Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления - Дженис Росс

Бывший художественный руководитель и хореограф Кировского балета Федор Лопухов, хотя и не был любителем еврейской тематики, в частном порядке поделился с Якобсоном своим энтузиазмом по поводу «Свадебного кортежа» в отчете, который он написал по поводу «Хореографических миниатюр». Поскольку жена Лопухова Клара работала у Якобсона в качестве репетитора, Лопухов часто посещал репетиции и очень интересовался труппой [Якобсон И. 2010: 19]. Лопухов написал о «Еврейской свадьбе» в числе других балетов Якобсона, но так и не опубликовал свое сочинение из-за риска[177]. Приводимая ниже выдержка из неопубликованного отчета Лопухова за 1971 год дает нам представление о запутанном идеологическом обосновании, которое он использовал, пытаясь показать неправомерность советской цензуры в отношении Якобсона:

Сейчас я расскажу о некоторых хореографических миниатюрах Якобсона, которые было запрещено показывать публике: «Свадебный кортеж» и «Негритянский концерт». Я не собираюсь подвергать осуждению решение об их запрете, однако поделюсь своим видением этих миниатюр. На мой взгляд, это были достаточно яркие миниатюры. Сегодня мой анализ, скорее всего, не будет опубликован, но если завтра ситуация изменится, то это может стать возможным. <…>

Некоторое недоразумение произошло со «Свадебным кортежем» Якобсона. Во время репетиций Якобсон упомянул некоего Шагала, который якобы предал Родину и сбежал за границу Я вовсе не собираюсь его оправдывать. Попытки оправдать жаждой нового искусства его побег за границу смешны, так как это заведомо не соответствует действительности. Более того, самые передовые мастера хореографии – советские, потому что в основе их искусства лежит самая передовая (советская) идеология, которой нет за рубежом. Ленинское видение открыло новые горизонты для искусства хореографии и дало понимание сути реальной жизни, не приукрашенной идеологической ложью.

Я утверждаю, что этот Шагал нисколько не повлиял на Якобсона при создании им своего хореографического произведения «Свадебный кортеж». Это было чисто якобсоновское творчество и никакого отношения к пресловутому «сионизму» не имело. Более того, оно не имело никакого отношения к еврейскому вопросу, оно просто изображало историю о работающих евреях, которая представляла собой смесь юмора и грусти. Творение Якобсона показало, как эти люди хранили свои устаревшие традиции, о которых они сами рассказывали друг другу юмористические анекдоты. «Свадебный кортеж» представлял собой жанровую сценку еврейской свадьбы со всеми характерными атрибутами. В ней с юмором было показано, как бедный обряд казался этим людям роскошным кортежем. Это действо было исполнено в виде хореографического анекдота, выраженного через позы и движения танца, передающего колорит того общества.

К тому времени у Якобсона уже был опыт создания спектакля на еврейскую тематику, который назывался «Влюбленные» и был блистательно исполнен артистами Театра оперы и балета имени Кирова Ириной Певзнер (Ириной Якобсон) и Мироновым. <…>

В своем «Свадебном кортеже» Якобсон показал настоящий колорит еврейского образа жизни без отсылок к древнему иудаизму, ведь современные евреи живут совсем другой жизнью. Поэтому их образ жизни с устаревшими традициями показан правдиво, без придумок. Якобсон решительно изобразил их в сатирическом ключе.

Исполнительница Кузнецова очень естественно исполнила роль невесты, что еще раз говорит о высоком уровне русской хореографии.

Спектакль правдиво передавал образ жизни бедных рабочих-евреев, которые всегда вызывали чувство сострадания. Возможно, некоторым скрытым сионистам не понравилась эта правда нашего времени, потому что они хотели воссоздания «Сиона» и хотели видеть на сцене таких персонажей, как Ракель и ее отец из «Испанской баллады» Фейхтвангера, или «Иудейской войны». Однако все это – лишь прошлое. Я говорю о творении Якобсона в соответствии с тем, что о нем говорят другие. Так или иначе, Якобсон поставил «Свадебный кортеж» блестяще, сохраняя чувство прекрасного и, тем самым, победив «сионизм». Значение этого творения для нашего времени огромно, и я думаю, что его запрет был ошибкой, вызванной каким-то недоразумением.

<…>

На мой взгляд, в спектакле не было ничего вредного для советской идеологии…[178]

В этом тексте Лопухов неоднократно пытается отделить Якобсона от Шагала, сионистских настроений и нерусских ценностей – связанных с балетом проблем, которые советские цензоры считали особенно неприятными. Вместо этого Лопухов попытался убедить их, что тон изображения евреев у Якобсона «сатирический» и как таковой может даже раздражать «скрытых сионистов», а не радовать их, потому что изображенное им весьма далеко от положительных образов «Иудейской войны», а еврейская свадьба на самом деле является «победой над сионизмом». Это смелое эссе, но и по-своему трагичное, поскольку чувствуется отчаяние Лопухова в попытках открыть возможность для показа этого балета.

Как бы предлагая взамен что-то, что чиновники могли бы подвергнуть цензуре, Лопухов продолжает намеком, что он поддерживает запрет другой новой постановки Якобсона, «Негритянского концерта» (1971). Лопухов умен, потому что, обсуждая, почему «Негритянский концерт» (или «Эбеновый концерт») должен быть запрещен, он фактически не упускает возможности похвалить его, указывая на его оригинальные отсылки к чечетке и его осторожность в том, чтобы не слишком упрощать «негритянский» танец.

Рис. 25. Слева направо: В. Богданов, А. Гридин, Л. Якобсон (на коленях), Ф. Лопухов, К. Лопухова и И. Якобсон на репетиционной базе «Хореографических миниатюр», Ленинград, около 1972 года. Фото: Владимир Зензинов

В заключение Лопухов пишет, что именно использование слова «концерт» в названии подлежит цензуре, поскольку балет не соответствует структурному определению концерта, используемому в музыке, то есть не является произведением, которое «содержит различные части, выражающие связное содержание». Лопухов пишет:

«Негритянский концерт», хотя и очень профессионально поставленный, не был концертом, то есть большим представлением, как симфония или соната. Я бы назвал это творение не «концертом», а «каприччио» (короткое представление, не охватывающее всей сущности черных народов). Африканское каприччио могло бы стать хорошим названием для него[179].

Хореографическое действие «Свадебного кортежа» разворачивается в виде змеящейся процессии, где все персонажи, одетые в красочные и фантастические одежды в шагаловском стиле (в понимании Левенталя) и с плотным гримом на лице, поочередно выходят на авансцену. По мере того как они выходят, каждый из них – или каждая группа персонажей, как в случае родителей жениха, родителей невесты и трио музыкантов, – танцует краткое вступительное соло, которое дает зрителю представление о том, кто они, каков их характер и каковы их мотивы. После этих кратких вступлений артисты уходят на противоположную сторону сцены, чтобы спустя несколько секунд вернуться вновь. Такой хореографический и постановочный прием, являясь выразительной физикализацией аналогичного использования пространства Шагалом, позволил художнику и хореографу, разделяя пространство на маленькие повествовательные отсеки, представить одновременно события из разных времен и