Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

1037

Данте замечает, что Бонаджионта хочет заговорить с ним.

1038

Тут комментаторы опять несогласные между собой, кого разумеет здесь Данте. Одни называют Аладжию, племянницу папы Адриана V (Чистилища XIX, 142 и примеч.); другие – некую донну Парголетту; но, очевидно, тут разумеется не кто иной, как та же Джентукка, имя которой шептали губы Бонаджионты. – «Повязка жен»: только замужние и вдовы носили на голове повязки или покрывала, как у нас чепчики.

1039

«Город мой», т. е. Лукку, которую столь многие, a в числе их и ты, так сильно порицают за ее пороки. – «Quasi diceret: quocumque modo ipsa civitas redarguatur de suis vitiis, ipsa tamen tibi placebit propter istam dominami. Postillatore Cassinese. – Данте порицает Лукку, сказав, что все ее жители взяточники (Ада XXI, 41 и примеч.).

1040

Из всего, что говорил выше Бонаджионта, видно, что он узнал Данте, и потому совершенно верно толкует это место Postillatore Cassinese: – «Petit Dantem de Dante, quia laudare praesentem est species adulationis», В ответ Бонаджионту Данте не называет себя по имени, но объясняет лишь причину, почему он пишет именно так свои стихи.

1041

«Новейших рифм» (le nuove rime), т. e. новый род поэзии, новейший поэтический стиль, стоящий несравненно выше, чем стиль всех предшествовавших ему поэтов.

1042

В подлиннике: Donne ch'avete intelletto d'Amore, – первый стих одной из канцон в его Vita Nuova, о происхождении которой поэт рассказывает следующее (§ 19): «Avenne poi che passando per un cammino, lungo il quale correva un rio molto chiaro d' onde, giunse a me tanta volontа di dire, che cominciai a pensare il modo eh' io tenessi; e pensai che parlare di lei non si convenia se non che io parlassi a donne in seconda persona; e non ad ogni donna, ma solamente a coloro che sono gentili, e non sono pure femmine. Allora dico che la mia lingua parlo quasi come per sè stessa mossa, e disse: Donne eh' avete intelletto d'amore. Queste parole io riposi nella mente con glande letizia, pensando di prenderle per mio cominciamento». Очевидно, Данте считает эту канцону в честь Беатриче за одну из лучших.

1043

В подлиннике:

Io mi son un che, quandoAmore spira, noto.

Прекрасное изображение сущности поэтического искусства! В этой терцине заключается вся ars poetica. Два условия: замечать, удерживать в уме вдохновение любви, затем – облекать во внешность, т. е. в слово, то, что внутри, т. е. в сердце, диктует любовь. – «Amore è uno dittatore, et io sono suo scrivano». Anonimo Fiorentino. – Также в Vita Nuova, § 9: «La mia lingua parlò quasi per sè stessa mossa».

1044

T. e. теперь я вижу, что отсутствие чувства и вдохновения лишают нежности стиль Нотария, Гвиттоне и мой собственный. «Нотарий – это Якопо да Лентини из Сицилии, прозванный по своей профессии (нотариус), процветавший в последние годы царствования Фридриха II. По мнению Кресчимбени, как поэт, Нотарий стоит ниже Гвиттона». Филалет. – Данте приводить в De Vulg. Eloquen. lib. I, с. 12, одну его канцону, начинающуюся словами: «Madonna, dir vi voglio». Он писал около 1250 г. – Гвиттоне процветал после 1250 г. Он родился в благородной фамилии в Санта Фирмина (или Формена), в замке в двух милях от Ареццо. Его часто называют Фра Гвиттоне, как принадлежавшего к ордену Веселых. Вначале он вел разгульную жизнь, потом женился на аретинке, прижил с ней трех детей и затем надел рясу Св. Марии, т. е. Веселой братии, и с этого времени начал проповедовать против развращения века, a также против злоупотреблений синьории, угнетавшей его родину. Сделавшись «оратором» Флорентинской республики, он старался и делом и своими сочинениями прекратить в стране раздоры партий. Но, лишенный дома и имущества, он покинул родину и умер во Флоренции в 1294 г., положив основание монастырю дельи Анджиоли. В свое время Гвиттоне был человек ученый, оратор и поэт, писал любовные стихотворения, но в стиле холодном, деланном. Данте в своей De Vulg. Eloquen. lib. I, с. 13, говорит, что он «nunquam se ad curiale vulgare direxit». Впрочем, современники высоко ценили Гвиттоне. Петрарка (Trionfo d' Amore, с. IV, p. 31) ставить его рядом с Цино из Пистойи и самим Данте. Еще раз Данте говорит о Гвиттоне в Чистилища XXVI, 134.

1045

«У вас», – относится или к одному Данте и из вежливости употреблено во множественном числе, или вообще к новейшим поэтам; в последнем случае надобно разуметь Данте, Гвидо Кавалмсанти, и Цино из Пистойи.

1046

В подлиннике: «Non vede più dall' uno all' altro stilo», тот не видит разницы в двух стилях. – «Я разумею это место так: истинный поэт следует порыву энтузиазма; он пишет то, что ему подсказывает сердце. Мы же, следуя примеру провансальцев, гонялись лишь за искусственными оборотами и натяжками мысли и, таким образом, как бы перешагнули за пределы цели. Кто поступает так, тот не знает, чем отличается плоский, грубый стиль от естественного, благородного; он впадает всегда в крайность. Замечательно, что во всей итальянской литературе проведен этот двойственный стиль, один вид которого достиг полной своей красоты у Петрарки, Ариосто и Tacco, другой – у Боккаччио, оба же вместе являются как бы совмещенными в возвышенном и вместе с тем вполне народном стиле Данте, совершенно уместном в его Божественной Комедии». Филалет. – «Кто познакомился несколько ближе с искусственностью в мыслях и форме, в которой сицилийские и итальянские поэты до Данте старались не только сравняться, но и превзойти провансальцев, – тот согласится, как метко противопоставляет Бонаджиюнта столь неудовлетворяющим стремлениям простой способ выражения чувства в лирических стихотворениях Данте». К. Витте. – «В этом месте своей поэмы Данте высказывает столько же верно, сколько и прекрасно самое первое и общее основание эстетики, равно и признак истинного поэтического призвания. Здесь (стих 54) говорится не только о той любви, которою одушевляется поэт в своих любовных стихотворениях, но и о той общей, возвышенной любви и о том одушевлении, из которых вытекает всякое создание искусства, ибо только в этой любви и есть истина. Что поэты времени Данте искали и не находили себе славы на совершенно ином пути и что Данте обращением своим к природе стал этим самым изобретателем нового стиля, – это как нельзя лучше явствует из этого места». Штрекфусс.

1047

Души в чистилище не имеют в себе и тени зависти, потому Бонаджионта не только не высказывает никакого неудовольствия тому, кто превзошел его в поэтическом искусстве, но даже признает с некоторым наслаждением превосходство своего победителя.

1048

Подобное же сравнение Ада V, 47; Рая XVIII, 73–75.

1049

Т. е. направо, как шли сначала; удивленные видом поэта (стихи 4–6), они несколько замедлили свой шаг.

1050

«По воле», т. е. от желания претерпевать муку для своего очищения. 73. «Святому стаду», т. е. толпе очищающихся.

1051

«Данте уже сознал себя грешным в гордости и отчасти в зависти (Чистилища XIII, 133–135); здесь он сознается в сластолюбии (чревоугодии), почему Форезе ожидает встретиться с ним снова в этом кругу вследствие того образа жизни, о котором упомянуто в предыдущей песни» (ст. 115 и примеч.). Скартаццини.

1052

«Брег», т. е. берег острова, на котором стоит гора Чистилища.

1053

«Град», т. е. Флоренция, где, как природный флорентинец, Данте надеялся жить и умереть. Пороки города так велики, что преждевременную смерть поэт почел бы за особенную милость Божию.

1054

«Долина» – valle d'abisso Dolorosa (Ада IV, 7–8; Рая XVII, 137), т. е. ад.

1055

«Свирепый зверь», т. е. конь. По мнению Бути, аллегорически тут разумеется демон.

1056

Т. е. пророчество мое исполнится вскоре. Фореезе говорит эти слова весною 1300 г. (год замогильного странствования Данте), Донати же погиб в 1308 г. – Форезе не досказывает своей мысли или потому, что, как видно из следующих стихов, должен торопиться, или потому, что ему самому страшно входить в дальнейшие подробности касательно жестокой судьбы своего брата.

1057

Все комментаторы единогласно разумеют здесь не кого иного, как известного мессера Корсо Донати, главу Черных и брата Форезе. Ни о ком нельзя сказать с большим правом, как о нем, что он был первым виновником несчастия для Флоренции, ибо, сколько бы ни звучала в таком приговоре ненависть партии, во всяком случае вполне достоверно, что он был крайне беспокойным гражданином и главным виновником изгнания партии Белых. Виллани передает рассказ о трагической смерти Донати в следующих чертах, существенно различных от соответствующего места у Данте. Вскоре по изгнании партии Белых возникли новые недоразумения между членами победившей партии; эти недоразумения достигли крайней степени вслед за отъездом из города кардинала Николая Ирато, приезжавшего во Флоренцию в качестве миротворца. Мессер Донати и дворянские фамилии увидели себя исключенными от всех должностей партией так называемых разбогатевших граждан, во главе которых стояли Россо делла Тоза, Джери Спини, Пацино де Пацци и Бетто Брунелески. Донати быль поэтому вынужден примкнуть к дворянской партии, к которой присоединились и семейства граждан Бордени и Медичи (впервые здесь встречающееся имя), и при том, по мнению одних, с целью восстановления порядка в городе, по мнению же других, – для того, чтобы завладеть властью над городом. Помимо того, образ его мыслей, как гвельфа и Черного, стал подозрителен вследствие его связи с предводителем гибеллиновь Угуччионе делла Фаджиола, за которого он выдал замуж свою дочь. Флорентинские гвельфы решились предупредить его истинные и мнимые замыслы. Главы этой партии принесли на него жалобу подесте города Пьеро делла Бранка из Агобио, который вызвал его в суд и, так как Домати не явился, объявил его бунтовщиком и изменником перед общиной. Мессер Корсо запер цепями целую часть города Борго ди С.-Пиетри Маджиоре и решился защищаться в ней до последней крайности против народа и каталонских солдат короля неаполитанского. Может быть, он надеялся на поддержку своей партии, a может быть, – на помощь со стороны Угуччионе делла Фаджиола, как думает Виллани. Это случилось 15-го сентября 1308 г. В городе поднялось восстание. Власти, солдаты, вооруженный народ целый день защищался он, тщетно надеясь на прибытие помощи. Под вечер народ прорвал цепи и, когда врывался в сад, Корсо, жестоко страдавший подагрой, успел уже ускакать один вдоль Арно до виллы Ровенцано, где его нагнали каталонские всадники и повели пленником в город. Достигнув под их стражей аббатства С.-Сальви (много посещаемого путешественниками ради «Тайной вечери» Андреа дель Сарто), он попытался подкупить солдат; но так как они не соглашались ни на какие условия, то он умышленно свалился с лошади, при чем один из каталонцев проткнул его шею копьем. Ни Виллани, ни Дино Компаньи (сомнительный авторитет) не говорят ни слова о том, чтобы его волочила лошадь; напротив, они говорят, что он умер на руках монахов в вышеупомянутом монастыре. Впрочем, Бенвенуто да Имола старается примирить слова поэта с историками, говоря, что Корсо запутался ногой в стремени при падении и в таком виде волочился лошадью, a затем его убили солдаты. Оба историка изображают его красивым собой, храбрым, красноречивым, весьма обходительным, но вместе с тем гордым, любившим, чтобы его называли «бароном», так что народ, встречая его, кричал обыкновенно: «да здравствует барон». Дино Компаньи в Muratori Script, Rer. ItaL Voi. IX, p. 198; 521-52З: Виллани, lib. VIII, Cap. 46, по цитатам Филалета и Скартаццини.