Горбун - Вероника Кузнецова

Кузнецова Вероника Николаевна

Горбун

Из-за крайней стеснительности (которую я только благодаря ей же не называю деликатностью) я не стану открывать своего настоящего имени и скромно представлюсь Жанной N. Моя скромность никому не повредит, а мне дарует отсутствие массовой популярности и известный покой, потому что если какой-нибудь легкомысленной особе доставляет удовольствие, что её узнаёт каждый встречный-поперечный, то меня совсем не радует мысль, что кто-нибудь остановит мою персону на улице и, глупо улыбаясь, спросит: "Вы Вероника Кузнецова, я не ошибся?" Я, как человек честный, вынуждена буду признаться, что я именно та самая Вероника, которую он, по всей видимости, имеет в виду, а первый встречный, не зная, что сказать ещё, будет заикаться и от распирающих его чувств топтаться на месте, вызывая нехорошие ассоциации.

Итак, зовут меня Жанна N., и я ещё довольно молода, но, учитывая, что женская молодость — понятие весьма растяжимое, разъясню, что мой возраст находится где-то посередине этой неопределённой шкалы. Чтобы сразу стать девушкой интересной, скажу, что у меня есть друзья за границей, в том числе в Дании, а раз уж я об этом упомянула, то приходится идти дальше и прямо объявить, что именно благодаря им я вышла замуж, о чём и будет идти речь на всём протяжении этой книги, так как моё писание служит единственной целью воссоздать во всех подробностях, каким образом я переменила решение никогда не выходить замуж и нацепила-таки на себя узы брака, которые, впрочем, кажутся мне теперь достойными того, чтобы их носила каждая женщина, при условии, конечно, что спутник жизни на равных, если не в большей степени, разделит с ней тяжесть этих уз.

Пристрастие многих моих соотечественников ко всему иностранному, надеюсь, уже заставило их с интересом следить за моей судьбой, но теперь пришло время сказать, что благодаря моим датским друзьям я не только познакомилась со своим будущим мужем, но дело дошло до того, что только в результате определённого стечения обстоятельств я не вышла замуж в этой стране.

Всё началось, как причудливый сон. Был вечер пятницы, и я сидела за письменным столом, отодвинув в сторону повесть, которую довела до середины и там прочно увязла (я пишу для себя, напечатать ничего не пыталась, а вообще я инженер), и считала остаток от своей зарплаты после того, как шестнадцать рублей неосторожно истратила на сборник новелл Готье, а мама, устроившись рядом в кресле, придумывала варианты, как нам вдвоём протянуть две недели на 143 рубля при ценах на мясо от 75 до 87 рублей за килограмм, на колбасу — 80-103 рубля, на хлеб — 4 рубля 30 копеек за батон, капусту — 6 рублей за кило и так далее, не считая денег на дорогу, которых после повышения цен требовалось гораздо больше, чем прежде. Теперь-то эти цены кажутся мизерными, но тогда мы об этом не знали и были смущены резко снизившимся уровнем жизни. Безотрадные подсчёты ввергли нас сначала в состояние меланхолии, затем — крепнущего протеста против такой жизни, а потом, усилием воли подавив и то и другое, мы пришли к выводу, что наше положение стыдно называть бедственным, потому что неизмеримо хуже живётся тем, кто, получая крошечную государственную зарплату, имеет детей, которым, как формирующимся организмам, необходимо гораздо лучшее питание, чем взрослым.

— Всегда хотела, чтобы ты встретила хорошего человека, вышла замуж и у тебя были дети, — говорила моя мама. — А теперь я довольна, что не надо думать, чем кормить детей. Не представляю, как их сейчас можно вырастить. В войну было очень тяжело, но сейчас-то не война. Вчера прочитала в магазине объявление, что кефир продаётся только для детей от года до трёх. Можно подумать, что ребёнку в четыре года кефир уже не требуется.

В наше время думать можно было о многом, а лучше было бы поменьше задумываться.

— Конечно, хорошо, что я не вышла замуж, — согласилась я, не скрывая удовольствия. — Никогда к этому не стремилась, но все так трагически к этому относятся, что поневоле подумаешь, не много ли теряешь.

— Я к этому трагически никогда не относилась, — возразила мама. — Ты и сама знаешь. Просто мне хотелось, чтобы рядом с тобой был друг. Не надо выходить замуж лишь для того, чтобы выйти, но, если бы попался действительно хороший человек…

— Теперь жалеть не о чем, — успокоила я её. — Можно только радоваться, что не надо ухаживать за бездельником. У нас есть собака, а иметь в городской квартире кабана — дело слишком хлопотное.

— Но всё-таки, если встретишь очень хорошего человека, то не раздумывай, — попросила мама, опасаясь моего оптимизма.

— А каково живётся одиноким инвалидам! — поторопилась я вернуться к безопасной теме.

Посочувствовав огромной части населения, мы приободрились и во время прогулки с собакой купили к утреннему кофе шесть пачек мороженого (на несколько дней), потратив на это около тридцати рублей, а потом с лёгким сердцем отправились домой, имея намерение посетить на следующий день клуб, где шёл хороший фильм. Обычная цена билетов при нынешнем состоянии наших финансов не внушала радости. Но картину посмотреть хотелось, поэтому шесть рублей на такое удовольствие мы решили выделить.

Дома мама уютно расположилась в кресле и, включив бра, углубилась в книгу, а я, ощутив приток новых сил, продолжила повесть и повела своего героя среди опасностей и потрясающих приключений к светлому будущему. Телефонный звонок развеял моё непрочное вдохновение и вынудил поднять трубку. Звонила подруга, приглашавшая меня сходить на следующий день на какое-то зрелище, где попутно будет вестись непонятная игра со зрителями. Отказаться было неприлично, так как я успела ещё раньше исчерпать весь запас правдоподобных причин для отказа, поэтому, утешившись, что билеты достались подруге, а значит, и мне, бесплатно, я пошла спать пораньше.

Не буду описывать эстрадные выступления. Они были в меру шумные и однообразные, но вопросы, которые неожиданно стали задавать зрителям, вывели меня из состояния полной расслабленности. Уверив себя, что скромность нынче не в моде и молчать, если представилась возможность говорить, не стоит, я ответила на два вопроса и решила, что вела себя немного развязно и теперь надо помолчать. Однако ведущий почему-то не желал со мной расставаться и, едва наступало его время, со всех ног бросался в мою сторону. От его острот у меня сводило скулы, но приходилось вежливо улыбаться, а расспросы о жизни вызывали единственное желание послать его куда подальше, однако искренние чувства смирялись, и не ведающий ни о чём ведущий продолжал бодро прыгать рядом. Почему-то этот противный раскрашенный тип лез ко мне не только с вопросами личного характера, что я бы ещё вытерпела, потому что живу честно и скрывать мне нечего, но кроме них он задавал вопросы, обязательные по программе, и приставал с ними почему-то преимущественно ко мне, словно видел во мне осведомлённого во всех областях науки, культуры и техники человека. Я понимала, что откровенное признание моей некомпетентности никого бы не порадовало, поэтому говорила о чём-то наугад и, как потом оказывалось, иногда попадала в самую точку. Короче, в конце представления было объявлено, что я — победительница конкурса и меня ожидает награда. Если кто-нибудь подумает, что это известие пробудило во мне гордость, то глубоко ошибается. Напротив, вначале я ничего не испытывала, кроме стыда, потому что прекрасно сознавала, насколько малы мои знания и насколько куцые ответы наугад не заслуживали никакой награды. Подруга придерживалась прямо противоположного мнения, и в тоне её похвал я почувствовала некое подобие уважительного удивления. Мне кажется, что именно такое удивление возникло бы и у меня, если бы я услышала уверенные ответы моей подруги на каверзные вопросы ведущего и не знала бы при этом, до какой степени вслепую они даны. Меня утешило сознание, что, находясь с остальными зрителями в равных условиях неведения, я отвечала лучше других, а значит, будет справедливо, если моя интуиция получит вознаграждение. К несчастью, неведомый приз не поднесли прямо к моему месту, хотя это было бы вполне естественно, потому что ведущий уже доказал свою подвижность и лишний путь от сцены до моего кресла не мог причинить ему вреда, а я всё время сидела на одном месте и бессовестно было заставлять меня вставать. Могло ведь оказаться, что я хромаю или переваливаюсь, как утка, и не желаю демонстрировать своё уродство. К тому же, я боялась, что получу какой-нибудь недостойный приз и придётся краснеть прямо на сцене. Однажды я видела по телевизору, как кому-то в гигантском ящике поднесли крошечную дребедень типа берцовой кости, которая не ценилась бы даже в наше скудное время, потому что была пластмассовой, а одной зрительнице в качестве приза даже поднесли её собственное пальто на казённой вешалке, попросив вернуть последнюю. Может, оно было бы и неплохо, ведь это избавило бы меня от стояния в очереди, но тогда бы заодно принесли и пальто моей подруги, иначе очереди всё равно не избежать.