Остаться в живых - Деон Мейер

— Думаешь, он…

Аллисон взгляделась в ван Гердена. Он был явно встревожен.

— Не сомневаюсь, — огорченно отозвался он.

Кто сжимал, презревши страх,Гневный мозг в стальных клещах…

— Но ты можешь ему помочь. Должен быть законный…

— Помощь требуется не ему.

Тогда-то она поняла, чего боится ван Герден, и вздрогнула.

А когда блеснул рассвет,Улыбнулся или нетОн творенью своему,Прежде чем уйти во тьму?

На последнем отрезке пути перед Кейптауном Аллисон проснулась. Тело онемело, шея затекла. Ван Герден сидел рядом с Мпайипели, держа его за руку. Она услышала низкий, басовитый голос; слов было не разобрать из-за рева моторов. Она закрыла глаза и прислушалась.

— …уйти, ван Герден? Неужели это тоже встроено в наш генетический код? То, что делает нас мужчинами? Всегда где-то что-то разрушать? — Тобела говорил медленно, взвешивая каждое слово. — Почему, ну почему я не мог отказаться? Она все знала с самого начала. Она ведь так и сказала: мужчины всегда уходят. Она сказала, это заложено в нашей природе, а я с ней спорил, но она оказалась права. Мы все такие. И я такой.

— Тобела, нельзя же…

— Знаешь, что такое жизнь? Это постоянное разочарование, расставание с иллюзиями. Жизнь постепенно освобождает от заблуждений, связанных с людьми. Сначала всем веришь, находишь образцы для подражания и стараешься им следовать, а потом понимаешь, что идеальных людей нет, и это больно, ван Герден. Жизнь — это трудная дорога. Раньше я не понимал, почему так, а сейчас понимаю. В душе понемногу умирает надежда; разочаровываясь в других, все больше разочаровываешься в себе. Понимаешь: если другие слабы, то и ты слаб тоже. Как со смертью: когда видишь, как другие умирают, то понимаешь, что смерть поджидает и тебя. Я так устал от этого, ван Герден, я так устал разочаровываться, видеть, как тают надежды в других и во мне, я так устал от слабости, боли, зла.

— Но…

— Ты был прав. Я тот, кто я есть. Я могу это отрицать, могу подавлять свою сущность… и скрывать ее, но не вечно. Жизнь все расставит по местам. Вчера был миг, когда я понял, что снова живу. Впервые за долгое время. Что я делаю что-то важное, значительное. Что-то, доставляющее удовлетворение. Тело и душа были вместе. А знаешь, что я почувствовал потом? Я почувствовал себя виноватым. Как будто, слившись со всем миром, я забыл о Мириам и Пакамиле. Но, ван Герден, у меня было достаточно времени на раздумья. Теперь я все понимаю лучше, чем раньше. Плохо не то, что я — такой, какой есть. Плохо то, ради чего я себя использовал. Или позволял другим использовать себя. Вот в чем состояла моя ошибка. Я позволил другим людям принимать решения за меня. Но больше этого не повторится. Никогда!

— Тебе надо отдохнуть.

— Отдохну.

— Я оставил врачу деньги за мотоцикл. Где-то через неделю его перешлют транспортным самолетом.

— Спасибо, ван Герден.

— Садимся через двадцать минут, — сказал пилот.

Ноябрь

45

В обеденный перерыв Аллисон Хили поехала на Морнингсайд; на заднем сиденье ее машины лежали бутерброды и длинный сверток. Мпайипели сидел на веранде, на солнышке; голый торс был перевязан ослепительно-белыми бинтами.

Она протянула ему сверток:

— Надеюсь, это то, что вы хотели.

Он содрал яркую подарочную упаковку с пестрым африканским узором.

— В магазине настаивали на том, чтобы непременно завернуть. — Аллисон виновато улыбнулась.

Он подержал ассегай в руках, проверил сталь, провел пальцем по лезвию и тихо сказал:

— Спасибо большое.

— Он… как, подходит?

— Идеально, — ответил Тобела. Придется его укоротить, спилить больше половины древка, но не стоит портить ей радость.

Она расставила на столе миски с карри и одноразовые столовые приборы.

— Может, хотите нормальные нож и вилку?

— Нет, спасибо. — Тобела прислонил ассегай к столу и принялся за еду.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Аллисон.

— Гораздо лучше.

— Я рада.

— Аллисон, я хочу начать в понедельник.

— В понедельник? Вы уверены?

— Я не могу больше ждать.

— Вы правы, — кивнула она. — Я вам покажу.

Квинн позвонил ей из аэропорта:

— Мэм, фамилия фальшивая, и они заплатили наличными, но пилот по закону обязан предъявить план полета. Мы немногое можем сделать.

— Что он говорит?

— Они взяли пациента в Чобе. Почти на границе с Замбией. Им оказался крупный чернокожий мужчина с двумя пулевыми ранениями в область бедра. Его состояние врачи оценивали как стабильное. Ему перелили около двух литров крови. Кроме него, пассажиров было двое: белые, мужчина и женщина. У женщины рыжие волосы, она полная, светлокожая. Мужчина смуглый, стройный, среднего роста. Мужчина беседовал с чернокожим пациентом на африкаансе, а с женщиной — по-английски. По прибытии чернокожего переложили в автомобиль-универсал или джип, он не уверен. Номерных знаков он не запомнил.

— Спасибо, Квинн.

— Что мне делать с пилотом?

— Поблагодарите его и возвращайтесь.

Расшифровка: Протокол заседания комиссии по расследованию смерти Мириам Нзулулвази (38 лет), 7 ноября.

Присутствовали: председатель — адвокат Б. О. Ндлову. Советники: адвокаты П. дю Т. Мостерт, К. Дж. Мпаоньяне. Со стороны ПРА: Я. М. Менц. Свидетели: свидетелей не приглашали.

Председатель. Винсент Радебе, по статье 16 закона о разведке от 1994 года с поправками вы имеете право в ходе слушаний пригласить адвоката. Вы отказываетесь от своего права?

Радебе. Да, господин председатель.

Председатель. Вам полностью понятны причины расследования и предъявленное вам обвинение в преступной халатности?

Радебе. Да.

Председатель. По статье 16(в) вас имеет право представлять сотрудник вашего отдела, а если такого человека нет или он отсутствует, какое-либо другое лицо. Вы осведомлены о данном праве?

Радебе. Да, господин председатель.

Председатель. Вы отказываетесь от права быть представленным другим лицом?

Радебе. Да.

Председатель. По статье 15(1) вас попросили письменно подтвердить или опровергнуть выдвинутые против вас обвинения. Составлен ли данный документ вами по доброй воле?

Радебе. Да, господин председатель.

Председатель. Тогда прошу вас зачитать заявление в присутствии комиссии.

Радебе. «Я, Винсент Радебе, признаю, что мое поведение и мои поступки были обусловлены ходом секретной операции, проводимой Президентским разведывательным агентством.

Я признаю себя виновным в преступной халатности, вследствие которой 26 октября сего года погибла Мириам Нзулулвази. Я забыл запереть дверь комнаты для допросов, в результате чего Мириам Нзулулвази покинула комнату без сопровождения, находясь в тяжелом душевном состоянии. Ее роковое падение с площадки пожарного выхода стало возможным из-за моей халатности.

Далее, я признаю, что в тот же день я незаконно и не имея на то официального разрешения забрал шестилетнего сына Мириам Нзулулвази из детского центра и всю ночь держал его в своем доме. Признаю, что 27 октября я передал мальчика, Пакамиле, сотрудникам газеты „Кейп таймс“ и тем самым осложнил ход официальной операции, проводимой Президентским разведывательным агентством.

Заявляю, что в обоих случаях я действовал один, без содействия, помощи и участия других лиц.

Господин председатель, хочу обратить ваше внимание на следующие смягчающие обстоятельства. Когда по окончании университета Витватерсранда я выбирал карьеру, я стремился внести посильный вклад в будущее своей родины. Как и многие мои соотечественники, я был вдохновлен положительным образом Нельсона Манделы. Кроме того, я хотел посвятить жизнь строительству нового государства, „радужной нации“. По моему мнению, Президентское разведывательное агентство предоставляло мне такую возможность.

Но иногда желания и преданности недостаточно. Иногда рвение ослепляет нас, не позволяя видеть собственные ошибки и недостатки.

Я понимаю, что охрана государственности и демократии иногда требует принятия непростых решений и действий, в результате которых могут пострадать невинные люди.

Теперь я понимаю, что не создан для данной профессии и никогда не подходил для нее. События 26, 27 и 28 октября оказались для меня чрезвычайно травматичными. Я был очень огорчен тем, как, по моему мнению, нарушались основополагающие права человека — сначала применительно к Тобеле Мпайипели, а позже к Мириам Нзулулвази. Даже сейчас, когда я пишу данный документ, я по-прежнему не в состоянии уяснить, почему цель операции, какой бы важной для национальной безопасности она ни была, оправдывает средства, примененные в ходе ее.