Личный мотив - Клер Макинтош

– Вы никогда не пытались уйти от него? – спрашивает ДИ Стивенс. В глазах его читается нескрываемая злость, но направлена она не на меня.

– Множество раз, – говорю я. – Иен уходил на работу, а я принималась собирать свои пожитки. Ходила по дому, выбирала памятные вещи и обдумывала, что можно было бы реально взять с собой. Я даже складывала все это в машину – понимаете, это все еще была моя машина.

ДИ Стивенс непонимающе мотает головой.

– Она была по-прежнему зарегистрирована на мою девичью фамилию. Сначала это получилось ненамеренно – это был просто один из моментов, о котором я после свадьбы забыла, – однако потом стало по-настоящему важно. Иену принадлежало все: дом, бизнес… Я начала чувствовать себя так, будто я больше не существую, что я превратилась в еще один объект его собственности. Поэтому я специально не перерегистрировала свою машину. Пустяк, конечно, я понимаю, но… – Я пожимаю плечами. – Я все упаковывала, а потом аккуратно вынимала и расставляла по своим местам. Каждый раз одно и то же.

– Почему?

– Потому что он все равно нашел бы меня.

ДИ Стивенс листает папку. Она на удивление толстая, и это при том, что все, что в ней собрано, касается только тех инцидентов, о которых было заявлено в полицию. Сломанные ребра и побои, которые требовали обращения в больницу. На каждое из этих заявлений приходилось еще с десяток случаев, о которых никто не сообщал.

Рут Джефферсон берется за папку.

– Можно взглянуть?

ДИ Стивенс вопросительно смотрит на меня, и я согласно киваю. Он передает ей папку, и адвокат начинает быстро просматривать ее.

– Но после аварии вы все-таки уехали, – говорит ДИ Стивенс. – Что изменилось?

Я делаю глубокий вдох. Я хочу сказать ему, что нашла в себе мужество, но на самом деле все, конечно, не так.

– Иен угрожал мне, – тихо сказала я. – Он сказал, что если я пойду в полицию, – если я хоть кому-нибудь расскажу о том, что случилось! – он меня убьет. Я знала, что он не шутит. В тот вечер, сразу после аварии, он избил меня так, что я не могла стоять на ногах. Тогда он поднял меня и подставил мою руку под кран в мойке. Он лил на нее кипяток, и от боли я потеряла сознание. Потом он отволок меня в студию и заставил смотреть, как он все крушит там – каждую вещь, которую я сделала своими руками.

Я не смотрю на ДИ Стивенса. Только так я еще могу заставить себя произносить какие-то слова.

– Потом Иен ушел. Не знаю куда. Первую ночь я провела на полу в кухне. Потом я взобралась наверх и легла на кровать, моля Бога о смерти. Чтобы, когда Иен вернется, он больше не мог меня бить. Но он не вернулся. Его не было несколько дней, и постепенно я собралась с силами. Я начала фантазировать, что он ушел навсегда, но он почти ничего не взял с собой, и я понимала, что он может вернуться в любой момент. Я не сомневалась, что если останусь с ним, то в один прекрасный день он меня убьет. И тогда я уехала.

– Расскажите, что произошло с Джейкобом.

Я засовываю руку в карман и прикасаюсь к фотографии.

– Мы поссорились. Я проводила выставку – самую большую в моей жизни – и, готовясь к ней, много дней просидела с человеком, который ее курировал, с мужчиной, которого звали Филип. Выставка проходила днем, но даже несмотря на это, Иен напился. И обвинил меня в том, что у нас с Филипом роман.

– А он и вправду был?

Это очень личный вопрос, и я краснею.

– Филип – гей, – говорю я, – но Иена это не убедило бы. Я плакала и поэтому плохо видела дорогу. К тому же шел дождь, свет встречных машин слепил глаза. Он орал на меня, обзывал шлюхой и потаскухой. Я поехала через Фишпондс, где движение было меньше, но Иен заставил меня остановиться. Он ударил меня и забрал ключи, хотя был так пьян, что едва стоял на ногах. Он вел машину, как маньяк, и все время кричал, что сейчас преподаст мне урок. Мы ехали через жилой район, по внутренним улочкам, а Иен все разгонялся и разгонялся. Я была в ужасе… – Я судорожно сцепляю руки на коленях. – Потом я увидела мальчика. Я закричала, но Иен даже не сбросил скорость. Мы ударили его, и я видела, как его мать согнулась, словно удар пришелся и по ней тоже. Я попыталась выйти из машины, но Иен заблокировал дверцу и начал сдавать задним ходом. Он не дал мне вернуться. – Я лихорадочно втягиваю воздух, а когда выдыхаю, звук этот похож на сдавленный тихий вопль.

В маленькой комнате висит мертвая тишина.

– Джейкоба убил Иен, – говорю я. – Но у меня такое чувство, будто сделала это я.

47

Патрик ведет машину очень осторожно. Я сдерживаю себя, хотя в голове тысяча вопросов, но Патрик заговаривает только тогда, когда очертания Бристоля на горизонте остаются далеко позади. Когда населенные пункты по бокам дороги уступают место зеленым полям и появляются неровные контуры прибрежных скал, он поворачивается ко мне.

– Ты могла попасть в тюрьму.

– Я так и хотела.

– Но почему?

Его голос звучит не осуждающе – просто смущенно.

– Потому что кто-то должен был ответить за то, что произошло, – говорю я. – Кто-то должен был предстать перед судом, чтобы мать Джейкоба могла спать по ночам, зная, что кто-то заплатил за смерть ее сына.

– Но не ты, Дженна.

Перед уходом я спросила ДИ Стивенса, что они скажут матери Джейкоба, на глазах которой развалился суд над человеком, который, как она считала, был убийцей ее сына.

– Подождем, пока виновный окажется за решеткой, – ответил он, – а потом все ей объясним.

Теперь я понимаю: мои действия означают, что ей придется пережить все это еще раз.

– В шкатулке с твоим паспортом, – неожиданно говорит Патрик, – я видел детскую игрушку. – Он умолкает, так и не оформив свой вопрос в слова.

– Она принадлежала моему сыну, – говорю я, – Бену. Я была в ужасе, когда забеременела. Я думала, что это приведет Иена в ярость, но он был в восторге. Он сказал, что это все изменит, и я была уверена, что он сожалел, что так обходился со мной, хотя он мне этого никогда не говорил. Я думала, что ребенок может стать для нас поворотным пунктом, что он заставит Иена понять, что мы могли бы быть счастливы вместе. Как настоящая семья.

– Но этого не произошло.

– Нет, – говорю я, – не произошло. Поначалу он меня буквально на руках носил. Был ужасно внимателен ко мне, все время говорил, что я должна есть, а чего не должна. Но по мере того, как рос мой живот, он отстранялся все дальше и дальше. Казалось, он ненавидит мою беременность, даже возмущен ею. Когда я была на седьмом месяце, то случайно прижгла утюгом его рубашку, когда гладила ее. Глупо с моей стороны… Я пошла ответить на телефонный звонок и отвлеклась, а когда заметила, было уже поздно… Иен был в бешенстве. Он сильно ударил меня кулаком в живот, и у меня началось кровотечение.

Патрик съезжает на обочину и выключает мотор. Я смотрю на пустырь у дороги. Мусорный бак переполнен, и ветер носит выброшенную обертку продуктов.

– Иен вызвал скорую. Сказал им, что я упала. Думаю, никто ему не поверил, но что они могли сделать? К моменту, когда мы доехали до больницы, кровотечение прекратилось, но еще до УЗИ я знала, что ребенок умер. Я это чувствовала. Они предложили мне кесарево, но я не хотела, чтобы его извлекали из меня таким образом. Я хотела его родить.

Патрик протягивает руку, но я не могу сейчас прикасаться к нему, и рука беспомощно опускается на сиденье.

– Они дали мне лекарство, чтобы искусственно вызвать роды, и я ждала своей очереди в палате вместе с другими женщинами. Мы прошли через это вместе: первые схватки, энтонокс[18], проверки акушерок и врачей. Единственная разница заключалась в том, что мой ребенок был уже мертв. Когда меня наконец повезли на каталке в родзал, женщина с соседней койки помахала мне рукой и пожелала удачи. Во время родов Иен был рядом, и хотя я ненавидела его за то, что он сделал, тужась, я держала его руку, а потом позволила поцеловать себя в лоб, потому что никого другого, кроме него, у меня не было. Думать я могла только о том, что если бы я тогда не прижгла утюгом рубашку, то Бен был бы сейчас жив.

Меня начинает трясти, и я зажимаю ладони между коленями, чтобы унять дрожь. Еще много недель после того, как Бен умер, тело пыталось обмануть меня, чтобы я думала, что я мама. Молоко жгло мне соски, и когда я стояла под душем и массировала грудь, чтобы снять это давление, от горячей воды исходил сладковатый запах материнского молока. Я как-то раз подняла глаза и увидела, что за мной через дверь ванной следит Иен. Живот мой был еще округлым после беременности, кожа обвисшая и растянутая. На опухшей груди проступали голубые вены, а по телу тонкой струйкой стекало молоко. Прежде чем он отвернулся, я заметила на его лице отвращение.

Я пыталась поговорить с ним о Бене. Всего один раз, когда боль от потери была такой сильной, что я едва могла переставлять ноги. Мне нужно было поделиться своим горем с кем-то – хоть с кем-нибудь! – а к тому времени у меня уже не было никого, с кем можно было поговорить. Но он прервал меня на полуслове. «Этого не было, – сказал он. – Того ребенка никогда не существовало». Может, Бен и не дышал еще, но он жил. Жил во мне, потреблял мой кислород и ел мою пищу – он был частью меня. Но я больше никогда о нем не говорила.