Рыжеволосая девушка - Тейн Фрис

Меня очень удивило, что, выехав на Провинциальное шоссе, я не увидела Хюго. Я даже рассмеялась про себя, почему это я вбила себе в голову, будто Хюго непременно опередит меня. Я доехала до вокзала. Там царила тишина, особого оживления не было. Тем не менее я сошла с велосипеда и с напускным интересом стала вглядываться, как грузили корзины, как будто я никогда еще не видела ничего подобного, и украдкой поглядывала на вокзальные часы. Маленькая стрелка несколько раз передвигалась с легким треском; минута шла за минутой. И каждая была драгоценна. Я окинула взглядом шоссе за вокзалом до того места, где стоял дорожный знак «Вестзаан» и где мы с Хюго должны были встретиться. Я не понимала, почему он так запаздывает, и проехала немного назад, чтобы убедиться, не перепутал ли он место нашей встречи, хотя вообще это трудно было предположить. По дороге ехало несколько велосипедистов, но Хюго среди них не было.

В душе у меня зашевелилось томящее, тревожное чувство. Меня охватил озноб, зубы застучали. На лбу выступил холодный пот. Стараясь унять нелепую дрожь, я закусила нижнюю губу. Я никак не хотела признаться самой себе в том, что меня охватил страх. Решительным движением я повернула велосипед и возвратилась туда, где в последний раз видела Хюго.

Там обстановка совершенно изменилась. Редко когда в этом месте скапливалось столько народу. Покушение привлекло не только жителей соседних домов. Пришли рабочие с заводов, железнодорожники, школьники — ведь покушение произошло ровно в полдень; люди толпились на мостовой и на тротуарах. Несколько полицейских из числа старых, честных патриотов пытались заставить толпу разойтись; однако если в одном месте им удавалось рассеять скопление народа, то оно тотчас же образовывалось в другом — точь-в-точь как если бы им вздумалось перекатывать в мешке картошку из одного угла в другой. Я глядела во все глаза, нет ли где Хюго. Но его нигде не было, как не было более и полицейского, который стрелял в него, лежа возле велосипеда… Я с трудом пробиралась сквозь толпу. У меня снова застучали зубы; в голове зародилась мысль, до той поры не приходившая мне на ум: ведь эта жалкая, трусливая раненая крыса в минуту опасности могла укусить, и даже смертельно. До самого последнего момента я не сомневалась, что он стрелял в воздух…

Я заговорила с одной девушкой приблизительно моего возраста. Она была в красном берете, из-под которого торчали белокурые кудряшки, и в таком же плаще, как у меня. Я сделала самое невинное лицо и спросила ее:

— Что тут случилось?

Устремив на меня водянистые голубые глаза, она серьезно и без колебаний сказала:

— Подпольщики уложили полицейского, одного из фашистов.

Видимо, мое простодушное лицо внушило ей доверие. Я кивнула и спросила: — Он умер?

Засмеявшись, она ответила: — Умер.

— А тот, кто покушался? — спросила я.

— Никто не знает, где он, — ответила девушка.

Я еще раз кивнула ей и быстро отошла. Я не испытывала ни удовлетворения, ни гордости, хотя теперь наверняка знала, что Друута нет в живых. Вдруг меня остановил полицейский:

— А ну-ка, барышня, по тротуару с велосипедом идти нельзя… Боже мой, ну что за люди, да проходите же! Нечего тут смотреть!..

Я поставила велосипед на мостовую и, глядя в упор на полицейского, спросила:

— Что, собственно, тут произошло?

Он проворчал, даже не взглянув на меня:

— Покушение… Очередная жертва глупости…

— А покушавшийся вами схвачен?

— Не знаю, — ответил полицейский, уже поворачиваясь ко мне спиной. — А какое вам-то до этого дело? Порядочные люди держатся подальше от подобных вещей…

Значит, ничего… Никто ничего не знает… Может быть, кто-нибудь видел Хюго? Где же он? Я поехала к условленному месту встречи быстро, как только могла, внушая себе, что я зря испугалась, что Хюго уже там, ждет с нетерпением и, вероятно, сердится, что я так задержалась… Если Друут даже выстрелил, то в Хюго не попал. Наверняка он не попал в него.

Снова подъехала я к Провинциальному шоссе. Снова очутилась около вокзала. Подошел поезд. С него сошло несколько человек. Я миновала вокзал и подъехала к перекрестку, в который до того момента вглядываться избегала. Там было пустынно, только одна старушка везла тележку.

Нигде, решительно нигде не было и следа Хюго.

Некоторое время я шла, ведя велосипед; меня качало от непонятной слабости, кружилась голова. Я решила посидеть несколько минут у пересохшей канавы напротив лесного пруда, где дети пускали самодельные кораблики. Я бездумно уставилась на них, до моего сознания не доходило то, что было у меня перед глазами. Я пыталась представить себе Хюго, каким я видела его в последний раз. Он сидел на велосипеде, лицо у него было строгое, напряженное; затем, или почти в тот же момент, я увидела, как он стоит рядом с велосипедом и держит в руке револьвер. Я заметила на его лице недоумение, когда Друут выстрелил ему в ответ… Передо мной мелькали воспоминания о Хюго, и вдруг мне представилось газетное объявление в черной рамке: «Расстреляны четыре борца Сопротивления». Херрит Ян и еще трое без упоминания имен… Я вскочила с пыльной травы.

Невероятно! Невероятно! Я будто слышала эти слова, произнесенные голосом Хюго.

Спустя полчаса я остановилась возле лавочки матушки де Мол. Казалось, мое тело утратило чувствительность, я вся словно закоченела изнутри; я смертельно устала, и только мозг работал с мучительной ясностью — доказательство, что я еще жива; в висках у меня стучало и голову ломило с каждой секундой все сильнее. Я швырнула велосипед к деревянному забору и, толкнув боковую дверь, прошла через коридорчик в маленькую комнату, где, как я думала — хотя и знала, что обманываю себя — мог, нет, должен был сидеть Хюго…

В комнатке было тихо и пусто; блестела медная и фаянсовая посуда, вопросительно чирикнула канарейка.

Тихий стон вырвался у меня из груди. Я сидела у стола, уронив голову на руки, когда в комнату вошла матушка де Мол. Я даже не слышала ее шагов; обнаружила ее присутствие, лишь когда почувствовала, как ее маленькая искривленная ревматизмом ручка коснулась моих волос; старушка осторожно погладила меня по голове, проведя рукой до самого затылка, и снова положила руку мне на голову — это была какая-то бессильная, беспомощная ласка.

Прошло много времени, прежде чем я решилась наконец взглянуть на старушку.

Она стояла рядом со мной; выглядела она еще более, чем обычно, сморщенной, хрупкой и озабоченной. Она бормотала ободряющие и успокоительные слова, какие говорят маленьким детям, когда они плачут. Я обвила руками ее шею и спрятала голову на ее старческой груди. Она не переставала ласково гладить меня и бормотать мне что-то своим воркующим, убаюкивающим голосом.

Она ни о чем не спрашивала. Я не знала, что ей сказать. Что Хюго схватили — я не смела. Не могла же я ей сказать, что Хюго умер. Я боялась накликать беду. И я только плакала. А она, эта чудесная женщина, держалась так, будто все понимает.

Только дверной колокольчик, звонивший все нетерпеливее, заставил матушку де Мол отойти от меня. Когда старушка ушла, я выскользнула из домика через боковую дверь. Сев на велосипед, я поехала как можно быстрее, боясь, что старушка позовет меня обратно или что я встречу на улице ее мужа. Снова очутилась я на Провинциальном шоссе, совершенно одна, только несколько серых немецких автомашин догнали меня и промчались мимо. Мне показалось даже, будто я вовсе не побывала в комнатке матушки де Мол.

Синее небо словно померкло, и даже солнце представлялось мне остекленевшим, каким-то мертвым и хрупким, совсем другим, чем утром в Заандамском парке, где мы с Хюго сидели после того, как прочли роковое сообщение в газете.

В этот момент во мне вспыхнула маленькая, робкая искорка надежды. Я даже почувствовала, как возвращаются ко мне силы, и поехала быстрее. Ветер пробирал меня до костей, скованность и нечувствительность исчезли.

Ну, конечно, думала я. В то время как я ехала на велосипеде обратно, к той площади, где мы напали на Друута, Хюго уже успел добраться до условленного места. Там он ждал меня и не дождался. Значит, он попросту поехал домой, вернулся к Ферлимменам. Теперь он сидит там и ждет меня, беспокоясь обо мне, как я беспокоилась о нем.

Луга, каналы, сады и деревни остались позади. Совсем близко придвинулись темные, округлые верхушки дюн. Маленькие тенистые тропинки укрыли меня. Повеяло запахами нагретого вереска, колосняка, березовой коры… И вот уже первый сыпучий песок.

Когда я, обогнув угол огорода, увидела двор, я чуть не заплакала.

Маленький Хейс возился в глубине двора, возле деревянного ящика с песком, а когда я въехала во двор, Карлин Ферлиммен вышла из дому с корзиной белья.

Я почти свалилась с велосипеда. Она стояла и смотрела, как я выпрямилась и пошла к ней. По выражению ее лица я догадалась, что вид у меня ужасный. Я попыталась улыбнуться. Карлин не двинулась с места, пока я не подошла к ней вплотную. Ноги мои с каждым шагом становились все тяжелее, и я шла все медленнее и медленнее.