Время жестоких чудес - Артем Лунин

– Ненавидишь меня.

– Э… Это еще за что?

– Я сжег Мечту.

– Ну и что? Деревни иногда сгорают. Будет новая Мечта, – беспечный тон не соответствовал выражению ее лица.

– Я убивал людей.

Лина вздрогнула, отвела глаза.

– Война.

Они молчали.

– Я тебя вовсе не ненавижу. Наоборот…

Последнее слово эхом отозвалось в Живе: Наоборот…

– Значит, ты меня не ненави…

– Дурак, идиот, какой же ты дурачина! – Она вдруг шагнула вперед, обняла его. Алек застыл, а Лина вцепилась в него, зажмурилась. Юноше показалось, что на щеках у нее блестят слезы, но этого, конечно, не могло быть. Они простояли так очень долго. Алеку тоже хотелось ее обнять, но как только он пошевелился, Лина отстранилась.

– Алек. Ты хоть знаешь, какой ты болван?

– Не знаю. Но начинаю подозревать.

– Фу! Чем это от тебя разит?

– Пивом. Потом. Собакой. Всем.

– Ступай помойся.

– Слушаюсь, сэнири.

Он залез в заводь, набрал пригоршни ила и принялся драть ногтями грязную кожу. Медленное течение несло разводы. Алек несколько раз окунулся, выплыл на холодную стремнину. Несколько любителей раннего купания держались далече, то ли от дивного запаха, то ли оттого, что Алек уже успел прославиться среди молодежи Полесья. Он не ломал над этим голову. Почему-то ему было наплевать.

Алек лег на песок и закрыл глаза. Солнце светило вовсю, ему казалось, что он парит в теплом воздухе, наполненном желтым сиянием, как в Живе, свободный и сильный…

Потом стало темно.

Алек приоткрыл один глаз и увидел мальчишку лет десяти. Голова его была объята солнечным пламенем.

– Привет.

– Здорово.

Гном уселся рядом, бросил горсть камешков в реку.

– Лина сказала, что ты держишь нас за каких-то дундриков, которые ненавидят тебя за то, что ты спас всех нас.

– Что, так и сказала?

Гном полюбовался на пестрый камешек, размахнулся. Камень пролетел над рекой, набирая скорость, и канул в зелень леса.

– Неплохо, – оценил Алек.

– Было лучше. Нет, – наконец ответил на вопрос. – Но по ее бурчанию многое можно понять.

– Я сжег…

– Поздравляю. Потому что никому из всех мыследеев, кого я знаю, не удалось бы запалить деревню со всех концов и так разнести огонь ветром.

– Вы мне помогали…

– Ну-ка припомни. Как мы могли помочь тебе?

Алек припомнил. Белое лицо Шанки, у Гнома из носа кровь…

– Только притворялись. Ты все сделал сам.

– И все меня ненавидят за это.

– Не ненавидят. Уважают. Восхищаются. Не ненавидят.

Юноша горько улыбнулся.

– Держатся в сторонке, бросают опасливые взгляды.

– Ну, побаиваются. Криста звала тебя выпить?

– М-м-м… Да.

– Ты отказался.

– Я не умею пить. И не хочу.

– Не пей. Посиди с ними. Поболтай, ответь на вопросы.

Гном встал.

– Ты сам создаешь отчуждение вокруг себя. А они тебя уважают, поэтому не решаются подступиться.

– Гном, ты слишком умный для десятилетнего пацана.

– Мне скоро двенадцать.

– Все равно.

– Я должен быть умным. Ведь у меня никого нет. Только я сам и Шанка.

Гном ушел не прощаясь. Юноша еще немного пожалел себя, потом поднялся. У него есть друзья. Родная сестра и названая семья. Лина. Гном и Шанка.

Те, кого надо защищать.

«Проводник знает что. Кажется, я слишком зазнался, – подумал Алек. – Защитничек нашелся».

День был самый обычный. Светило солнце. Дул легкий ветерок, пахнувший не гарью, а яблоками. День, когда так славно побездельничать, не думая ни о чем…

– Эй, Дораж, чтоб на тебя Глаз Титана свалился! Ну-ка за работу!

Побездельничать не удалось. Целый день они таскали бревна, ругались, пили квас, а вечером войев ждала игровая поляна.

Хорошо, когда бывают такие дни. Когда не надо идти куда-то и кого-то убивать. Хорошо, когда кровь только из мозолей да из причиненных шинаем царапин, когда Узор сплетаешь лишь для того, чтобы поставить на место слишком тяжелый для рук камень или направить нож в деревянную мишень.

– Ну-ка! – Нож слетел с пальцев Алека, обернулся два с половиной раза и расщепил сучок в столбе. Дэн покачал свой нож на ладони, перехватил за кончик лезвия, взмахнул рукой. Нож мелькнул, со звоном ударился в столб, отлетел и упал ему под ноги. Дэн отпрыгнул, тихонько выругался.

– Закручиваешь мало, – раздался голос. Дэн подпрыгнул вторично. Незаметно подошедшая девушка забрала у него нож, взвесила на ладони. Через мгновение клинок торчал из «головы» бревна. – Вот как надо. Умеешь ратиться на мечах?

– Я вырос в Дорнохе, – с неуверенной гордостью ответил Дэн.

– Мне это ни о чем не говорит. Бери деревяшку.

Алек бросил меч, кивнул и ушел в соседний круг. Очень скоро Дэн убедился, что девушка может одолеть его одной левой и с завязанными глазами. Но из гордости он посопротивлялся еще немного.

– Что это у тебя с рукой?

– Ничего. – Даниэл торопливо поддернул рукав, подобрал выбитый из руки меч.

День прошел незаметно. Девушка скучать ему не давала, Дэн готов был свалиться от изнеможения и ловил редкое время отдыха, когда она отвлекалась на разнос соседних пар. Молодые мечники слушали с уважением, светлокосая была явно значимой персоной.

– Ну как, возьмешься? – поинтересовался Алек. Его сотоварищ, светловолосый здоровяк, сунул меч под мышку и, корча рожи, стал ощупывать синяки на руках.

– Уже взялась. Тебе, Влад, лучше секирой. – Она смахнула капли пота, отсалютовала мечом. – Завтра утром, с восходом.

– Вики… давай пройдемся вместе… – вдруг сказал Влад. И запунцовел, как брусок металла в горне. Девушка изумленно посмотрела на него. Промедлила и кивнула.

Дэн смотрел им вслед. Его шатало от усталости, отчаянно ныла рука.

– Она меня загоняла, – невнятно пробормотал он, сплевывая пыль.

– Она тебя пожалела. – Алек улыбался криво. – Пошли, я помираю с голоду. Джо!

Дэн потрогал шрам через рукав. Как странно – они трое теперь настоящие побратимы, кровные братья, а он совсем не знает Джо и иногда не узнает Алека. Друг здорово изменился.

Они шли в деревню молча, Джо скоро догнал, пошел рядом, шипя сквозь зубы и вполголоса высказывая свое мнение об учительском таланте Вики.

– Скорей бы вернулся старик, – сказал он.

Майнус остался в Белокамье, Алеку не хватало его уроков. Сэра была с ним, Лине наверняка одиноко без матери.

Вечерять сели у дальних родственников Дима. Три хозяйские дочки, мал мала меньше, жались к стене, со страхом и любопытством поглядывая на гостей, почему-то чаще всего на Алека. Вспомнив слова Гнома, он попробовал улыбнуться им. Девочки попрятались под шкурами, потом старшая вынырнула из меха и улыбнулась щербатым ртом.