Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну» - Александр Строев

Заключение. Авантюрист и время

Авантюристы Республики словесности исчезают вместе со старой эпохой. Рубежом стала Французская революция. Прожектеры поколения Казановы и Бернардена де Сен-Пьера не приняли ее, осудив кровавую диктатуру народа. Утопия осуществилась, и те, кто предлагал параллельные, тупиковые пути, стали бесповоротно не нужны. Те, кто, подобно Гримму, верил в поступательное развитие цивилизации, в приближение царства разума, увидел, как рухнула вся система ценностей: Париж, как некогда Рим, оказался захвачен варварами, Франция обратилась в древнюю Галлию. Те, кто размеренно поднимался по ступенькам социальной лестницы, и те, кто умело перепрыгивал через них, оказались внизу, когда рухнула прежняя иерархия. Вся прошлая жизнь, усилия и заслуги теряют смысл. Не нуждается в прежних рыцарях удачи общество, где каждый в той или иной степени принужден становиться авантюристом, где правит самый великий из них — Наполеон. Дворяне, вынужденные эмигрировать, отправиться в Англию, Германию и, далее, в Россию, оказались в той же ситуации, в которой прежде находились искатели приключений: ни денег, ни дома, ни родины, ни профессии. Настоящие маркизы вытеснили поддельных, блуждавших по Европе. В конце столетия Россия по-прежнему воспринимается как антипод Франции, но знаки переменились на противоположные: теперь Север описывается как новая Италия, которая дала приют искусствам и наукам, бежавшим от наступления варварства.

И все-таки это не значит, что авантюристы исчезают вовсе. Ликвидировав старую интеллектуальную элиту, заключившую союз с власть имущими, революция расчистила место для новой. Те, кто родился не в 1725 г., а четверть века спустя, успели побыть шпионами и литераторами, физиками и педагогами, посидеть в тюрьме и постранствовать, в начале Революции оказались в расцвете сил и стали ее вождями: Марат, Бриссо, Карра. Республика словесности стала просто республикой.

XIX в. утвердил иные, буржуазные пути преуспеяния и, соответственно, новые способы нарушения социальных норм. Еще сильнее, чем в век Просвещения, культура требовала антитезы в поведении, манере одеваться и творить, в выборе идеалов: романтическое бунтарство, дендизм, утопический социализм, сатанизм «проклятых поэтов». Разумеется, не исчезли ни плуты, ни преступники, ни духовидцы — напротив, они стали излюбленными литературными героями. Но пропали те, кто в энциклопедический век объединял все эти ипостаси — авантюристы Просвещения.

Приложение

Путешествие французского литератора из Москвы в Петербург (1745)

Письмо с описанием этой поездки хранится в Ватиканском архиве[676]. Подпись и адрес отсутствуют. Обращено оно в Рим («Caput orbis»), к кардиналу («Ваше преосвященство»), занимающему важный пост: в соседнем письме, лежащем в деле, архиепископ арльский Жак Бон Жиго де Беллефон рекомендует буржского архиепископа Ларошфуко, назначенного французским послом в Рим (Париж, 31 августа 1745 г.). Поскольку дело находится в фонде государственного секретариата Ватикана, можно предположить, что письмо адресовано Сильвио Валенти Гонзага (1690–1756), кардиналу (1738) и государственному секретарю (1740–1756). Он был известен как ловкий политик и щедрый меценат, любитель живописи и библиофил, покровительствовавший писателям и художникам. Граф де Шуазель писал, что своей обходительностью и умением нравиться дамам кардинал Валенти Гонзага заслужил репутацию человека умного и одаренного, не слишком строгого в вопросах морали[677]. Шутливая история домашних туфель, рассказанная в письме, могла прийтись кардиналу по вкусу[678].

Об авторе письма сведений немного, и потому постараемся сначала восстановить обстоятельства его поездки в Россию. Поскольку прибыл он летом 1744 г., в переломный политический момент, кратко обрисуем отношения между Россией, Францией и Римом в начале 1740-х гг., а затем представим вельможу, его пригласившего. Это позволит лучше понять то, о чем говорит и о чем умалчивает автор письма, оценить, в чем его наблюдения оригинальны, а в чем традиционны.

В Европе с переменным успехом идет война за Австрийское наследство (1740–1748), где Франция, Пруссия, Бавария и Испания выступают против Англии и Австрии. Обе враждующие группировки стремятся привлечь Россию на свою сторону. Англия действует через А. П. Бестужева, Франция — через личного врача Елизаветы Петровны Лестока. В июле 1743 г. Лесток и Отто Брюммер, наставник великого князя, пытаются использовать арест Лопухина и высылку австрийского посланника маркиза Ботты для того, чтобы ослабить положение вице-канцлера Бестужева, доказать его причастность к заговору. Чтобы усилить свои позиции при русском дворе, Версаль вновь отправляет в Петербург маркиза де ла Шетарди, помогшего императрице взойти на престол в ноябре 1741 г. Усиленно обсуждается идея союза между Францией, Пруссией, Россией и Швецией. Выбор невесты для великого князя, наследника русского престола Петра Федоровича делается новой ставкой в политической игре: в противовес Бестужеву, Лесток и Брюммер добиваются приглашения Софии-Августы Ангальт-Цербстской; ее кандидатуру усиленно поддерживает Фридрих II. В феврале 1744 г. юная принцесса приезжает в Россию.

15 марта 1744 г. Франция объявляет войну Англии, 26 апреля — Австрии. 22 мая Бавария, Гессен и Пруссия заключают Франкфуртский союз для поддержки баварского императора Карла VII. 5 июня 1745 г. Франция подписывает оборонительный и наступательный договор с Пруссией, 6 июня она присоединяется к Франкфуртскому союзу[679]. В Италии против Австрии действуют испанские и неаполитанские войска, которые вступают в Рим; две враждующие армии разоряют папские владения.

Между Петербургом и Римом нет официальных дипломатических отношений, иезуиты изгнаны Петром I в 1719 г., но после восшествия на престол Елизаветы у папского престола появляется надежда усилить католическое присутствие в России, а то и продолжить с дочерью Петра переговоры об объединении церквей. В 1742 г. в Рим из Москвы возвращается капуцин Феликс де Болонья: он ходатайствует о том, чтобы императрица подтвердила давние указы Петра I, что позволило бы ордену увеличить число миссионеров, открыть, школы. Со своей стороны, Елизавета Петровна через Лестока и маркиза де ла Шетарди просит Рим оставить в России главу другого монашеского ордена, отца Карло де Лукка. Кардинальская курия посвящает специальное заседание сношениям с Россией. Из архивов достаются отчеты Маттео Карамана, побывавшего в России в 1735 г., где он писал, что Петр I намеревался заключить договор с папой против турок, и предлагал план союза между Россией и Римом. В 1743 г. папа римский просит польского короля Августа III выступить в качестве посредника в деле сближения с Россией, но монарх дает понять, что надежд на успех мало. Летом 1744 г. Рим пересылает императрице послание маронитского архиепископа Гавриила Евы, который увещевает ее пойти по стопам Петра I, который-де благосклонно относился к католикам[680].

В 1742 г. Елизавета Петровна возвращает из ссылки княгиню И. П. Долгорукую, попавшую в опалу за обращение в католичество. Ее духовник, аббат Жак Жюбе де ла Кур, приезжал в Россию в 1728–1731 гг. по поручению Сорбонны для того, чтобы продолжить переговоры об объединении Западной и Восточной церквей, начатые при Петре I[681]. С Жюбе прямо или косвенно были связаны русские писатели и дипломаты, которых привлекала не столько богословская, сколько просветительская сторона католицизма: В. К. Тредиаковский, А. Д. Кантемир, А. А. Вешняков, А. Б. Куракин, А. Г. Головкин, С. Д. Голицын, С. К. Нарышкин[682]. Несмотря на то, что миссия Жюбе окончилась неудачно, связи вовсе не прервались. С Жюбе продолжали переписываться русский посланник в Париже князь Антиох Кантемир (1738–1744), и княгиня Долгорукая, которая в феврале 1742 г. смогла отправить учиться к нему в Париж двух своих сыновей.

Автор письма приехал в Россию по приглашению приятеля Кантемира, Семена Кирилловича Нарышкина (1710–1775), который в тот момент был одной из ключевых фигур российской политики. Анна Иоановна сделала его камер-юнкером, но в конце ее царствования Нарышкин покидает Россию, возможно, вынужденно[683]. В конце 1739 — начале 1740 г., пекле жестокой казни князей Долгоруких, в России и в Европе распространяются слухи о якобы готовившемся заговоре Долгоруких, Голицыных и Гагариных, желавших низвергнуть правительство Бирона и возвести на престол цесаревну Елизавету. Новая государыня должна была выйти замуж за Нарышкина, с которым она якобы была обручена и который уже давно находился во Франции под вымышленным именем[684]. Точные даты первого приезда Нарышкина во Францию неизвестны; с октября 1740 г. он жил в Париже при посольстве под именем князя Тенкина. В апреле-сентябре 1741 г. Нарышкин путешествует по Италии, затем вновь возвращается в Париж. Этот период его пребывания во французской столице довольно хорошо известен благодаря донесениям полиции, заинтересовавшейся таинственным родственником царствующего дома[685]. Прогулки в Тюильри, Итальянская и Французская комедии, ужины с актрисами, посещения банкиров и адвокатов, посольские поручения не помешали ему свести знакомство с ученым иезуитом, математиком, физиком и философом Луи Бертраном Кастелем (1688–1757), автором «Трактата о всеобщем тяготении» (1724) и «Оптики цвета» (1740), изобретателем цветного клавесина, которому Дидро посвятит целую главу в «Нескромных сокровищах» (1748)[686]. С отцом Кастелем дружил и полемизировал другой утопист, аббат Шарль Ирине Кастельде Сен-Пьер, автор «Проекта об установлении вечного мира в Европе» (1713)[687].