Остаться в живых - Деон Мейер

Люк Пауэлл сделал ей деловое предложение, и она вдруг поняла, что может отбросить прежнюю жизнь и начать все сначала.

Кто поймет ее?

Пауэлл придал ей статус важного игрока. Впервые в жизни Янина поняла, что ее действия что-то значат. Конечно, после 11 сентября все стало проще, благороднее, но суть от этого не изменилась.

Уильямс выключил диктофон. Янина обратилась к нему и сначала не узнала собственный голос, но все вышло хорошо и гладко, в точности так, как она и хотела.

— Лучше сам расшифруй, — посоветовала она ему.

Уильямс ушел, а она осталась сидеть в кресле, словно ее придавило. Ее серые клеточки метались, пытаясь найти выход, как загнанные в угол крысы. Странно, как быстро соображаешь в минуты опасности, какой изобретательной становишься, когда твоему существованию что-то угрожает. Как отвлечь от себя внимание? Откуда-то из глубин подсознания всплыл Джонни Клейнтьес. Его можно привлечь! Уже давно ходили слухи о том, что Клейнтьес хранит у себя опасные сведения. Старая история; вначале она не имела к Янине никакого отношения, и она просто на всякий случай сохранила ее в отдаленных закоулках памяти. Когда же возникла нужда, история вдруг выплыла из подсознания. Зародыш, которому предстояло взрасти в нечто дьявольское, дал о себе знать.

Все просто замечательно. Так отозвался о ее плане Люк Пауэлл. «Вы просто замечательная».

Люк Пауэлл ценил ее по достоинству с самого начала. Искренне. Не забывал присылать ответ по поводу каждой крупицы информации, которую она переправляла ему по тайным каналам. «Вы — настоящее сокровище. Вы великолепны. Вы замечательная. Что бы мы делали без вас?»

И вот чем все кончилось. Прошло всего восемь месяцев. Бесценная, замечательная, блестящая. Возможно, наверху так и не узнают, кто же предатель, но после провала операции неизбежно полетят головы, и очень может статься, что одной из пострадавших окажется она.

Такого не может случиться.

Нужно найти козла отпущения… Кстати, один такой имеется.

Он сам жаждет принести себя в жертву.

Ей еще не конец. Совсем не конец!

Янина пригладила волосы и придвинула к себе факсимильное сообщение.

То была копия статьи, о которой говорила госпожа министр по делам разведки. Статьи из газеты «Соуэтан». Янине не хотелось читать. Ей хотелось двигаться дальше: для нее данная глава была уже закрыта.

«Мпайипели — принц из прошлого.

Мэтью Мтимкулу, заместитель главного редактора.

Просто удивительно, до чего страшной силой могут обладать всего два слова. Имя и фамилия, пятнадцать букв. Когда я услышал их по радио в машине, передо мной распахнулись шлюзы прошлого, и воспоминания нахлынули бурным потоком.

Тобела Мпайипели.

Я не думал специально о значении этих слов — осмысление пришло позже, когда я сидел и писал статью. Тобела означает „хорошо воспитанный“ или „вежливый“. Мпайипели на языке коса означает „тот, который не прекращает борьбу“ — или, если хотите, „воин“.

Мой народ любит давать детям значительные имена. Мои предки верили, что с помощью имени можно определить судьбу человека. Имя — своего рода самосбывающееся пророчество. Кстати, наши белые сограждане пытаются делать то же самое, только думают не о значении того или иного имени, а о его изощренности, экзотичности, „крутизне“. Что же касается наших цветных братьев, они, наоборот, стараются давать детям имена, которые звучат как можно бесцветнее.

Но, по-моему, самое главное — то значение, тот смысл, какой придает человек своему имени с течением жизни.

Итак, утром, стоя в пробке, я вспоминал человека, носящего такое имя. Или мальчика, каким я его знал, потому что мы с Тобелой вместе выросли в бывшем бантустане Сискей; одно время мы с ним жили в одном из самых красивых мест на Земле: в долине реки Кат, описанной историком Ноэлем Мостертом в его потрясающей книге „Границы“ как „узкий красивый поток, который спускается с горных вершин и течет по широкой, плодородной долине, где потом впадает в Фиш-ривер“.

Мы были подростками в самое черное десятилетие прошлого века, в буйные семидесятые: Coyэто в огне, и жар от языков пламени чувствовался в нашей маленькой заброшенной деревушке, в нашей богом забытой долине. Весной 1976 года что-то носилось в воздухе, как предвестие перемен, предвестие грядущего.

Тобеле Мпайипели, как и мне, было тогда четырнадцать. Этот прирожденный атлет был сыном священника Голландской реформатской миссионерской церкви. Все знали, что его отец — потомок Пало по линии Макома. Если хотите, его предки были знатью народа коса.

В нем и правда было что-то от принца — возможно, в манере держаться, но, главное, в том, что он всегда был немного одиночкой, не таким, как все, одиноким красавцем.

Однажды в конце сентября я стал свидетелем редкого события. Я увидел, как Мпайипели бьет Мтетву, огромного, хитрого, мрачного парня на два года старше нас. Мтетва давно задирался к Тобеле, и, когда наконец получил по заслугам, все только радовались. Они дрались на узкой полоске пляжа там, где река Кат делает петлю. Тобела был матадором, спокойным, хладнокровным, элегантным и быстрым. Он пропустил несколько мощных ударов, потому что Мтетву нельзя было назвать увальнем. Но, пропустив удары, Тобела не сломался, а продолжал наступать. Больше всего меня заворожили даже не его поразительная ловкость, скорость и живость, но его отстраненность. Как если бы он оценивал себя со стороны. Как если бы ему нужно было знать, готов ли он к чему-то, готов ли подтвердить свои внутренние убеждения.

Всего через три года он уехал от нас; соседи перешептывались, что он вступил в движение сопротивления, уехал на фронт. Ему предстояло стать солдатом, носителем Копья нации.

И вот теперь о нем говорят по радио: человек на мотоцикле, преступник, которого разыскивает полиция. Простой разнорабочий. Интересно, подумал я, что случилось с ним за прошедшие двадцать лет? Что пошло не так? Принц должен был стать королем — в промышленности, в армии. Я бы не удивился, узнав, что он стал членом парламента, хотя, несмотря на представительную внешность, Тобела никогда не был говоруном. Ему не хватало разговорчивости, гладкости, которые так нужны политику.

И я позвонил его матери. Мне не сразу удалось найти его родителей. Сейчас они на пенсии и живут в городке под названием Алиса.

Мать ничего не знала. Она не видела сына больше двадцати лет. Его дела оказались для нее такой же загадкой, как и для меня. Она, конечно, заплакала. Она оплакивала все, что ушло, — надежды, ожидания, планы на будущее. Ее сердце разрывалось от горя, от тоски, от пустоты.

Но еще она оплакивала нашу страну и нашу историю, которые словно сговорились жестоко низвести принца до нищего».

43

Раздражение и нетерпение с каждым часом росли. Он больше не хотел ждать; он хотел знать, где находится подонок, далеко ли он. Глаза устали смотреть на дорогу, тело занемело от однообразия позы. Голова кружилась от постоянно повторяемых подсчетов, мыслей и догадок.

Но больше всего изматывал гнев, языки пламени пожирали его изнутри.

Наконец, когда тени начали расти, капитан Тигр Мазибуко отошел от «гольфа», поднял камень и швырнул его в заросли акации, где надоедливо чирикали зяблики. Потом он проревел что-то неразборчивое, развернулся, лягнул ногой колесо машины, бросил в дерево еще один камень, потом еще и еще — пока не надоело. Затем он резко выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы, и к нему вернулось спокойствие.

Мпайипели нет.

Он поехал по другой дороге. А может, его раны… Нет, бессмысленно снова размышлять и предполагать; его план провалился, и пора смириться с этим. Иногда рискуешь и выигрываешь, а иногда проигрываешь. Тигр принял решение. Он подождет до заката, посмотрит, как день сменится сумерками, а сумерки — темнотой. А потом — все.

Когда он в очередной раз уселся в машину, они приехали за ним.

Три патрульные машины, полные полицейских в форме. Он видел свет фар, но ничего не понял. В его голове что-то щелкнуло лишь после того, как они остановились. Он сидел сжавшись, положив руки на руль. Один из прибывших заорал на него:

— Вылезай из машины! Руки вверх!

Капитан Тигр Мазибуко подчинился. Он двигался медленно и осторожно, чтобы предотвратить недоразумение.

Какого черта?

Он стоял у «гольфа», а двое полицейских нырнули в салон. Один вскоре, ликуя, вылез из машины с «хеклер-кохом» в руках. Еще один полицейский деловито обыскал его, завернул ему руки за спину и защелкнул на запястьях наручники.

Мазибуко понял: его продали! Но кто? И как?

После визита Джонни Клейнтьеса в американское посольство мы связались с ним и согласились на встречу в Лусаке.

Инкукулеко выполнила условия сделки, должным образом зафиксировав визит в посольство, а также установив слежку за Клейнтьесом.