Шифр Шекспира - Дженнифер Ли Кэррелл

Однако медлить нельзя. Бен точно не станет.

Я, поразмыслив, кивнула.

— Если она идет, то я тоже, — сказал Мэттью.

— Тебе это не обязательно.

— Если ты думаешь, что я пущу тебя туда одну, — вызывай «неотложку».

Может, мне стоило поотговаривать его еще… Однако я слишком хорошо помнила первое правило спелеолога — никогда не спускаться одному. Мистер Хименес пошел к своему мулу и на этот раз принес две старые шахтерские каски, помятые и поцарапанные.

— Вот, остались после сыновей, — сказал он. — Нола подумала, могут сгодиться когда-нибудь. Старье, зато батарейки в них новые.

— А как же вы? — спросила я.

Мистер Хименес приторочил лопату к седлу.

— Я с вами не полезу. Не по душе мне такая потеха — хоронить себя заживо. А вот рацию дам. Как выберетесь — сообщите, я подъеду и вас найду.

Он показал мне, как пользоваться передатчиком, и мы подобрали для него хорошее место среди валунов. Затем мистер Хименес сел на мула, взял за уздечки наших и ускакал. Я постояла, всем телом впитывая солнечное тепло и дыхание ветерка, не зная, когда доведется почувствовать их снова. На горизонте никого не было, только пожелтевшая трава колыхалась да орел кружил в вышине.

— Он ведь там, — тихо сказала я. — Бен. Вот-вот явится.

«Роз изменила имя, — прошептал он тогда в библиотеке. — Может, мы и тебя переименуем?» Мне вспомнилась Лавиния. Несмотря на тепло, я поежилась.

— Эй! — Мэттью обнял меня за плечи и привлек к себе. — Сначала ему придется одолеть меня.

Отверстие пещеры позади него зияло, словно прореха на ткани утра. Возлюбленного Лавинии убили у нее на глазах, а после бросили в такой вот яме посреди чащобы. «Проклятой, черной, полной крови яме», как назвал ее Шекспир. А саму Лавинию… Я стряхнула с себя эту мысль и устало улыбнулась:

— Спасибо.

— За Шекспира, — сказал Мэттью, наклоняясь меня поцеловать.

«За правду, — подумала я, — какой бы она ни была».

Мы нахлобучили на головы каски и включили фонари. Я бережно заправила брошь на цепочке под рубашку и поползла в темноту.

45

И тьма над бездною.

Щебнистый туннель наискось спускался в самую утробу земли. Стены сомкнулись вокруг нас, и дальше пришлось ползти на животе. Местами было так тесно, что нужно было выдыхать, чтобы протиснуться между камней. Где-то в глубине попискивали летучие мыши. Свет фонаря проникал лишь на несколько футов, а дальше залегала тьма — осязаемая, зловредная тварь, вобравшая в себя дремучую ярость гор. Мы ползли час, а может, и два, однако преодолели не больше полумили. Здесь время ничего не значило.

Внезапно я вляпалась рукой в какую-то грязь и поняла, что туннель кончился — по крайней мере стены и свод отступили. Я задрала голову.

Зря. Весь потолок шевелился от летучих мышей, сбившихся в кучу, как пчелы в улье, — только глаза-бусинки блестели, разглядывая меня. Едва их коснулся свет, они сорвались темным вихрем и стали, вереща, носиться над головой. Я съежилась в грязи, зажмурившись и заткнув ладонями уши, пока мыши не успокоились и не начали возвращаться по местам.

Тут-то до меня и дошло, что грязь тоже шевелится.

Не грязь — гуано. И оно кишело жизнью: сверчками, сороконожками, пауками — белесыми и слепыми, как все обитатели пещер.

Мы со всех ног поползли дальше, стараясь не замечать копошения внизу и возни на потолке. Хорошо, ползти было недалеко, всего десять — пятнадцать ярдов. Вскоре начался другой туннель, уходящий в глубь холма. Чтобы добраться до входа в него, пришлось отвалить пару булыжников. Я прошмыгнула в отверстие и села отдышаться, привалившись к каменной стенке. Меня трясло.

— Хочешь, вернемся? — предложил Мэттью.

В темноте мне привиделись доктор Сандерсон и миссис Квигли, Атенаида. «Эту дорожку нужно пройти до конца», — прошептал голос Роз. Только лицо ее никак не вставало перед глазами. Я тряхнула головой и поднялась на ноги.

— Пошли.

Этот проход был довольно высоким — можно было идти, слегка пригнувшись. Я одной рукой упиралась в потолок, а голову наклонила, чтобы освещать путь. Гуано здесь лежало лишь редкими пятнами, а вскоре совсем исчезло. Видно, так глубоко мыши не залетали.

За поворотом проход обрывался. Моя рука внезапно провалилась в пустоту, и я встала как вкопанная. Мэттью проскочил мимо меня, пошатнулся на краю и чуть было не ухнул вниз. Я бросилась к нему, успела поймать за руку и подтянуть к себе. Мы завалились на спину и еще несколько секунд лежали, слушая бешеный стук сердца.

Первым сел Мэттью.

— Никогда больше так не делай, — отчитала я его, стиснув зубы. — Я стою — ты стоишь.

— Отлично.

— Думаешь, тут тебе шуточки? Не будешь считаться с пещерой, очень быстро умрешь. Или медленно — если совсем не повезет.

— Ладно, прости. Нет, ты это видела?

Я села и огляделась.

Перед нами была не бездонная пропасть, а всего лишь обрыв в три фута высотой, ведущий на дно необъятного зала, покрытое гладким, как мрамор, слоем грязи. То, что зал громадный, я не видела. Просто тьма стала разреженной, а не давящей, как раньше.

«Земля же была безвидна и пуста…»

Теперь это было не так. Пространство стены, насколько хватало глаз, заволакивала как будто присборенная занавесь из жидкого стекла, мерцающего алым, оранжевым, розовым и бордовым в свете моего фонаря — всеми оттенками солнца, которое никогда сюда не проникало.

— Э-ге-ге-гей! — крикнул Мэттью, и тысячекратное эхо повторило его крик, пометавшись в уголках пещеры и вернувшись назад гулким ревом.

В ответ раздалось только тихое «кап», тоже усиленное и многократно подхваченное, как перестук сотни молотов, — голос труженицы-воды, создававшей эту пещеру со времен, когда предки людей спустились с деревьев и заселили равнины Африки.

Мэттью вытянул руку. Чуть поодаль зал слева направо пересекала тропа. Кто-то уже побывал здесь до нас.

Я осторожно спустилась на дно и тут же провалилась по щиколотку в грязь. (На этот раз она, слава Богу, была неподвижной и ровной.) Сделала несколько шагов вперед, держась стены, и поняла, что мы проникли в пещеру как бы с тыла, из часовни, устроенной в стене соборного нефа. Перед нами и позади нас в темноту уходили колонны из гладкого скользкого камня.

Нашу тропу пересекала цепочка следов. Мы пришли ради посетителей, а не ради храма, поэтому я вышла из ниши и ступила под главный купол. Свод и раньше терялся где-то высоко, а теперь высота стала неизмеримой. Я нагнулась, чтобы рассмотреть следы.

Башмаки. Две пары башмаков. Двое вошли, но вышел только один. Стоп. Нет, следы были те же самые. Кто-то входил туда дважды, а вернулся только один раз. Несколько мгновений мы стояли, молча уставившись под ноги. Потом я набрала воздуха в грудь и отправилась дальше.

Мы старались идти рядом с «дорожкой». В основном она тяготела к главной стене, огибала каменные колонны. Позади одной из них, мощной, как гигантская секвойя, тропа разветвлялась — одинокая цепочка следов сворачивала в темноту. Я оглянулась на Мэттью и последовала за ней.

Долго идти не пришлось.

Мне первой бросился в глаза череп. Тело так и осталось сидеть, привалившись к колонне. Одежда истлевала, кое-где обнажив кости. Неподалеку валялся револьвер. Однако узнали мертвеца по его поясу. «Дж. Г.» было вытиснено на пряжке.

Джем Гренуилл.

Трудно было понять, от чего он умер — ни пулевых отверстий, ни торчащих стрел мы не заметили. Книг при нем тоже не было. Быстрый осмотр карманов ничего не дал.

— Черт! — выругался Мэттью. — Что теперь?

В темноте снова капнула вода. «Кап-кап-кап», — подхватило эхо.

— Вперед, — мрачно сказала я.

Мы поспешили к развилке и выбрали вторую дорожку следов — на этот раз двойную. В дальнем конце зала обнаружился склон из камней, ведущий наверх, к потолку. Грязные следы уходили туда же. Я ступила на осыпь, стала карабкаться. Вдруг один крупный валун выскользнул из-под ноги, и нам пришлось броситься навзничь, чтобы не съехать в грязь вместе с оползнем. Так мы и лежали, дожидаясь, пока стихнет грохот.

Надо же было так сглупить! Вот чего от себя не ожидала! Особенно после той лекции для Мэттью. Единственный вывороченный булыжник — и кто-то мог подвернуть лодыжку, вывихнуть колено, и тогда один из нас, а может, оба остались бы глубоко под землей без возможности транспортировки.

После этого наверх двигались чуть не ползком — медленно, проверяя каждый камень. Наконец, преодолев футов шестьдесят, мы добрались до потолка. То, что показалось нам тенью, на самом деле было отверстием: каменная плита раскололась, оставив V-образный проем с щебнистым дном.

Грязные следы вели туда, в темноту. Мы отправились за ними, сворачивая и виляя между камней. Воздух стал суше, а отпечатки — бледнее. Мы очутились между потолком и полом небольшой камеры — ризницы пещерного собора. Нам под ноги посыпались камни, задерживаясь на широком каменном карнизе в пяти-шести футах от пола. Стены камеры, колонны вдоль них были покрыты тем же искристым минералом, что и в большом зале, но здесь камень был высохшим, мертвым, словно бинт мумии или старые крылья бабочек. Справа от нас каменная осыпь расползлась дальше, до самого пола. Посередине, однако, сохранилось подобие порядка: мы увидели старое кострище, обложенное закопченными камнями. Позади него с груды костей на нас щерились два конских черепа. Откуда они здесь взялись? У задней стены виднелось какое-то нагромождение камней. Дальше прохода не было, каморка оказалась тупиком.