Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Тогда я узнала, что ношу Теодора-Генриха. Я упала в обморок, перед Максом, чтобы отвлечь внимание от Эстер. Она сбежала, через окно уборной, а меня стошнило, в коридоре. Тогда я увидела Питера, но не знала, что это он… – Марта спускалась по широкой лестнице:

– Что-то рыжее. Это были листья, что Ционе делать в Будапеште? Но именно там она познакомилась с Максом… – она напомнила себе, что деверь давно мертв:

– Циле все почудилось, она никогда не попадала в перестрелку… – Марта услышала усталый, молодой голос:

– Уважаемая фрау, мы беженцы, из Венгрии. У меня в машине… – человек запнулся, – тело, у меня раненый. У нас нет времени на бюрократические формальности, откуда я возьму паспорта? Мы еле спаслись из Будапешта… – высокий юноша, в грязной до невозможности куртке, с опаленными, светлыми волосами, изогнулся у окошка регистратуры. Проскочив последние ступени лестницы, Марта крикнула:

– Шмуэль, Шмуэль, милый… Это я, тетя Марта… – парень повернулся. Голубые глаза запали, у него отросла неухоженная, свалявшаяся бородка. Шмуэль вытер закопченное лицо рукавом:

– Тетя Марта… – она заметила слезы на его щеках, – папа ранен, а мамы… мамы больше нет.

В сумраке ненастного утра чернели четкие буквы на свежей афише:

– Генрик Авербах и Адель Майер. Концерты в пользу беженцев из коммунистической Венгрии… – Тупица, в брюках и расстегнутой рубашке, внимательно рассматривал плакат. Он почесал темные, всклокоченные после сна волосы:

– Надо вернуть в типографию, пусть добавят строку, в память о тете Эстер… – вздохнув, он отпил свежего кофе. Адель сидела в постели, тоже с чашкой, обложившись нотами. Девушка вскинула глаза:

– Я этим займусь, после встречи с репортерами. Ты иди, у тебя репетиция с оркестром… – благотворительные концерты были камерными, но Генрик согласился и на отдельные выступления:

– Надо зарабатывать деньги, – заметил он Адели, – после армии я хочу купить квартиры, в Тель-Авиве, в Лондоне… – Генрик помолчал:

– У вас в Хэмпстеде большой дом, но надо жить отдельно, как Инге и Сабина… – девушка покосилась на гостиничный телефон:

– Сначала я ничего не сказала маме о хупе. Мне было неудобно, по телефону. Потом появились Шмуэль и дядя Авраам… – Шмуэль пока спал в соседнем номере. Все организовал Генрик:

– Тетя Марта, – рассудительно сказал юноша, – здесь нет израильского посольства, а дяде Аврааму надо побыть в госпитале. Опера согласится оплатить комнату для Шмуэля, или я ее оплачу… – Марта погладила его по голове:

– Спасибо, мой хороший. О деньгах мы позаботимся… – последние сутки Тупица, из всех сил, старался не плакать:

– Неудобно, перед Аделью. Она думает, что я герой. Я угнал танк и стрелял по русским… – тело тети Эстер лежало в больничном морге, ожидая возвращения в Израиль. Спустившись вниз, Генрик долго стоял над холщовым мешком. Слезы капали на лиловые печати, темнела промокшая ткань:

– Я видел мертвые тела, но это тетя Эстер… – справившись с собой, он открыл мешок. Лицо женщины было умиротворенным, спокойным. Генрику показалось, что она улыбается:

– После Требница, когда я посчитал, что папа мертв, у меня начались кошмары. Они случались у всех детей в отряде, у близнецов тоже… – ласковая рука привлекала его к себе. В перевязи тети сопела маленькая Фрида. От женщины пахло молоком, пороховой гарью. Тупица прижимался к гимнастерке, слушая тихий голос. Командир отряда пела сиротам колыбельные:

– На иврите, на идиш, на английском, песню о лошадках… – слезы затекали в открытый рот Тупицы, – на ладино, о маленькой девочке. Тетя, тетя, милая… – из носа полились сопли. Он уткнулся лицом в ее плечо:

– Тетя, пожалуйста… – Тупица не помнил, как умерла его мать:

– Я был маленьким, я сам болел. Тетя Эстер меня вылечила. Дети в гетто говорили, что она умеет летать по воздуху и пробираться под землей. Она была мне словно мама… – смерть отца он помнил хорошо:

– Я пел папе «Сурка». Я думал, что он засыпает… – Генрик не мог оторваться от надежного плеча женщины, – потом тетя сказала мне, что он умер… – он напел первые строки песни:

– Не волнуйтесь, тетя… – Тупица поцеловал холодную щеку, – я помогу дяде Аврааму, с младшими. С близнецами тоже все будет хорошо. Спите спокойно… – он долго умывался, в боковой комнатке:

– Видно, что я плакал, – понял Тупица, – но ничего не сделаешь. Все взрослые заняты, они говорят с дядей Авраамом… – палату доктора Судакова закрыли наглухо. Проходя мимо, Тупица, по привычке, замедлил шаг. В Требнице он развлекал мальчишек, передавая приятелям разговоры священников и монахинь, даже из-за запертых дверей:

– Мы точно знали, что о нас думают учителя, – усмехнулся Генрик, – благодаря моему слуху… – слух не подвел его и сейчас. Спускаясь по госпитальной лестнице, Тупица фыркнул:

– Я восемь лет назад говорил дяде Джону, что змея работает на русских. Надо было дождаться, пока она сбежит в СССР, чтобы мне поверить… – налив себе кофе, он подкатил столик с завтраком к постели. Адель взглянула на довольную улыбку юноши:

– Я ничего ему не говорила, о Джоне. Не надо ему такого знать. Джон ничего не скажет, он джентльмен. Но я видела, что он едва сдерживается… – пожелав ей счастья, герцог, от души, грохнул дверью посольского кабинета:

– С тех пор он меня избегает, – Адель приняла от Генрика тарелку фруктов, – пошел он к черту. Генрик признанный гений, несмотря на юный возраст, Джон ему ничего не сделает. Да и не будет он делать, не он такой человек…

После хупы Адель убедилась, что была права, в своем выборе:

– Видно, что Генрик меня любит. У него все случилось в первый раз, но мне с ним лучше, чем с Джоном. Только пока приходится делать вид, что мы просто соседи… – Адель была уверена, что Джон не станет распространяться о ее браке:

– С гибелью тети Эстер взрослым сейчас не до этого. В любом случае, Джон женат. Он обещал развестись, но это одни обещания… – Адель склонила голову набок:

– Ты почему такой довольный… – нагнувшись, Тупица что-то зашептал. Глаза девушки расширились, она ахнула:

– Тетя Циона была шпионкой СССР… – юноша кивнул:

– Более того, я слышал, как дядя Авраам рассказывал о допросах, на проспекте Андраши. В Будапешт прилетел его старый знакомец, русский, его называют Кепкой. Дядя Авраам помнит его со времен Лубянки… – Адель хмыкнула:

– Джон собирался мне сказать, что он теперь свободен. Пусть что хочет, то и делает, со своей свободой, мне он больше не интересен. Жена сбежала, и поделом ему… – Генрик добавил:

– Его светлость сел в основательную лужу, а все потому, что он мне тогда не поверил. Но я был мальчишкой, я его не виню… – Адель откинулась на подушки:

– Вряд ли ее теперь найдут… – Генрик провел губами по нежной шее:

– С Аделью я ни о чем таком не думаю. Она мне поверила, она надеется на меня. Я ее не оставлю, сколь я жив…

Он обнял стройные плечи, в кружевной рубашке. После разговора с матерью, Адель получила денежный перевод, в венской конторе Томаса Кука. Связавшись с израильским банком, Генрик тоже обзавелся наличными:

– Мы прошлись по магазинам. Нельзя встречаться с прессой в грязных обносках. Я купил Адели кольцо… – на пальце девушки сверкал изящный бриллиант. Целуя жену, он пробормотал:

– Журналистам понравится история, с нашим браком, но не след, чтобы семья узнавала о свадьбе из газет… – Адель кивнула:

– Я ничего не скажу. Потом позвоним маме, признаемся в хупе, поговорим с тетей Мартой. Все равно, я еду в Израиль, на похороны… – Генрик отозвался:

– Все едут. Думаю, в Израиле нас попросят выступить с концертами, в память тети Эстер… – он взглянул на часы:

– Тебе торопиться некуда, у тебя встреча в десять утра. Мне в половине восьмого надо стоять на сцене, в компании Гварнери. Потом примерка фрака, встреча с настройщиком фортепьяно… – он допил кофе: «Я в душ». Слушая шум воды, Адель рассматривала пустынную площадь, перед отелем, голубей, на крыше театра:

– Бедные Фрида и Моше. Когда папа погиб, я тоже все понимала. Мы с Сабиной плакали, Пауль нас утешал, как мог. Генрик ночью едва скрывал слезы… – ей стало жалко мужа: