Горбун - Вероника Кузнецова

— Ира сказала, что с удовольствием примет вашего родственника, — вспомнила я, приписав своей подруге тёплые чувства к приезжающему.

Горбун обернулся, и вид его выразил сомнение в объективности моего заверения, но он не успел произнести ни слова, потому что в гостиной послышался шум и испуганные крики.

У меня от любого шума душа ушла бы в пятки, ибо теперь я ждала только новых бед, а от переполоха среди гостей даже у самого хладнокровного человека сдали бы нервы. Я инстинктивно взглянула на горбуна, потому что до сих пор в трудные минуты руководил нами он, и я ещё не успела привыкнуть смотреть на него, как на предполагаемого убийцу.

— Что там? — прошептала я, чувствуя, как от лица отхлынула кровь, а это случается со мной нечасто.

Хорошо, что существуют смелые и решительные мужчины. Преступник он или не преступник, но именно горбун быстро пошёл назад, а я следовала за ним, даже не пытаясь опередить его и первой заглянуть в комнату.

В дверях гостиной мы столкнулись с Петером, который что-то быстро сказал горбуну и тут же стал звонить по телефону.

Мне не пришлось выспрашивать, что случилось, или пробиваться сквозь людей, столпившихся перед диваном, потому что горбун тотчас же перевёл слова датчанина.

— Ларсу плохо.

В его голосе прозвучали удивление, недоверие и даже смятение, но мои мыслительные способности были настолько скованы неожиданной болезнью писателя, что раздумывать о чувствах горбуна я была не в состоянии.

Вернулся Петер и вновь что-то сказал, но переводчика рядом со мной уже не было, потому что вместе с Нонной он оказывал посильную помощь Ларсу.

— Сейчас приедут, — всхлипывая, объяснила Ира. — Господи, что же это такое?!

Я не предполагала, что её чувство к Ларсу так глубоко, считая, что это всего лишь мимолётное увлечение, не сильнее, чем связь с отцом убитой девушки. Мне даже стало стыдно за своё тайное мнение об их отношениях, так как до меня только сейчас стало доходить, что если меня любовь обошла стороной, то другие могут испытать на себе самое немилосердное её влияние.

— Что с ним? — спросила я.

Ира больше не могла говорить и лишь покачала головой, выражая этим своё неведение.

Я знала горбуна всего несколько дней, но за это короткое время успела убедиться, что никакое событие не может оставить его праздным зрителем. Что бы ни случилось, он всегда оказывался на месте происшествия одним из главных действующих лиц. Сейчас он помогал Нонне, предоставив ей, как бывшей медсестре, руководить, но именно он первым предположил, что Ларс отравился. Когда мысль эта укрепилась в умах присутствующих, от них потребовали освободить помещение, чтобы Нонне, Дружинину и энергичной тёте Кларе никто и ничто не мешало при оказании первой помощи. Не знаю, каких успехов они достигли, но мы, столпившиеся в прихожей, подавленные произошедшим и способные только взглядами вопрошать друг друга неизвестно о чём, не успели как следует освоиться со своим положением, потому что машина скорой помощи примчалась очень быстро и добровольных спасателей сменили квалифицированные.

Как и предполагал горбун, Ларс отравился. Но страшнее всего было известие, что это не случайное отравление, а умышленно введённый в пищу или питьё яд. Утешением послужило лишь уверение врачей, что, благодаря быстрому принятию необходимых мер, жизнь писателя вне опасности и можно рассчитывать на самое скорое выздоровление. Зато вызванная полиция, как видно, не обнаружила никаких утешительных факторов, потому что бравый Хансен на этот раз выглядел не таким бодрым и жизнерадостным, чем всегда.

— Дело оказалось сложнее, чем предполагалось, — прошептал над моим ухом горбун, когда носилки с больным вынесли из дома, а мы собрались в гостиной.

Я кивнула.

— По-моему, передвинув чашки по методу Агаты Кристи, вы сильно затруднили работу полиции, — нашёптывал горбун.

— Спасла жертву, но подставила Ларса, — горестно возразила я.

— Получилось забавно, — пробормотал Дружинин, но не стал развивать свою мысль.

Мне захотелось отойти от этого человека, потому что посеянное Ирой подозрение вновь пробудилось от его холодных слов. Мне касалось, он знал, что должно было произойти и кому предназначался яд, но уверен в своей безнаказанности и спокойно принимает игру случая, как нечто забавное, но не нарушающее его планов. Я хотела сделать шаг в сторону, но горбун не дал мне осуществить своё намерение, удержав меня за локоть.

— Не уходите, Жанна, — строго произнёс он, и я покорно осталась на прежнем месте.

Горбун испытующе глянул мне в глаза.

— Как вы предполагаете, кто жертва? — совсем тихо спросил Дружинин, наклоняясь ко мне.

Я не решалась произнести имя своей подруги, потому что у горбуна, если он был преступником, могли возникнуть определённые подозрения насчёт меня.

— У вас ведь есть какая-то теория? — предположил он. — Меня интересует именно ваше мнение.

— Теории-то есть всегда, но они чаще всего бывают ошибочны. Я не Пуаро, а скорее, Гастингс, поэтому мне лучше помалкивать.

— Гастингс? — горбун усмехнулся. — Вы не Гастингс, Жанна, а кое-кто другой.

— Доктор Шеппард, — подсказала я с неприкрытым, как надеялась, сарказмом.

— Это… это… Откуда это?

— Из "Убийства Роджера Экройда", — подсказала я. — Помните, он с самого начала вёл записи и, вроде бы, ни о чём не подозревал, а потом выяснилось, что он-то и есть убийца. Но что я говорю? Вы же не любите детективы и не можете этого помнить.

Взгляд горбуна выразил укор.

— Ваше ехидное замечание, барышня, я пропускаю мимо ушей, — предупредил он. — А про вашего Шеппарда я вспомнил, но вас этим именем никогда не назову.

— Спасибо.

— Даже Хансен вас не подозревает, хотя и мог бы.

Я сразу воспрянула духам.

— Вы знаете точно, что не подозревает?

— Мне так кажется, — более чем уклончиво ответил несносный горбун. — А теперь я попрошу вас вспомнить, какие чашки и куда вы передвигали.

Если бы я помнила или могла вспомнить, я бы ему ни за что не призналась, чтобы не оказаться очередной жертвой, но я чисто машинально переставила несколько чашек и даже лично себе не могла сказать, к каким из них прикасалась.

— Не помню, — ответила я.

Горбун задумался, а я, вместо того, чтобы поразмыслить над тем, рад мой собеседник этому ответу, не рад или сомневается в моей искренности, вдруг осознала, в какое идиотское положение себя поставила. Как теперь объяснить Хансену, зачем мне потребовалось трогать посуду? Правда, кроме Дружинина, никто не знал о моём опыте, так что оставался шанс столковаться с ним насчёт будущих действий. Поглощённая собственными переживаниями, я упустила из виду, что мою просьбу он не только охотно удовлетворит, но, возможно, она сыграет ему на руку.