Личный мотив - Клер Макинтош

– Встать, суд идет.

Судья стар, и на его лице написано, что перед ним прошли истории тысяч семей. Его острый взгляд разом охватывает весь зал, но на мне не задерживается. Я для него всего лишь еще одна глава в долгой карьере, полной трудных решений. Я думаю, решил ли он уже что-то в отношении меня, знает ли уже, сколько я буду сидеть.

– Ваша честь, Корона представляет перед судом дело против Дженны Грей… – Секретарь читает это по бумажке четким, равнодушным голосом. – Мисс Грей, вы обвиняетесь в причинении смерти путем опасного вождения и в том, что после этого не остановились и не сообщили о случившемся инциденте. – Она смотрит на меня. – Признаете ли вы себя виновной?

Я прижимаю ладонь к фотографии в кармане.

– Признаю.

Со стороны мест для публики раздается приглушенное всхлипывание.

Ее сердце разрывается.

– Прошу садиться.

Теперь встает барристер со стороны обвинения. Он берет стоящий на столе графин и медленно, как бы неохотно наливает себе воды. Журчание воды, льющейся в стакан, сейчас единственный звук в зале, и когда уже все взгляды направлены на него, он начинает:

– Обвиняемая признала себя виновной в смерти пятилетнего Джейкоба Джордана. Она признала, что стиль ее вождения в тот вечер в конце ноября был далек от взвешенного и благоразумного. На самом деле полицейское дознание показало, что машина мисс Грей непосредственно перед столкновением заехала на тротуар и что ехала она со скоростью от тридцати восьми до сорока двух миль в час, а это существенно превышает ограничение в тридцать миль в час, действующее в городе.

Я судорожно сжимаю перед собой руки. Я стараюсь дышать медленно и ровно, но в груди ощущается какая-то тяжесть, которая мешает мне нормально вдохнуть. Мой пульс эхом отдается в голове, и я закрываю глаза. Я вижу капли дождя на ветровом стекле, слышу крик – мой крик! – когда замечаю бегущего мальчика, который повернул голову, чтобы что-то сказать своей маме.

– Более того, Ваша честь, после наезда на Джейкоба Джордана, убившего его, как считает полиция, прямо на месте, обвиняемая не остановилась. – Барристер обводит взглядом зал, в отсутствие присяжных его риторика тратится впустую. – Она не вышла из машины. Не позвала на помощь. Не высказала раскаяния в случившемся, не оказала практического содействия. Вместо этого обвиняемая уехала прочь, оставив пятилетнего Джейкоба на руках его потрясенной матери.

Я помню, как она склонилась над сыном: ее распахнутое пальто почти полностью закрывало его, защищая от дождя. Свет фар выхватил из темноты все детали, и я прижимаю ладони к губам, боясь дышать.

– Вы можете подумать, Ваша честь, что такую первую реакцию можно объяснить шоковым состоянием. Что обвиняемая могла уехать в панике и что через несколько минут или часов, а может быть, и через день, уже придя в себя, она начала совершать правильные поступки. Однако вместо этого, Ваша честь, обвиняемая уехала и спряталась за сотню миль отсюда в деревне, где ее никто не знает. Она осталась верна себе. Сегодня она признает себя виновной, но признание это вызвано пониманием того, что больше бежать некуда. Поэтому Корона, при всем уважении к суду, требует, чтобы это было принято во внимание при вынесении приговора.

– Благодарю вас, мистер Ласситер.

Судья делает пометку в своем блокноте, а барристер от стороны обвинения склоняет голову, прежде чем сесть, и при этом запахивает полы своей мантии. Ладони у меня потеют. Со стороны публики на меня накатывает волна ненависти.

Теперь свои бумаги собирает барристер от защиты. Несмотря на признание себя виновной, несмотря на понимание, что я должна заплатить за то, что произошло, мне вдруг хочется, чтобы Рут Джефферсон поборолась за меня. При мысли о том, что это моя последняя возможность что-то сказать суду, к горлу подступает тошнота. Пройдет всего несколько мгновений, и судья вынесет приговор, а тогда уже будет слишком поздно.

Рут Джефферсон встает, однако прежде, чем она успевает заговорить, дверь зала суда с грохотом распахивается. Судья поднимает строгий взгляд, в котором читается очевидное неодобрение.

Патрик кажется в зале суда настолько не на своем месте, что поначалу я его даже не узнаю´. Он смотрит на меня, явно шокированный тем, что я сижу в наручниках в коробке из пуленепробиваемого стекла. Что он здесь делает? Тут я понимаю, что вошедший с ним мужчина – это ДИ Стивенс. Он коротко кивает судье, а потом проходит в центр зала суда и, наклонившись к барристеру службы криминального преследования, что-то шепотом говорит ему.

Барристер внимательно слушает, быстро пишет записку и протягивает руку через длинную скамью, чтобы передать ее Рут Джефферсон. Наступает тягостная тишина, как будто все в зале затаили дыхание.

Мой адвокат медленно читает записку и встает.

– Ваша честь, не могли бы вы разрешить сделать короткий перерыв?

Судья Кинг вздыхает.

– Миссис Джефферсон, неужели есть необходимость напоминать вам, сколько еще сегодня дел к рассмотрению? У вас было шесть недель на консультации с клиенткой.

– Прошу прощения, Ваша честь, но только что стала известна новая информация, которая может существенно смягчить вину моей подзащитной.

– Что ж, хорошо. У вас есть пятнадцать минут, миссис Джефферсон, по окончании которых я твердо намерен вынести решение по вашей подзащитной.

Судья Кинг покидает зал суда, а в загородку заходит охранник, чтобы вывести меня в камеру.

– Что происходит? – спрашиваю я у него.

– Бог его знает, красавица, но вечно одно и то же. То вверх, то вниз, как это чертово йо-йо.

Он препровождает меня в душную комнатку, где я за час до этого разговаривала со своим адвокатом. Почти сразу за нами туда входит Рут Джефферсон, за которой следует ДИ Стивенс. Рут начинает говорить еще до того, как за ним закрылась дверь.

– Вы сознаете, мисс Грей, что препятствование отправлению правосудия – это проступок, к которому суд относится со всей строгостью?

Я молчу, а мой адвокат садится и подтыкает под парик выбившуюся прядь темных волос.

ДИ Стивенс лезет в карман и бросает на стол паспорт. Мне не нужно открывать его, чтобы понять, что он мой. Я смотрю на него, потом перевожу взгляд на раздраженного барристера и осторожно касаюсь паспорта. Я вспоминаю, как перед нашей свадьбой заполняла формуляр для смены фамилии. Перепробовала тогда сотню разных подписей и спрашивала у Иена, какая из них более взрослая, более моя. Когда принесли этот паспорт, он был первым осязаемым доказательством изменения моего статуса, и я не могла дождаться момента, когда предъявлю его в аэропорту.

ДИ Стивенс наклоняется и опирается ладонью о стол, так что его лицо оказывается на одном уровне с моим.

– Вы больше не должны покрывать его, Дженнифер.

Я вздрагиваю.

– Пожалуйста, не называйте меня так.

– Расскажите мне, как это случилось.

Я молчу.

ДИ Стивенс говорит спокойно, и от этого спокойствия я чувствую себя основательнее и в большей безопасности.

– Мы больше не позволим ему причинять вам боль, Дженна.

Выходит, они все знают. Я делаю медленный выдох и смотрю сначала на ДИ Стивенса, потом на Рут Джефферсон. Внезапно я чувствую себя обессиленной. ДИ Стивенс открывает коричневую папку, на которой я вижу надпись – «Петерсен». Моя фамилия по мужу. Фамилия Иена.

– Масса обращений, – говорит он. – От кого угодно – соседей, докторов, просто прохожих, – но только не от вас, Дженна. Вы никогда нам не звонили. А когда мы пришли к вам, вы не стали с нами говорить. Не выдвинули против него обвинений. Почему вы не позволили нам помочь вам?

– Потому что он бы меня убил, – говорю я.

Наступает пауза, после которой ДИ Стивенс продолжает:

– Когда он впервые ударил вас?

– Это имеет какое-то отношение к делу? – спрашивает Рут, поглядывая на часы.

– Да, – резко отвечает ДИ Стивенс, и адвокат, щуря глаза, откидывается на спинку стула.

– Это началось вечером в день нашей свадьбы.

Я закрываю глаза и вспоминаю боль, явившуюся ниоткуда, и стыд оттого, что моя супружеская жизнь развалилась, так и не начавшись. Вспоминаю, каким нежным был Иен, когда вернулся, как осторожно он ласкал мое разбитое лицо. Я тогда сказала, что прошу прощения, и после этого повторяла эти слова еще семь лет.

– Когда вы обратились в кризисный центр на Грэнтем-стрит?

Я удивлена тому, как много им известно.

– Я туда не обращалась. Они заметили мои синяки в больнице и стали спрашивать о моей семейной жизни. Я им ничего не сказала, но они дали мне свою карточку и сказали, что я могу обращаться туда, если понадобится, и что там я буду в безопасности. Я не поверила им – как я могу быть в безопасности, находясь так близко от Иена? – но карточку сохранила. С ней я чувствовала себя не такой одинокой.

– Вы никогда не пытались уйти от него? – спрашивает ДИ Стивенс. В глазах его читается нескрываемая злость, но направлена она не на меня.