был исключением. Дедушка кричал так громко, что я услышала его еще на лестничной клетке. Он орал что есть мочи. Вообще-то это сейчас кажется довольно смешным, но тогда мне так точно не казалось. Дедушка был просто в ярости. — Ее голос смягчается. — А потом он понял, что я стою за дверью, вышел за мной, провел в кухню и усадил за стол, тот самый, что стоит там сейчас. — Слезы катятся по лицу Рут, голос становится высоким и сдавленным. — Дедушка сказал, что они станут для меня семьей, если я хочу, а потом, когда все немного успокоились, дедушка добавил, что у них есть свободная комната и я могу там жить.

— А ты что сказала?

— У меня не было сил говорить, я просто кивнула Вот и все. — Рут показывает на записную книжку, лежащую перед ней на столе. — Здесь все вещи, которые бабуля сшила для нас с тобой: платья для беременной, простынки и одеяльца для детских кроваток — в том числе то, которое ты везде таскал, отчего оно все порвалось — рубашечки, комбинезоны… Кажется, я за много лет не купила никому из нас ни одного предмета одежды.

— Но почему, — Фред скрещивает руки на груди, — ты никогда не говорила мне, что у меня есть другие родственники?

— Ты звал их бабулей и дедушкой, они и были твоими бабушкой и дедушкой, так зачем говорить? Ты, похоже, никогда не замечал, что я всегда зову их Конни и Альф. — Рут вздыхает и опять начинает расчесывать руку. — Наверное, мне не хотелось расшатывать ситуацию. В шестьдесят лет бабуля вышла на пенсию — это было всего за неделю до того, как ты родился, и она присматривала за тобой, чтобы я могла вернуться на работу. Жизнь повернулась счастливым образом. — Рут снова смотрит на него. — Это все было из лучших побуждений, уверяю тебя.

Фред пытается все же увязать концы с концами:

— А твои родители?

— Вообще не знаю, что с ними.

— Совсем?

— Я полностью их разочаровала.

— Ты никогда не хотела все-таки с ними связаться?

— Нет. Никогда. Я недавно узнала, что они рассказали соседям, будто я умерла от лейкемии — чего только не узнаешь в соцсетях! — Она решительно качает головой. — Мне нечего было им сказать, и я точно не хотела бы видеть их рядом с тобой.

— Но ты Моррисон. Мы оба носим фамилию Моррисон, как дедушка.

— Ты хочешь узнать все до конца, да?

— Мне нужно понять.

— Наверное, это правильно. — Рут закрывает глаза, вспоминая разговор, который случился за много лет до этого. — Примерно в то же время, когда происходило то, о чем я говорила, у меня была пациентка — очень пожилая дама. Она рассказала, что они с мужем на самом деле никогда не были женаты — она просто сменила фамилию. Я даже не знала тогда, что это возможно, но чем больше я задумывалась об этом, тем больше понимала, что не хочу быть Уоткинс, вот и спросила бабулю и дедушку, что они думают об этом. И, как сейчас помню, дедушка сказал: «Если ты станешь Моррисон, это будет для меня большая честь». И за несколько недель до того, как ты родился, я сменила фамилию. Поэтому ты тоже Моррисон.

— То есть на самом деле я Уоткинс. — Он смотрит на нее. — Или, может быть, Йорк.

— Нет, Фред. Ты Моррисон.

Он пытается уложить все это в голове. Ему всегда говорили, что он очень похож на деда. В конце концов, его назвали в его честь. Внезапно у Фреда начинается приступ гнева, направленный неизвестно на кого:

— То есть ты лгала мне всю жизнь. Вы все мне лгали. Каждый из вас.

— Я старалась сделать как лучше.

— Почему ты мне не рассказала? Почему? — Фред снова меряет шагами кухню, пока ему в голову не приходит новая мысль: — Если ты солгала мне насчет этого, то чего еще ты мне не рассказала?

— Что ты имеешь в виду?

— Мой отец — что с ним случилось? — Фред снова принимает вызывающую позу, складывая руки на груди. — Много лет я думал, что он ушел от нас и сбежал на север Англии. Это было бы забавно, если бы не оказалось абсолютным враньем.

— Прости.

— Что значит «прости»?! — Фред чувствует, что сейчас сорвется. — Откуда я знаю, что он мертв? Как я могу быть уверен в том, что это правда?

— Я тебе уже сказала, что писала ему в Америку.

— И что?

— И я не получила ответа.

— То есть он может быть еще жив?

— Нет, Фред, он умер. Дедушка тоже написал ему письмо. Оно вернулось с пометкой синим карандашом: «АДРЕСАТ УМЕР».

— А если это неправда?

— Я тоже подозревала, что так может быть, так что