Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Лети в Израиль, – грустно сказала Клара, – женская рука всегда пригодится. Дядю Авраама врачи, наверное, отпустят только на похороны. У него половина ребер сломана, он должен оправиться. Кибуц кибуцем, но за детьми нужен уход… – положив трубку, Адель поняла, что так и не призналась матери в браке. Кольцо она держала в новом несессере, надевая драгоценность только при Генрике:

– На концерты я кольцо тоже не возьму – она подула на ногти, – в Лондоне все расскажу маме и дяди Джованни. Надо начинать откладывать деньги. Генрик хочет купить квартиры в Лондоне и Тель-Авиве… – Адель давно обзавелась светло-серой чековой книжкой, из Coutts & Co, семейных банкиров. Трастовый фонд, вложенный в аккуратно подобранный пакет акций, приносил достойный доход:

– Генрик пока ничего не зарабатывает, он в армии… – Адель перебирала в уме объявления о продаже лондонской недвижимости, – а моих гонораров не хватит на две квартиры. Но, демобилизовавшись, Генрик сразу начнет гастролировать… – муж показал ей расписание, занимающее две страницы в блокноте:

– Все крупные концертные залы выстроились в очередь, – усмехнулся Тупица, – еще записи пластинок, выступления на радио. Пока мой израильский агент справляется с приглашениями, но надо завести представителя в Европе. У меня есть кое-кто на примете… – Генрик думал о мистере Тоби Аллене:

– Он человек с Флит-стрит. Он знает прессу наизнанку, вхож в театры, и в любые двери Лондона. Именно такой нам и нужен… – Адель вспомнила о квартирке, где встречалась с Джоном:

Девушка покачала аккуратно уложенной головой:

– Кенсингтон хорош для холостяков. Это гарсоньерка, для одинокого человека. Джон наверняка снимал комнаты, а не купил их. Если даже и купил, то вряд ли он обрадуется моему, то есть нашему предложению… – о Джоне она мужу ничего говорить не собиралась:

– Что было, то прошло. Генрик знает, что я провела год в арабском плену, но остальное никого не касается. Джон не пошлет ему анонимное письмо, он не такой человек… – Адель запахнула пояс шелкового халата:

– Ногти высохли, надо одеваться. Генрик хотел за мной зайти, но я сказала, чтобы он не отвлекался от репетиции… – девушка не успела подняться. Ухоженная, мужская рука протянулась из-за ее плеча. Адель подумала:

– Он носит перчатки, но сейчас осень… – она вдохнула запах дорогой кожи, сандала, табака. Девушку затошнило. Сильная ладонь зажала ей рот. Острия маникюрных ножниц уперлись в мягкую шею Адели:

– Тихо, – велел вкрадчивый голос, – тихо, малышка. Тебе привет от Вахида.

Хозяин маленького кафе, напротив кованой ограды садов замка Шенбрунн, на западной окраине Вены, поднял ставни заведения. Рядом остановилась потрепанная машина, с венгерскими номерами.

Во времена союзной оккупации в замке размещалось командование британскими силами. Кафе обслуживало офицеров и дипломатов. Хозяин приучился готовить английский завтрак. Он увесил зал туристическими плакатами, призывающими посетить красоты города или съездить в Зальцбург, на родину Моцарта. Западное шоссе, где стояло кафе, вело именно туда.

Шоссе, впрочем, не закончили. Война остановила дорожные работы, начавшиеся после аншлюса:

– Сейчас говорят, что надо вернуться к строительству. Правильно, стране требуются деньги. Замок тоже отремонтировали, после ухода британцев… – летом хозяин неплохо заработал, на обслуживании туристов. Мелкий дождь поливал парковку. На капоте машины прилипли рыжие листья. Стоя за кофеваркой, хозяин вздохнул:

– Сезон закончился, большой прибыли ждать не стоит. Ко мне ходят только местные и случайные посетители, вроде этого беженца… – заглядывая в кафе после прогулки с собакой, экономя деньги, горожане заказывали только чашечку кофе. Беженец, как о нем думал хозяин, тоже попросил капуччино, на отличном немецком языке.

Австриец не вглядывался в утомленное лицо мужчины средних лет:

– Человек и человек. Одет прилично, спиртным от него не пахнет. Наверное, едет дальше на запад, к родне… – посетитель устроился за угловым столом, с кофе и сигаретами. Затрещало радио:

– Доброе утро, Вена. Половина восьмого, суббота, 27 октября. На улице дождь, не забудьте зонтик. По сообщениям из Будапешта, премьер-министр Имре Надь ведет консультации по созданию нового правительства, с представителями запрещенных коммунистами партий… – Феникса тянуло заткнуть уши или расстрелять проклятый динамик из браунинга, спрятанного в кармане пиджака. Он, нарочито аккуратно, помешал кофе. Пышная, белая пена не оседала, сигарета обжигала губы.

Ему хотелось уронить голову на стол:

– Сука, проклятая сука. Она играла, она выманила меня в Будапешт по заданию русских. Ее так называемый арест, дымовая завеса. Она стреляла в машину подруги, чтобы привлечь к нам внимание. Арестовать должны были меня, но я вовремя ушел от погони… – у Феникса не было оснований не верить малышке Вальтера.

Девушка едва сдерживала слезы. Пальцы подрагивали:

– Пожалуйста, не трогайте меня… – она всхлипнула, – не трогайте мою семью, я сделаю все, что вы хотите… – Феникс только хотел узнать, где находится Цецилия. Глядя на палые листья, плывущие по лужам, он пожалел, что не развлекся с малышкой:

– Вальтер рекомендовал ее умения, смеялся, что хорошо ее вышколил. Она никуда не денется, она на коротком поводке. Нам могут понадобится сведения из Лондона, учитывая предательство мерзкой дряни. Продажная тварь, жидовское отродье… – малышка рассказала, что Циона, как она называла девушку, работала на СССР:

– Она сбежала к русским в Будапеште, – девушка застыла, – никто не знает, где она сейчас… – теперь Феникс не сомневался, что Цецилия его никогда не любила:

– Она устроила покушение на меня по заданию союзников, а сейчас она окончательно переметнулась к русским. Она бросила Фредерику, моя дочь ей не нужна… – Феникс поклялся себе найти девочку:

– Она моя кровь, наследница фон Рабе, как и Адольф. Малышка не виновата, что у нее такая мать… – учитывая, что и у русских и у союзников могло появиться его описание, у него не оставалось причин болтаться в Вене:

– Малышка будет молчать, она напугана до смерти, но сука расскажет, как я теперь выгляжу… – в машине Феникс, придирчиво, осмотрел свое лицо:

– Человек, каких сотни тысяч. На свете много высоких, светловолосых мужчин. Она знает о документах Ритберга фон Теттау, но у меня есть еще c десяток паспортов… – он заставлял себя спокойно улыбаться:

– Нельзя привлекать внимание. Не рискуй, забудь о ней. Сука тебя предала, она разыгрывала любовь. Она могла залучить меня в Израиль. Я остался жив, только благодаря трусости покойного Мухи… – Феникс не сомневался, что жидовка работала и на родную страну. Он даже оглянулся:

– Теперь мне за каждым углом будут мерещиться наемные убийцы. Евреи не преминут ухватиться за шанс отыскать меня, отдать под суд, как военного преступника. В Нюрнберге меня заочно приговорили к смертной казни… – бросив на стол монеты, он поднялся, замотав шарф вокруг шеи. Кашемир показался ему грубой петлей веревки. Феникс опомнился:

– Пусть ищут, они никогда меня не найдут. Мне нельзя попадаться к ним в руки. Я должен восстановить братство СС, воспитать молодежь, вырастить Адольфа и Фредерику… – на парковке кафе дул сильный ветер, шуршали мокрые листья. Хлопнув дверью машины, Феникс вытер влажное лицо:

– Это только дождь. Когда я увидел ее, в Будапеште, всего неделю назад, я плакал, но больше я и слезы по ней не пророню. Пусть горит в аду, грязная предательница, тварь, вкравшаяся ко мне в доверие. Я ее ненавижу, надеюсь, что она скоро сдохнет…

Красные огоньки фар утонули в сыром тумане. Выехав на зальцбургскую дорогу, машина пропала в серой пелене.

Дождь стучал по окну, шумел за бархатом задернутых гардин. Тяжело, удушливо пахло цветами. По персидскому ковру разлетелись лепестки роз. В плетеных корзинах алели гвоздики и махровые астры.

Генрик не курил при Адели. Он сидел за рабочим столом своего номера, затягиваясь американской сигаретой, аккуратно умножая цифры в блокноте. Тупица кинул взгляд на часы: