Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

И вдруг Вершинин, не выдержав, протянул руки, взял в ладони ее лицо и, чувствуя, как его накрывает волной уже известной ему бесконечной нежности к этой женщине, прошептал сухим, шершавым горлом, вложив в этот призыв все измучившие его бессонные ночи, ожидания, мечтания о ней и мольбу о прощении:

– Ма-а-анечка!

Медленно наклонился, припал к ее губам, как к живительному источнику, и утонул в этом поцелуе, полном нежности, увлекая ее за собой. Эта нежность разбудила так долго сдерживаемую страсть в них обоих, и Григорий принялся покрывать поцелуями лицо Марьяны – отчаянно, безысходно, яростно.

И куда-то уже улетела ее прекрасная рубаха-платье, а следом за ней его одежда, и неизвестно как они оказались в постели – и целовались, целовались, словно, измученные жаждой, пили благодатную воду… И остановились на мгновение, снова переплетясь взглядами, и что-то блеснуло у нее в глазах, похожее на слезы, и отразилось в его глазах. Григорий медленно опустил голову и поцеловал ее совсем иначе – снова очень нежно, долгим, проникновенным поцелуем, лишившим остатков разума их обоих…

И когда он вошел в нее, соединив их тела, у Марьяны из левого глаза сорвалась крупная хрустальная слеза, а он поймал ее губами, как награду…

– Я соскучился по тебе, – прошептал Вершинин признание, когда смог отдышаться и перевернулся на бок, увлекая и ее за собой. – Ужасно соскучился.

– Я тоже, – улыбнулась она. – Я смотрела твою защиту с Глафирой Сергеевной. Ты был великолепен. Стильный, красивый, замечательно держался перед аудиторией. Просто блистал. Ты знаешь, что у тебя талант к общению со зрителями и слушателями? Ты легок, ироничен, умен и, не напрягаясь, удерживаешь внимание людей.

– Спасибо, – прошептал Вершинин.

От ее слов он чувствовал… чувствовал такое… не передать! Такую истинно мужскую радость, гордость – не знаю! Он был победителем всего на свете!

Это действительно только мужское!

Григорий не удержался, притянул девушку к себе, зацеловал до головокружения у обоих и повел, повел дальше, сильнее, яростнее и… и нежнее.

Заснули они с рассветом – ухнули оба, как в пропасть, словно потеряли сознание после очередного совместного восхождения к своей вершине.

И проснулись от настойчивой мелодии смартфона Вершинина, раздававшейся откуда-то с пола.

– Надо взять трубку, – сказал он, не двигаясь и не разлепляя глаз.

– Угу, – согласилась с ним все еще во сне Марьяна.

– Все-таки надо взять, – заметил он на продолжавшийся музыкальный вызов.

– Угу, – повторила она.

– Люблю покладистых женщин, – усмехнулся Вершинин, перевернувшись на спину.

Очередного «угу» не последовало. Он приподнялся на локте, поцеловал ее в нос и в лоб и встал с кровати. Смартфон отыскался в кармане брюк, валявшихся, как и положено всякой приличной одежде, сорванной в порыве страсти, в углу комнаты. Посмотрел на экран – звонила бабушка.

– Да, – ответил Вершинин.

– Ты там, где я думаю? – вместо приветствия спросила Глафира Сергеевна бодрым тоном.

– Да, – посмотрев на спящую Марьяну, усмехнулся Григорий.

– Завтракать когда собираетесь?

– Сейчас, – с сомнением предположил он.

– Вот и приходите. Пирог остался, да и Женуария расстаралась. И времени у нас мало, скоро пора будет выезжать.

– Куда? – не понял Григорий.

– По очень важному официальному делу, Гришенька.

– Ладно, сейчас придем, – пообещал он почти невозможное.

Кинув телефон на кресло, Вершинин нырнул в кровать и принялся будить женщину.

– Маня, – поцеловал он ее в висок. – Маняша! Нас ждут на завтрак, который уже готов.

– Да, – четко произнесла она, не двигаясь и не открывая глаз. – Идем.

– Вставай. – Григорий поцеловал ее в лоб еще раз. – В программе заявлены еще какие-то важные официальные дела.

– Да, она говорила вчера, – открыла, наконец, глаза Марьяна.

– О чем речь, знаешь? – поинтересовался Вершинин, перебирая в пальцах локон ее спутавшихся волос.

– Нет, – подавив зевок, перевернулась на спину Марьяна и потянулась. – Глафира Сергеевна сказала только, что нечто очень важное, связанное с вашей семьей.

И вдруг резко села на кровати, прикрыв грудь одеялом, и поделилась своими опасениями:

– Знаешь, твоя бабушка сильно сдала за эти месяцы. Я за нее серьезно волнуюсь. Видимо, эта история с Виталием ее сильно подкосила. Глафира Сергеевна старается этого никому не показывать, переживает все в себе, но врачи говорят об очевидном ухудшении ее состояния.

– Я заметил, как она осунулась, – разделил Вершинин ее опасения. – Вчера сразу после ужина ушла к себе отдыхать, явно устала серьезно.

– Да еще придумала это мероприятие непонятное, – тревожилась Марьяна. – И что задумала? Ей лучше сейчас не волноваться лишний раз.

– Ладно, там посмотрим, – вздохнул Григорий и распорядился: – Вставай, пойдем позавтракаем.

Ни Глафира Сергеевна, ни Женя не выразили свое отношение к тому, что Григорий с Марьяной провели ночь вдвоем, и уж тем более не обсуждали данную тему.

Интригу того, что задумала, Глафира Сергеевна держала практически до самого конца – кремень! Никакие намеки и попытки как-нибудь выведать не проканали! Бесполезняк. «Увидите», – и весь ответ.

Марьяна попыталась было отвертеться от семейного сборища Вершининых – мол, это ваши дела, я к ним никаким боком, и вообще работа у меня, но Глафира Сергеевна сыграла на ее добрых чувствах, не уговаривая, а попросив сиротой страдальческой, мол, она ей там очень нужна – на что Марья, разумеется, купилась.

А как только получила Марьянино твердое согласие, вышла из образа «сироты казанской» и принялась деловито раздавать распоряжения.

– Вы хитрющая старушенция! – возмутилась Марьяна со смехом.

– Да, я такая! – сверкнув задорно глазами, согласилась Глафира Сергеевна. – Ты мне об этом сто раз уже говорила.

И отправила Григория и Марьяну «принарядиться», как она сказала, напомнив, что мероприятие намечается ну очень официальное и торжественное.

Они не спорили и разошлись – он в свою келью на третьем этаже, а Марьяна к себе.

В назначенный час к воротам усадьбы подъехало аж два такси, и только тут выяснилось, что едут не только Вершинины и Марьяна, но и принаряженная Женуария – нет-нет, не в любимый наряд «высокой квалификации», все гораздо более умеренно и даже со вкусом. А также любезный сосед Роман Борисович.

– И куда мы едем? – уже строго потребовал ответа Григорий, привыкший сам командовать любым «парадом».

– Потерпи, дорогой, скоро узнаешь, – очередной раз ушла от ответа бабушка, лично переговорив с таксистами.