Ночь без любви - Виктор Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, действительно… — Видно было, что Зайцеву трудно подобрать нужные слова. — Прости, сэр… Если позволишь, отныне буду обращаться к тебе только так?
— И на «вы»! Иначе «сэр» становится кличкой. А впрочем… Это будет слишком ко многому меня обязывать. Я ведь тоже не смогу произнести подобающим топом «Настенька, милая…» Я тоже груб и неотесан, — печально закончил Ксенофонтов.
Слишком большое сходство
Осень наступила неожиданно рано, установилась какая-то влажная, пасмурная, хотя и не холодная погода. Часто шли несильные дожди, по утрам стояли туманы. Солнце появлялось к середине дня, да и то ненадолго. Опавшая листва выглядела сероватой, от дождей размокла и уже не шелестела под ногами, не пружинила. Ясное синее небо все видели настолько давно, что возникало даже сомнение да и бывает ли оно таким…
Старенький, замызганный автобус мчался по загородному шоссе с включенными фарами. Встречные машины угадывались по приближающимся расплывчатым огням, и лишь метров за двадцать на дороге возникало затемнение, словно сгусток тумана, а через секунду мимо проносилась железная громада.
Зайцев и Ксенофонтов сидели впереди почти рядом с водителем и неотрывно смотрели на дорогу. Впрочем, это продолжалось недолго — Ксенофонтов начал подремывать, а потом и вовсе заснул, положив голову на плечо друга, заснул сладко и глубоко Зайцев хотел было сдвинуть его кудлатую голову, но, поколебавшись, оставил ее на своем плече. «Пусть поспит, — решил он, — авось мозги свежее будут».
Вышли они на какой-то неприметной остановке и вначале Ксенофонтову показалось даже, что автобус случайно остановился посреди поля. И только присмотревшись, он увидел железные столбы автобусной остановки, а чуть дальше — треугольную крышу дома. Самого дома, сложенного, похоже, из серого кирпича, не было видно, лишь крыша как бы плавала над землей.
— Тут и не захочешь — убьешь кого-нибудь, — проговорил Ксенофонтов, зябко передернув плечами. Он застегнул верхнюю пуговицу плаща, поднял короткий воротник, сунул руки в карманы и нахохлился, недовольно озираясь по сторонам.
— Не надо, — сказал Зайцев, напряженно вглядываясь в туман. — Уже убили. А вот и за нами идут…
Из тумана к ним приближался человек. Он часто махал рукой, из чего можно было заключить, что человек торопился. Когда он подошел совсем близко, стали заметны форменный плащ, погоны, милицейская фуражка.
— Товарищ Зайцев? — обратился он к Ксенофонтову.
— Почти… Зайцев вот рядом стоит, правда, увидеть его мудрено. Туман, да и рост у нашего следователя…
— Да, действительно, — туман, — смешался милиционер. — Извините.
— Ничего, — успокоил его Зайцев. — Гражданин шутят. Они у нас часто шутят. Не дожидаясь даже подходящего повода.
— Ха! — развеселился Ксенофонтов, будто увидел на шахматной доске крупный зевок противника. — Если мы начнем дожидаться удобного повода, случая, настроения, если мы начнем искать подходящую к нашему здоровью выпивку, да закуску к ней, то… Боюсь, нам никогда не удасться сесть за стол.
— Обед мы заказали, — по-своему понял милиционер слова Ксенофонтова. — Но сейчас, вроде, рановато… Мы подумали, что вы захотите выехать на место происшествия… Машина ждет. Решайте, можем вначале и перекусить. И пропустить можем по глоточку… Погода располагает.
Зайцев уничижающе посмотрел на Ксенофонтова и безошибочно направился к машине — в ту сторону, откуда только что появился милиционер. Действительно, газик с брезентовым верхом стоял совсем недалеко. Румяный, белозубый водитель слушал басовитые рулады Патрисии Каас, но, увидев подходивших людей, тут же выключил свой приемник.
— А вот это ты, старик, напрасно, — вмешался Ксенофонтов. — Включи приемничек-то… Пусть девочка поет. Не надо ей мешать. Когда девочка поет, это прекрасно, старик. Лучше слушать ее, чем злобное ворчание начальства. Помню однажды в Ялте… Солнце, море, я весь из себя загорелый, красивый… И тут появляется на пляже обалденная…
— Остановись, — сдержанно проговорил Зайцев, усаживаясь рядом с водителем. — У нас еще будет время поговорить о твоих ялтинских похождениях. Поехали, — велел Зайцев, но приемник не выключил, из чего Ксенофонтов сделал вывод, что не все еще выгорело в душе сурового следователя, что есть еще какая-никакая надежда на его оживление.
— Куда? — спросил оробевший водитель.
— К озеру, — сказал Зайцев, глядя прямо перед собой. — Туда, где все это у вас и произошло. Со стороны камышей.
Водитель понимающе кивнул, машина тронулась и, разбрызгивая лужи, бойко побежала по грунтовой дороге. Ксенофонтов благодушествовал, слушая французские стенания певицы, он наслаждался совершенно откровенно, давая понять, что ничего в мире его больше не интересует. А Зайцев с милиционером молчали по той простой причине что оба знали подробности преступления, а новостей не было ни у того, ни у другого. Кроме того, милиционера предупредили, что следователь приедет с каким-то выдающимся не то экспертом, не то экстрасенсом, и он притих, ожидая того момента, когда Ксенофонтов начнет проявлять необыкновенные свои способности. Правда, легкомысленное поведение экстрасенса озадачило милиционера, но потом он решил, что тому так и положено себя вести, что и в его поведении тоже как-то должны проявляться загадочные свойства натуры.
— Приехали, — сказал водитель и заглушил мотор.
Туман на озере оказался гораздо слабее, в ста метрах смутно угадывалась полоска противоположного берега. А здесь, у самой дороги влажно шелестели камыши, в стороне хрипло и нахально каркали вороны, будто ругались в какой-то своей вороньей очереди.
Зайцев выпрыгнул из машины первым, вслед за ним нескладно выбрался Ксенофонтов. Милиционер тоже попытался было присоединиться к ним, но следователь его остановил.
— Оставайтесь в машине, — сказал он. — Мы быстро… Надо вот товарища ввести в курс дела. Пошли, — обернулся он к Ксенофонтову, который как раз собирался запустить корягу на середину озера. И он все-таки запустил ее, хотя знал, что Зайцеву это не понравится. Коряга упала в воду с глухим всплеском, всколыхнув неподвижную гладь озера.
— Здесь, старик, ничего, да? — проговорил Ксенофонтов. — Надо же, а я никогда на этом озере не был… А ты?
— Последнюю неделю почти каждый день.
— И как? Понравилось?
— Очень.
— Есть успехи?
— Смотря что иметь в виду. Все участники события установлены.
— Ни один не упущен? — бдительно спросил Ксенофонтов.
— Послушай… Ты к нашему ведомству отношения не имеешь. И только прошлые твои заслуги, весьма скромные, надо признать, вынудили прокурора позволить тебе участвовать в… в этом выезде. Потом в своей газете, или как там ты ее называешь, можешь дать небольшую заметку… Так, дескать, и так, следователь Зайцев провел расследование и задержал убийцу.
— А ты действительно его задержал?
— Заткнись. Если бы я знал, кто убийца, тебя бы здесь не было. Докладываю обстановку… Сюда, на это озеро, неделю назад выехали охотиться шесть человек. Постоянная, многолетняя компания.
— На что охотились?
— На уток, — холодно ответил Зайцев и, не оглядываясь, пошел по тропинке вдоль берега. Ксенофонтов зашагал следом. Вскоре машина скрылась за поворотом и теперь, казалось, на сотни километров вокруг нет ни единой живой души. Все так же ссорились вороны и их крики напоминали лай осипших собак, мягко шелестели камыши, несколько раз из тумана донеслось кряканье уток. — Повторяю, — продолжал Зайцев, — компания сложилась давно, все хорошо знали друг друга. Более того, встречались не только на охотничьих тропах, но и в городе. Хотя это уже к делу не относится.
— Как знать, — обронил Ксенофонтов. Он шел, отставив правую руку в сторону и скользя ладонью по камышам. Ему, видимо, нравилось касаться стеблей, и непонятно было — вслушивается ли он в их легкий шелест или в слова следователя.
— Неделю назад они как обычно выехали на охоту. На это озеро.
— Тогда тоже был туман.
— Молодец, у тебя хорошая память. Расположились вдоль берега, в ста, двухстах метрах друг от друга. Забрались в камыши, устроились на надувных камерах от тракторных колес и…
— И прекрасно себя чувствовали, — закончил Ксенофонтов. — Удачная была охота?
— Да. Один из них оказался убитым.
— Утиной дробью?
— Кабаньей картечью. В спину. Полный заряд. Стреляли с небольшого расстояния, рассеивания почти не было. Заряд вошел в спину плотным гнездом. Ребра — в крошки. Даже из сердца при вскрытии извлекли кусочки костей.
— Какой ужас!
Зайцев оглянулся, внимательно посмотрел на Ксенофонтова, но тот был невозмутим. Его кажется и в самом деле потрясла страшная картина убийства. И чтобы уж Зайцев не сомневался в этом, он повторил: