Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

Между тем французская армия оправилась от неудачи под Эсслингом. Собрав корпуса, Наполеон вновь перешел в наступление. Решительное сражение произошло при Ваграме (5 и 6 июля). Силы сторон были примерно равны: 150 тысяч у французов и 140 тысяч у эрцгерцога Карла. Но французская армия была собрана в крепкий кулак, тогда как австрийская — растянута в линию. Впрочем, к исходу первого дня противники вернулись на свои позиции. Перелом наступил 6 июля, когда Наполеон бросил на неприятельский центр мощную колонну из трех пехотных дивизий. Австрийцы уступали позицию за позицией с такой планомерностью, что Наполеон, не дожидаясь окончания боя, воскликнул: «Битва выиграна!» — и спокойно заснул на медвежьей шкуре, расстеленной для него прямо на земле верным мамелюком Рустамом[73].

Но если Эсслинг был почти что поражением, то Ваграм стал не совсем победой. Потери были примерно равные — по 20–25 тысяч человек с каждой стороны. Австрийцы отступили, сохранив боевой порядок, победители не захватили ни одного пленного, ни одного знамени. Французы даже не преследовали отступающего неприятеля. Ваграм стал кровавой точкой в победных кампаниях Наполеона — тяжелой победой, словно из последних сил.

От французского императора не укрылось, что его разноплеменная армия утратила прежний боевой дух. «Это уже не солдаты Аустерлица!» — с горечью заметил он. С этих пор Наполеон все чаще заменял штыковой удар артиллерийской канонадой, и эта новая тактика сделала сражения еще более кровопролитными.

И все же Ваграмское поражение сломило решимость Австрии продолжать войну. В Шенбрунне были открыты мирные переговоры. Франц I согласился на отторжение всех балканских и части карпатских провинций Австрийской империи, где проживало около 3,5 миллиона человек. Александр не прислал в Вену своего представителя, перепоручив Наполеону договариваться с побежденными от лица России. Царь заранее отказался от всякого вознаграждения и только напомнил союзнику об интересах России по отношению к Польше: «Я не могу пожертвовать своей привязанности к императору Наполеону интересом и безопасностью своей империи. Пусть император даст мне по этому делу удовлетворительный ответ, и он может на меня положиться. Он говорит, что мир велик, можно уладиться; император Наполеон ошибается, если дело идет о восстановлении Польши: в этом случае мир не так велик, чтобы оба мы могли уладиться, ибо я ничего не хочу для себя». Ведя эту войну против воли, Александр не желал брать на себя ответственность за мир.

Покинутый своим главным союзником, Наполеон щедро вознаградил более слабого, но более преданного друга — Варшавское герцогство, присоединив к нему Краков и лучшую часть Галиции. Практически восстановленная Польша, находящаяся вне сферы влияния России, сразу сделалась для Александра предметом непрекращающихся подозрений на счет истинных планов французского императора.

Что касается самой России, то Наполеон выкроил для нее из всей австрийской Галиции лишь узкую полоску — Тарнопольский округ с 400 тысячами жителей. Это скромное вознаграждение походило, с одной стороны, на подачку, с другой — ставило Александра в неудобное положение перед австрийцами.

Таким образом, при заключении мира Наполеон не выполнил ни одного из высказанных пожеланий царя. Он дал России слишком мало, чтобы привязать ее к себе, а Польше слишком много, чтобы самому оставаться в числе друзей Александра.

Наполеон уехал из Шенбрунна ночью, сразу после подписания договора. Он серьезно опасался за свою жизнь после того, как накануне, 12 октября, во время парада французских войск, в толпе любопытных был схвачен молодой человек, чересчур настойчиво пытавшийся пробраться поближе к Наполеону. При обыске под платьем у него был обнаружен кухонный нож, завернутый в бумагу. На допросе арестованный назвался Фридрихом Штапсом, сыном протестантского пастора из Наумбурга, и заявил, что намеревался убить Наполеона. Юный террорист, совсем еще мальчик, с нежным, почти девичьим лицом, вызвал у императора жалость.

— За что вы хотели меня убить? — спросил он.

— Я считаю, что пока вы живы, моя родина и весь мир не будут знать свободы и покоя, — был ответ.

— Я вас помилую, если вы попросите у меня прощения.

— Я не хочу прощения, я очень жалею, что мне не удалось вас убить.

— Черт побери! Кажется, для вас преступление ничего не значит?

— Убить Вас не преступление, а долг.

— Ну, а если я вас все-таки помилую, будете вы мне благодарны?

После долгого молчания Штапс произнес:

— Нет, я все равно вас убью.

«Наполеон остолбенел», — вспоминает очевидец, адъютант императора генерал Рапп, который и схватил Штапса. Лейб-медику Корвизару было поручено освидетельствовать душевное состояние арестованного, но тот констатировал его полную вменяемость. Тем не менее префекту полиции велено было распространить слух, что Штапс сумасшедший.

— Вот плоды иллюминатства, которым заражена Германия, — воскликнул Наполеон, когда Штапса увели. — Но с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь! Узнайте, как он умрет, и доложите мне.

Штапс умер, как герой. Приговоренный к расстрелу, он выкрикнул перед смертью: «Да здравствует свобода! Да здравствует Германия!»

Когда-то, в далеком 1793 году, якобинствующий поручик Бонапарт писал: «Если бы даже отец мой захотел быть тираном, я заколол бы его кинжалом!» Но то были всего лишь слова, а теперь Наполеон словно увидел себя, оставшегося верным республиканским идеям. «Этот несчастный не выходит у меня из головы, — признавался император. — Когда я о нем думаю, мысли мои теряются… Это выше моего разумения!»

Вернувшись в Париж, Наполеон попытался скрепить союз с Россией династическим браком. Коленкур, напомнивший в ноябре царю о видах своего повелителя на великую княжну Анну, услышал в ответ, что если бы дело зависело от одного его, Александра, желания, то он получил бы положительный ответ, не выходя из кабинета.

— Cette idee me sourit[74], — сказал Александр, но попросил десятидневной отсрочки, чтобы переговорить по этому вопросу с Марией Федоровной. Императрица-мать выдвинула требование, чтобы в Тюильри был православный священник и православная домовая церковь, так как русские принцессы никогда не меняют своей веры. Когда Наполеон согласился и на это, потребовалась новая отсрочка, чтобы уладить дела с принцем Саксен-Кобургским, который уже считался женихом Анны, затем возникли другие препятствия: Александр пытался поставить свое окончательное согласие на брак в зависимость от уступчивости Наполеона в немецком и польском вопросах и т. д. В конце концов решительный ответ был дан, и этот ответ был отрицательный. Наполеону ставили на вид один параграф его собственного кодекса, согласно которому разведенному лицу запрещалось жениться в течение двух лет после развода. Как же может нарушить это правило император, обязанный стоять на страже закона, задавался вопросом Александр.

В это время Австрия, движимая страхом перед возможным упрочением франко-русского союза, стоившим ей утраты лучших земель, неожиданно изъявила готовность отдать Наполеону