Рыжеволосая девушка - Тейн Фрис

— И вы до сих пор не всадили в него заряд свинца? — воскликнула я, все больше распаляясь по мере того, как Флоор рисовал нам портрет нациста.

Флоор пожал плечами:

— Нам не было ясно, как велика его вина. Вы знаете, что это за деятели; они боятся своих собственных подвигов. Мошенничают втихомолку. Но вот один человечек из полиции кое-что рассказал нам. И выложил целый список преступлений этого негодяя — ден Друут его имя.

— Видно, второй полицейский тоже гусь хороший — перешел на нашу сторону после вторжения союзников! — издевался Хюго.

— Само собой, — согласился Флоор. — Во всяком случае, его сообщение совпадает с тем, что мы давно предполагали… Наша информация будет становиться все полнее по мере того, как предмостное укрепление англичан в Нормандии будет расширяться по направлению к Парижу. Есть, однако, еще одно обстоятельство, почему Совет Сопротивления в Заане не хочет заняться этим Друутом: мы не должны появляться в этом районе, так как нас может узнать на улице какой-нибудь мерзавец — у них ведь имеется описание наших примет. Это совершенно ненужный риск.

— Значит, нам выпала честь выпустить дух из этого Друута, — сказал Хюго.

Я промолчала. Последние слова Флоора неожиданно навели меня на мысль, которую я до того отгоняла от себя. Я продолжала стоять на месте, пораженная и растерянная.

Флоор и Хюго удивленно поглядели на меня. Я тронула Флоора за плечо.

— Флоор, — сказала я, — ты говоришь о приметах… Как ты думаешь, есть у них в Гарлеме наши приметы? В газете сказано о молодом человеке и девушке. Во всяком случае, нас ведь видели…

Флоор поглядел на меня; около носа у него беспокойно задергалась жилка.

— Видели, ну да… Но это еще ничего не значит. Мало ли юношей и девушек ходят пешком и разъезжают на велосипедах!

— В Гарлеме также есть люди, которые знают меня, — возразила я. — А мне об этих людях неизвестно даже, хорошие они или плохие…

— Ханна, — сказал Хюго, — что это ты вдруг?

— Флоор подсказал, — ответила я. — Дело в том, что это ни в коем случае не должно привести полицию к дому моих родителей.

— Тебе всюду страсти мерещатся, — проворчал Хюго. — Сколько я уже работаю в этой местности, а моих примет они еще не раздобыли… Иначе моя мать в Эймейдене уже давно заподозрила бы неладное. Главное — быстро действовать и быстро скрываться…

Я машинально кивнула, но в душе не вполне была согласна с Хюго. Я будто снова видела перед собой отца и мать в нашей кухне (почему я представила ее себе именно на кухне, я поняла лишь впоследствии), а позади отца и матери возникло тихое, покорное, обрамленное темными косами лицо Юдифи…

— Нет, — коротко и решительно заявила я. — Мне нужно в Гарлем. Сегодня же. Я должна знать, что там делается.

— Я ведь только сегодня оттуда! — сказал Флоор. — Если бы что случилось с твоими родителями, наша группа знала бы.

— Я должна поехать туда, — настаивала я. — Не могу я отправиться в Заандам, пока не узнаю, все ли в порядке дома.

Хюго и Флоор огорченно поглядели друг на друга, как это обычно делают мужчины, столкнувшиеся с женским упрямством. Хюго что-то пробормотал и ударил носком ботинка по комку земли, а Флоор поднес руку к щеке.

— Слушай, Ханна, — вдруг сказал Флоор. — Мне нужно сейчас отправиться в Кеннемерланд, но я могу поехать и через Гарлем… Обещаю тебе, что непременно дам знать, как обстоит дело с твоими родителями. Если у них все в порядке, я отправлю Хейсу Ферлиммену открытку со словами: «Сердечные поздравления».

Я покачала головой:

— Нет, не в этом дело. Отец и мать должны предпринять коей что, не терпящее отлагательства. Если ты хочешь поехать через Гарлем, я от души благодарна тебе. Но тогда уж возьми от меня записочку. И лично передай ее из рук в руки.

— С удовольствием!

Я пошла к дому, товарищи молча последовали за мной; мое поведение, видимо, поразило их. Я закрылась в своей комнатке, взяла бумагу и ручку и торопливо написала:

«Дорогие п. и м. Юдифь должна немедленно уехать от вас. Сделайте для нее все, что можете. Мне живется отлично. Обнимаю вас всех. Еще немного терпения. Победа близка. X.»

Я положила письмецо в чистый конверт и отнесла его Флоору, который послушно дожидался меня, сидя на каменной ступеньке возле своего велосипеда. Он спрятал письмо.

— Не беспокойся, Ханна, — сказал он. — Здесь оно не пропадет.

Я глядела ему вслед. Он сразу же сел на велосипед и тронулся в путь, спокойно, уверенно удаляясь по дорожке, и солнце играло на его отливавшей золотом шевелюре. Мое возбуждение улеглось. Стоя в одиночестве на проезжей дороге, я снова ощутила рядом с собой присутствие большой тайной армии друзей, с которыми я была связана решительно во всем. Когда я вернулась к Хюго, который все еще бродил по участку, я уже была способна улыбаться.

След обрывается

На другой и на третий день Флоор у нас не показывался, и я успокоилась. Если бы моим родителям угрожала какая-либо опасность, он наверняка известил бы меня. А на третий день пришла красочная открытка, адресованная маленькому Хейсу; на ней замысловатым почерком было написано: «Сердечные поздравления». Я видела, как Карлин, стоя на пороге, вертела в руках открытку, в то время как почтальон на велосипеде уже катил прочь.

— Что за ерунда, — пробормотала она. — Ведь у Хейса день рождения в октябре. И кто же прислал ее? Какой-то Витте де Вит[31]. Что это такое?

Она подняла голову, так как я не выдержала и рассмеялась. Значит, Флоор выполнил обещание, ведь он сказал: «Если все будет в порядке, я пошлю Хейсу открытку…»

— Не ломай голову из-за открытки, Карлин, — сказала я и с чувством облегчения высоко подняла вверх Хейса, который ухватился за мою юбку. — Это просто одно извещение, которого я ждала… На, Хейс, вот тебе красивая картинка. Можешь делать с ней все что хочешь, даже разорвать на клочки…

Уверенность, что мое письмо доставлено и что моему дому не грозит никакая опасность, привела меня в удивительно воинственное настроение. До того я старалась не думать о предстоящей нам операции в Заанском районе, так как не была к ней внутренне подготовлена; теперь же я почувствовала такой прилив энергии, что, кажется, могла бы жестоко расправиться с десятью негодяями, подобными Друуту. Хюго как-то нерешительно поглядел на меня, когда я оторвала его от работы — он рыхлил грядки с клубникой.

— Хюго, — сказала я ему. — Пора отправляться на разведку.

Он послушно встал, вытер руки о старые рабочие штаны и также послушно пошел в сарай, чтобы переодеться. Ян Ферлиммен взял мотыгу, оставленную Хюго, и, с лукавой улыбкой покачивая головой, сказал:

— Хороши помощники… Значит, все опять ляжет на мои плечи.

— Пошли нашему правительству в Лондон счет на возмещение убытков, — посоветовала я. — Оно прямо-таки горит желанием сделать что-нибудь для нашего униженного народа.

— Только на словах.

Четверть часа спустя Хюго вышел из сарая в кожаном пальто и спортивных туфлях. Он осмотрел шины у своего велосипеда, затем у моего и взглянул на меня, подняв брови; я кивнула ему: все, мол, в порядке.

— Ну, в путь… — пробормотал он.

Наша заандамская экспедиция началась.

Я сказала, что нужно отправиться на разведку; с разведки мы и начали. Я всегда думала, что хорошо знаю Заандам; однако, подготавливая нашу операцию, мы убедились, что это знакомство было очень поверхностным. Первое же наблюдение показало, что нам следует держаться той части города, где находится вокзал. Река Заан со множеством бухт затруднила бы нам возможность скрыться — разве только на маленьких паромах, через виадук над железнодорожными путями или отдаленные мосты, — кругом была вода, от которой никуда не денешься. Зато рядом с вокзалом находился полицейский участок; мы несколько раз проехались на велосипедах по этой части города и основательно ознакомились с районом, с большими и маленькими боковыми улицами, многочисленными узкими проходами через сады и задние дворы. Теперь мы другими глазами глядели на город. Мы приехали сюда не для того, чтобы, как художники, любоваться городом, однако мы все же заметили, что он красив, хотя ему явно не хватало одного — в гавани не сновали суда с лесом. Лесные склады были почти пусты, и на реке не видно было высоких корабельных мачт.

— Эти негодяи на все налагают печать смерти, — сказал Хюго, когда мы обозревали район гавани.

Мы специально посетили маленькую площадь, где каменный Петр Первый самоотверженно трудился, строя корабль, и мы благоговейно взирали на русские слова, высеченные на пьедестале. Нам казалось, что они — совершенно независимо от их содержания— как бы сближали нас с теми, кто беспощадно бил нашего заклятого врага на Востоке Европы.