Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

1082

Три поэта идут один за другим, впереди Виргилий, за ним Стаций и, наконец, Данте. Лестница слишком узка для того, чтобы можно было идти всем троим рядом. «Узок путь, ведущий в жизнь». Матф. VII, 14.

1083

Из уважения к Виргилию, Данте колеблется, спросить ли его об этом или нет. Это внутреннее колебание мастерски изображено поэтом в сравнении с аистом.

1084

Несмотря на быстроту хода, Виргилий замечает колебание ученика; он постоянно читает все мысли Данте, как заботливый отец.

1085

Т. е. выскажи свободно то, что у тебя уже на губах. – Когда лук совершенно натянут, то железный конец стрелы (копьецо, слова Данте), касается вершины лука. Сравнение это заимствовано, очевидно, от простого лука, a не от арбалета или самострела, как полагает К. Витте.

1086

Данте горит желанием узнать причину, почему существа бестелесные, не имеющие надобности в пище, подвергаются исхуданию, и, ободренный Виргилием, выражает свое недоумение.

1087

Мелеагр – сын калидонского царя Энея (Oeneus) и Алтеи, участник ловли калидонского вепря. В момент его рождения богини судьбы (парки) положили в огонь плаху и объявили, что жизнь его продлится, пока будет гореть плаха. Алтея загасила огонь и тщательно укрыла плаху. По умерщвлении вепря, двое дядей Мелеагра, братья Алтеи, Плексипп и Токсей, стали оспаривать у Аталанты, возлюбленной Мелеагра, нанесшей первую рану чудовищу, право на славу этого геройского подвига; Мелеагр убил их за это. Тогда Алтея решилась отмстить сыну за смерть своих братьев, вытащила роковую плаху и зажгла ее. Мелеагр, снедаемый внутренним огнем, испустил последнее дыхание в момент, когда головня превратилась в пепел (Овидия Превращ. кн. VIII, ст. 431–524). – Этим примером Виргилий (чистый разум) хочет показать, что человек может исхудать и даже погибнуть не только от недостатка пищи, но и от совершенно иной причины; как сила невидимая и совершенно ему неизвестная уничтожила Мелеагра, так невидимая, таинственная сила производит худобу душ, или бестелесной плоти сластолюбцев. Некоторые находят это сравнение не совсем удачным, но Данте может тем с большим правом употребить это сравнение для объяснения худобы душ, изнуряемых невидимой силой, что в средние века было в общем ходу суеверное мнение о возможности уничтожения жизни человека от медленного растапливания на огне очарованных восковых изображений человека, которого желают погубить. Смотри знаменитую балладу английского поэта Данте Россети, Sister Ellen.

1088

Т. e. тебе легко будет понять эту трудность.

1089

Т. е. «тело, в особенности воздушное тело этих теней, есть как бы зеркало души; как зеркало верно изображает каждое движенье, в нем отражающееся, так точно и тело воздушное изображает во внешности все движения и страдания души». Варки.

1090

Сомнение есть рана разума, которая излечивается лишь тогда, когда ум завладеет истиной. «Vulnera ignorantiae», говорит Св. Григорий (Ev. Hom. XXVI, по цитате Томмазео).

1091

Мнение комментаторов различно относительно того, почему Виргилий обращается здесь к Стацию, как и о символическом значении Стация вообще. Пиетро Данте, которому следует большинство толкователей, говорит: «Virgilius, id est philosophia rationalis, committit hoc Statio poetae christiano, vel philosophiae morali, ut hoc decidat», – Также думают Ландино, Велутелло, Вентури, Ломбарди и др. – По Филалету, Стаций означает аллегорическую философию, озаренную христианством, каково, например, учение Аомы Аквинскjго и его учеников. Скартаццини говорит: Виргилий есть символ власти гражданской и императорской, которая, по системе Данте, должна направлять людей к временному блаженству, secundum philosophica documenta. Но Виргилий – язычник. Чтобы трактовать хорошо о сотворении и в дуновении рациональной души в человеческое тело, a равно и о состоянии ее по освобождении от тела» – для этого необходим свет веры христианства. Для Данте Стаций не только великий поэт и философ, почти такой же, как и Виргилий, но и христианин, посвященный в тайны веры. Поэтому Стаций может и сумеет лучше Виргилия определить тезис, который языческая философия никогда не могла объяснить удовлетворительно. Таким образом, Стаций – дополнение Виргилия, он представляет собой философию, озаренную верой, или философию христианскую. Следует сверх того заметить, что Данте в дальнейшем течении своего мистического странствования не должен был оставаться покинутым временным авторитетом, символом которого служить Виргилий; но Виргилию дозволено сопровождать его лишь до земного рая, и там его место заступает Стаций, остающийся с Данте и по исчезновении Виргилия: он продолжает странствование вместе с Данте, не играя, впрочем роли вожатого, a подчиняясь, подобно Данте, смиренной роли ученика, покорно выслушивая наставления и повинуясь повелениям Матильды и Беатриче».

1092

Виргилий старается дать Данте некоторую идею об этом примере, взятом из мифологии, и кроме того подобием естественным и математическим; затем он обращается к Стацию и просит его разрешить недоумение полнее и удовлетворить желание поэта.

1093

«Суд вечный». В одних списках vendetta, в других velluta; последнее принято лучшими изданиями, между прочим К. Витте. Я употребил «суд вечный», примиряющий эти два разноречия; собственно, здесь разумеется способ, по которому распределены божественные наказания.

1094

Стаций извиняется перед Виргилием в том, что он, не смея отказать ему ни в чем, решается говорить в его присутствии, считая дерзким всякое слово при том, чья мудрость и чье красноречие требуют, чтобы он один говорил, a все другие его слушали. – «Эта вежливость Стация относительно Виргилия напоминает, в аллегорическом смысле, такое же отношение схоластиков к Аристотелю и его ученикам, олицетворением которых служит Виргилий». Филалет.

1095

Стаций любовно обращается к Данте, называя его, в знак приязни сыном, чтобы возбудить в нем все внимание, говоря, что, если он вникнет в его слова, то его сомнения разрешатся. «Сын мой! если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои, то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге». Притчи Солом. II, 1, 5.

1096

«Кровь лучшая» (в подлиннике: perfetto – совершенная). – «Sanguis, qui digestione quadam est praeparatus ad conceptum est purior et perirefior alio sanguine». Фома Акв. Sum. Theol., p. III, qu. XXXI, art. 5. – «Не всосется» (в подлиннике: non si beve Dall assetate vene, не всасывается жаждущими венами). «Данте следует здесь Аристотелю, который (De Gener. апиmal. lib. I, с. 19) говорить: semen est superfluum alimenti; точно также полагает и Фома Аквинский (Sum. Theol. p. I, qu. XIX, art. 2)». Скартаццини. «Учение Фомы Аквинского о происхождении спермы, основанное на Аристотеле, совершенно согласно с Данте в этом месте. Доказав предварительно, что воспринимаемая пища, как питающая и взращивающая, действительно превращается отчасти в человеческую плоть, он переходить затем к решению вопроса о том, возникает ли сперма от излишка питательных веществ, и отвечает на него утвердительно, давая ему следующее объяснение. В природе человеческой, согласно с вышесказанным, заключается сила сообщать свою форму инородным веществам. Но это сообщение совершается постепенно. Принятое и переваренное вещество получает прежде всего одну лишь общую силу образовывать из себя все части тела; потом уже эта сила к образованию отдельных членов, так сказать, специфицируется. Это совершается в то время, когда кровь переливается по жилам и образует, таким образом, отдельные части тела. Но часть крови – полагает Фома – остается, не превращаясь в существо членов, и потому-то она, как он выражается, составляет материю для целого тела, и эта-то часть и есть сперма. Теперь становится весьма понятным, почему Данте сравнивает эту часть с пищей, которая снимается со стола и не съедается. При этом Фома решительно отклоняет то мнение, по которому сперма есть как бы экстракт уже специализированного для всех членов вещества крови, ибо, говорит он, она была бы ничем иным, как животным в малом виде, a человеческое рождение было бы подобно расположению многих низших животных чрез обрезывание их частей (Sum. Theol., p. I, qu. CXIX). Замечательно, что это, отвергаемое Фомою, мнение очень близко подходит к позднейшим воззрениям на этот предмет; именно, паренхиматозная жидкость, которая, проникая по всему телу чрез все первичные ткани, представляется настоящим жизненным соком, возвращается при беспрестанной переработке опять-таки в кровь, стало быть, и в сердце, в котором она, однако, не остается, но выделяется из крови действительно, как экстракт всего тела, в известные органы, сберегаясь в них вплоть до своего извержения и выхода». Филалет.

1097

Стаций развивает теории рождения и образования тела с душою вегетативною и сенситивною. Тоже самое учение, но вкратце, изложено Данте прозой в его Convivio IV, 21. Оно же изложено отчасти у Фомы Аквинского в его Sum. Theol. p. I, qu. CXIX: De propagatione hominis quantum ad corpus. – Это место вызывало такой восторг со стороны Варки (Sezioni sul Dante, Firenze, 1845), что, по его мнению, одного этого места уже достаточно, чтобы признать Данте за врача, философа и теолога высшей степени. При этом он говорит: «Я не только сознаюсь, но объявляю клятвенно, что всякий раз, когда я прочитывал его (и таких случаев и днем и ночью более тысячи), мой восторг и изумление все более и более усиливались, ибо каждый раз я, казалось, находил в нем новые красоты и новые поучения, a следовательно, и новые трудности».