Токийская головоломка - Содзи Симада

– Не случалось ли на вашей памяти чего-нибудь странного?

Я отметил про себя, что голос Митараи был удивительно веселым. Когда-то он сказал такую вещь: «При виде аппетитного, соблазнительного угощения я начинаю разглядывать его со всех сторон. Точно так же и с фактами, которые я хочу узнать любой ценой». Кажется, сейчас он как раз переживал такой момент.

– Неудобств нет, но когда долго живешь в одном и том же месте, как-то приунываешь. Почему-то я чувствую себя подавленным. И все жители дома говорят то же самое, хотя никто и не понимает причины.

Канэко не спеша поставил перед каждым из нас по чашке черного чая. Вслушиваясь в звуки дождя, ставшие громче из-за вновь воцарившегося молчания, я рассматривал поднимающийся от них пар.

– Но больше всего, пожалуй, угнетают мысли, что я непонятно еще сколько буду жить в съемном жилье. Не проходит ни дня, чтобы я не думал об этом. Пусть каждый месяц я и плачу одну и ту же сумму, но она идет на погашение кредита, а значит, никуда эта квартира в конечном счете от меня не денется.

– Великие писатели эпохи Мэйдзи – Сосэки, Огай – и те всю жизнь снимали жилье. Если это повод уважать их меньше, то нынешних японцев уже не спасти, – ухмыльнулся Митараи. – Сомневаться в их авторитете сегодня мы можем не из-за отсутствия у них дома, а потому что в свете инцидента Котоку[138] и абсурдной деспотии тогдашних властей они побоялись высказаться и не толкнули ни одной речи в кафе.

Пораженный словами Митараи, Фудзитани решительно поддержал его:

– Вы правы. Единственным литератором тех времен, кто осознавал проблемы общества и хоть как-то затрагивал их в своих работах, был Такубоку Исикава. Что до Сосэки и Огая, то они избрали судьбу великого писателя, работающего в безопасности.

Фудзитани поставил чашку на блюдечко и поправил очки:

– Пусть сейчас я и работаю в журнале, тематику которого диктует толпа, но забывать свои профессиональные убеждения я не намерен. И гоняться всю жизнь за знаменитостями, возвращающимися утром домой после бессонной ночи, я не собираюсь. Не мне, как простому редактору, говорить такое, но однажды я хотел бы превратить F в журнал, освещающий общественные проблемы.

С симпатией взглянув на него, Митараи сказал:

– Нынешнему владельцу «Хайм Инамурагасаки» однажды придется продать дом. Быть может, увидев разницу между вырученной суммой и затратами на строительство, он тоже почувствует, что все эти годы арендовал его.

– Возможно… Но если взглянуть на ситуацию глазами кого-то вроде меня… – Канэко слегка самоуничижительно рассмеялся. Он производил впечатление человека, который часто улыбается, когда нет работы. – Выдающихся качеств у меня нет. Я второй сын в семье владельца захудалой сувенирной лавки на Эносиме. Один раз устроился на офисную работу, но сразу же разочаровался в ней. Всю жизнь проработал в этом кафе и в один день незаметно для всех окончу свое земное существование. Я мог бы и не появляться на свет, никакой разницы с того бы не было. Но хотелось бы оставить хоть какое-то доказательство, что и я когда-то жил в этом мире. Хотя бы умереть я хочу на татами в собственном доме, который затем отойдет моему сыну по наследству.

Внезапно откуда-то послышался приглушенный электронный звук. Фудзитани поднял с пола кожаный портфель, положил его себе на колени и открыл молнию. Звук усилился. Он быстро извлек маленькое устройство, похожее на кредитку, и куда-то нажал. Пищание прекратилось.

– Кажется, что-то произошло. Извините, я отвлекусь на минуту. Здесь есть телефон общего пользования?

– Да, пожалуйста – Канэко пододвинул к нему черный телефон, стоявший на краю стойки. Фудзитани снял трубку и набрал номер, вращая диск. Это был телефон старой модели, какие редко увидишь в последнее время.

– Алло, это Фудзитани, – громко сказал он деловым тоном. Какое-то время он что-то обсуждал.

– О чем мы говорили?.. Ах да, – заговорил Канэко, повернувшись к нам с Митараи. – Поводом для беспокойства это не назовешь, но пару раз я пересекался на первом этаже у лифта с женщиной, которую называют молодой супругой господина Асахия. Она выходила из лифта, а я в него садился.

– Все жильцы знали, что дом принадлежит Кадзюро Асахия?

– Не все. Но они смутно подозревали или скорее тихонько шептались об этом.

– Вот как? Извините, что перебил. Пожалуйста, продолжайте.

– Жена Асахия спускалась на лифте с верхних этажей, но ни в одну из квартир не заходила. Позже я расспрашивал соседей, и оказалось, что и на крышу она вроде как не ездила, и ни в одном из коридоров ее не видели. Непонятно, откуда она спустилась вниз. Такие странности происходили несколько раз, – поделился Канэко.

– Погодите, что?! – крикнул Фудзитани в трубку. – Так и сделайте, пожалуйста. Сейчас скажу номер. Канэко-сан, какой у вас номер телефона?

Канэко спешно достал из выдвижного ящика клочок бумаги и положил его перед Фудзитани. Тот зачитал записанный на ней номер и несколько небрежно повесил трубку. Он едва сдерживался.

– Ужас. Каори попала в аварию прямо перед поместьем. Выезжая на дорогу, не посмотрела по сторонам, резко нажала на газ и столкнулась с самосвалом. Наш журналист Комори, наблюдавший за поместьем из укрытия, сразу же вызвал «Скорую».

Для Митараи это тоже стало полной неожиданностью, поэтому он молчал с перепуганным лицом.

– Говорят, ее уже отвезли в больницу Тигасаки. Насколько я понял, Комори заснял машину и обстоятельства аварии. До приезда «Скорой» Каори, вся в крови, постоянно бормотала нечто несвязное – и, похоже, не на японском языке. Может, то был индонезийский?

– Такако не имеет никакого отношения к событиям в Индонезии, – сказал Митараи. – Думаю, она неспроста так торопилась.

– Куда же она спешила? – спросил я. Прежде чем Митараи успел ответить, заговорил Фудзитани:

– Комори сразу же включил диктофон для интервью и записал бред Каори.

– Вот это он молодец!

– Комори сейчас звонил в редакцию. Я попросил передать ему, чтобы он дал послушать записи и нам.

Не успел Фудзитани договорить, как зазвонил телефонный аппарат, на котором он держал руку. Он сразу же схватил трубку:

– Слушаю… Да, я ждал вашего звонка. Сможете включить прямо сейчас?.. Он рядом. Давайте я передам трубку господину Митараи, и вы поставите ему запись. – С этими словами он протянул трубку Митараи.

– Да. Включайте, пожалуйста.

На обратном конце провода включили кассету. Митараи прислонил трубку к уху, что-то бормоча.

– Это все, – расслышал я, поднеся лицо к трубке.

– Ясно. Большое спасибо, – сказал Митараи удивительно спокойным тоном и вернул трубку Фудзитани.

– Ну что? – спросил тот, кладя трубку на место.

– Это английский.

– Английский?

– «Теперь слышишь?.. Да, слышу, давно уже слышу. Долго… долго… долго… сколько минут, сколько часов, сколько дней я это слышал… и все же не смел… о я несчастный, я трус и ничтожество!.. я не смел… не смел сказать! Мы похоронили ее заживо!»[139]

– Вы о чем?.. –