Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

Госпоже Ганской он писал: "Если небо отнимет у меня эту подругу, вы станете одной-единственной женщиной, открывшей для меня свое сердце. Только вы одна будете владеть отныне магическим заклинанием: "Сезам, откройся!" Ибо чувство, которое питает ко мне госпожа Карро из Иссудена, в некотором роде повторяет чувство моей сестры". Оплакивая привязанность, которую смерть грозила вот-вот оборвать, Бальзак сильнее тянулся к другой женщине, более молодой; возможно, он смутно чувствовал, что для такого перегруженного сверх всякой меры человека, как он, расстояние делало его привязанность к Ганской менее обременительной. Возлюбленная, живущая вдалеке, кажется особенно неотразимой и очаровательной! "Женщина, подобная Беатриче, Лауре и даже превосходящая их, играет огромную роль в нашей жизни". Беатриче, Лаура... Право же, в чрезмерной скромности его не упрекнешь!

"Отец Горио" был окончен 26 января (таким образом, день этот стал вдвойне незабываемым); Бальзак послал Еве Ганской рукопись, переплетенную Шпахманом, и снабдил ее следующим посвящением: "_Госпожа Э.Г. Все, что сделано руками мужиков, принадлежит их господам. Де Бальзак._ Однако умоляю вас поверить, что, если бы даже я не должен был посвятить вам эту книгу в силу законов, которые распространяются на ваших бедных рабов, я положил бы ее к вашим ногам, движимый самой искренней привязанностью. 26 января 1835 года. Постоялец гостиницы "Лук" в Женеве". То было "безобидное" посвящение, которое можно было показать Венцеславу Ганскому.

Читатели "Ревю де Пари" - как и Чужестранка - восторженно встретили "Отца Горио". Бальзак и сам знал, что книга эта превосходит все написанное им прежде. "Люди в один голос утверждают, что "Евгения Гранде", "Поиски абсолюта" - все осталось позади". Первое издание романа мгновенно разошлось, едва началась продажа. Однако критики не сложили оружия. Они упрекали Бальзака в преувеличениях. "Что за мир! Что за общество! ханжески восклицает "Курье франсэ". - Какая карикатура на отцовское чувство! Какие отвратительные нравы! Какие цинические картины! Сколько распутных женщин!" Напрасно Бальзак в своем полушутливом предисловии приводил статистическую таблицу и доказывал, что из шестидесяти его героинь тридцать восемь добродетельны; он даже соглашался пойти на уступки и в своих новых произведениях выводить на сцену только уже знакомых читателю грешниц, чтобы не увеличивать их числа. Против него объединились политические противники, фарисеи и главное - мелкие завистники.

В декабре 1834 года журнал "Мод", некогда дружески настроенный по отношению к писателю, осмеял вездесущность Бальзака, "имя которого постоянно мелькает у вас перед глазами, словно фантастическое видение... Без господина Бальзака немыслима книжная торговля; поймите нас правильно: книжная торговля, ибо книжная торговля и литература - отнюдь не синонимы... Не наша вина, что такие мысли приходят нам в голову по поводу господина Бальзака... Господин Бальзак разделяет вместе с господином Полем де Коком сомнительную честь - видеть, как его имя четырехдюймовыми буквами пишут в витринах всех читальных залов Парижа, предместий и провинций... Господин Бальзак обещает нам, если верить каталогам книгопродавцев, в ближайшие десять лет удовлетворять аппетиты самых ненасытных потребителей современной литературы. Господи, спаси нас!" Журналисты высмеивали личность автора, дворянскую частицу "де" перед его фамилией, его стремление к роскоши, даже его любовные связи. Когда речь идет о человеке недюжинном, злоба уже не соблюдает правил приличия.

Он мог бы сказать: "Господи, избавь меня от друзей, а с врагами я сам справлюсь". Но он выбрал упорный труд и - молчание. "Какими бы неистовыми ни были нападки и клевета, я стою выше их. Я ничего не отвечаю... Впрочем, "Отец Горио" производит фурор; никогда еще публика так не спешила прочитать книгу; книгопродавцы заранее возвещают о ее выходе. Ей-богу, это просто грандиозно!"

XVIII. УЛИЦА БАТАЙ

Таинственный гермафродит чаще всего подобен

некоему произведению в двух томах.

Бальзак

Перед тем как приступить к работе над "Отцом Горио", Бальзак опубликовал в составе "Сцен парижской жизни", издававшихся госпожой Беше, начало необычной и превосходной повести "Златоокая девушка" (он закончил ее в 1835 году). Эта небольшая повесть, представляющая собой один из эпизодов "Истории Тринадцати", имеет важное значение. И вот почему. Она открывается блестящим эссе о Париже, что подобен "огромному полю, где непрестанно бушует буря корысти"; там встречаешь не человеческие лица, а личины. "Личины слабости, личины силы, личины нищеты, личины радости, личины ханжества; все истощенные, все отмеченные несмываемой печатью распаленной алчности. Чего хотят они? Золота или наслаждения?"

В этом аду, где "все дымится, все горит, все блестит, все кипит, все пылает, испаряется, гаснет", Бальзак различает пять кругов. Первый из них - мир неимущих: это рабочий, пролетарий, мелкий лавочник; затем следует второй круг - те, у кого уже есть кое-что за душой: это оптовые торговцы, чиновники, клерки - словом, буржуа. Что нужно буржуа? "Тесак национальной гвардии, к обеду - неизменное мясо с овощами, законным образом сколоченный капиталец, чтобы обеспечить себя на старости лет, и приличное место на кладбище Пер-Лашез". Третий круг этого ада, "который когда-нибудь, вероятно, обретет своего Данте", составляют стряпчие, адвокаты, врачи, нотариусы - все исповедники этого общества, испытывающие к нему презрение. Четвертый круг - люди искусства; лица их поражают своим изможденным, хотя и благородным видом, здесь соперничество и клевета убивают таланты. Наконец, пятый круг - аристократия, владетельная знать, благоухающие, золоченые гостиные, мир богатый, праздный, обеспеченный. Тут все нереально. Под личиной учтивости скрывается упорное презрение. Здесь царят тщеславие и скука. Пустое существование превращает лица в безжизненные маски, в обычную "физиономию богача, искаженную гримасой бессилия, освещенную отблеском золота, утратившую признаки мысли". На нескольких страницах Бальзак создал гигантскую фреску, выдержанную в мрачных тонах, но выписанную превосходно.

Эта напряженная жизнь Парижа, продолжал писатель, идет на пользу кучке избранных существ; тут есть женщины, живущие на восточный лад и сохраняющие благодаря этому свою красоту, здесь можно встретить и прелестные лица юношей. "Со свежим очарованием английской красоты лица эти сочетают выразительность, французскую одухотворенность, чистоту форм. Горячий огонь очей, прелестные алые губы, шелковистый блеск черных кудрей, белая кожа, нежный овал лица превращают этих юношей в прекрасные цветы человеческие, производят блистательное впечатление среди массы тусклых, старообразных, носатых, кривляющихся физиономий".

Таков главный персонаж повести - красивый, как Адонис, и загадочный Анри де Марсе, побочный сын лорда Дэдли, один из Тринадцати. "Для женщины увидеть его значило потерять голову". Но свежий цвет лица и ясные глаза де Марсе - только обманчивая личина, он уже не верит ни мужчинам, ни женщинам, не верит ни в Бога, ни в черта. И вот, прогуливаясь по террасе Фельянов, Анри встречает девушку необычайной красоты, они страстно влюбляются друг в друга. Хотя Пакиту Вальдес, златоокую девушку, ревниво стерегут, ему удается проникнуть в ее жилище. В белом будуаре, словно созданном для любви, в обстановке неслыханной роскоши, она становится любовницей де Марсе. Он обнаруживает, что она девственна и вместе с тем уже достаточно опытна. Паките ведомо наслаждение, ибо она любит женщину, ту, что поручила стеречь ее мулату, готовому на все, даже на убийство, женщина эта - маркиза де Сан-Реаль, она также дочь лорда Дэдли и сводная сестра Анри де Марсе. Пакита обернулась в саду Тюильри, чтобы получше разглядеть молодого человека именно потому, что ее поразило удивительное сходство между ним и маркизой. Отныне она будет любить одно и то же существо в двух лицах - в облике мужчины и женщины. Это подготовляет свирепую и несколько экстравагантную развязку: в ту самую минуту, когда Анри де Марсе, один из Тринадцати, узнав, что златоокая девушка любит маркизу, врывается с помощью своих друзей в ее дом, чтобы отомстить, маркиза кромсает кинжалом тело изменницы. Брат и сестра оказались с глазу на глаз в залитой кровью комнате. Маркиза уйдет в монастырь; Анри станет любовником Дельфины де Нусинген.

Такова, писал Гуго фон Гофмансталь, "эта великолепная, незабываемая история, где сладострастие рождается из тайны, где во время бессонной парижской ночи Восток раскрывает свои тяжелые веки, необычайные приключения переплетаются с действительностью... и настоящее освещается таким ярким светом факела, что начинает походить на ослепительные сновидения стародавних времен... Ее начало могло бы принадлежать Данте, конец словно взят из "Тысячи и одной ночи", а вся она могла выйти только из-под пера того, кем написана". Вот мнение поэта. По правде говоря, излишества в описаниях роскоши и выспренность стиля несколько шокируют. Однако следует помнить мудрую фразу Латуша: "Оставьте темное пятнышко под левой грудью вашей возлюбленной, - ведь это же родинка".