Эпиталама - Жак Шардон

Альбер, не глядя на господина Жома, со скучающим видом слушал его. Его дела Альбера больше не интересовали. Он занимался ими лишь в меру необходимости. Когда господин Жом закончил говорить, Альбер ответил ему в нескольких словах, небрежно и холодно, скрестив руки на коленях. Эта сдержанная поза придавала вес его словам.

— Пойдемте поужинаем к Борда, — сказал Альбер, возвратившись в гостиную.

— Тебе каждый вечер непременно хочется в ресторан! — воскликнула Берта.

Она улыбнулась, заметив восторг в глазах Андре, и добавила:

— Юго будет возмущен.

— Идемте, Андре, наденьте ваш фрак, — сказал Альбер, — вы найдете нас в восемь часов в ресторане Борда.

Официант накрыл стол второй скатертью и принес чашки.

— Я не буду кофе, — сказала Берта.

Альбер открыл свой портсигар.

— Сигарету, Андре?

— Только одну. Спасибо. А знаете, я раньше курил очень много, — произнес Андре, обращаясь к Берте, сидевшей рядом с ним в большой черной велюровой шляпе и в открытом платье, обнажавшем шею и руки, на которые бросали розовый отсвет небольшие абажуры. — Это — скверная привычка. Так вот! Я заставил себя отказаться от нее. Да, однажды утром, стоя перед зеркалом, я пристально посмотрел себе в глаза.

Он повернулся к стене, увидел в зеркале свое красное лицо и дотронулся пальцами до своего белого галстука.

— Я посмотрел на себя, придав лицу властное выражение, и сказал громким твердым голосом: «Ты будешь выкуривать одну-единственную сигарету после еды». И все. Я излечился.

— У вас есть воля; это очень хорошо, — с улыбкой заметила Берта.

— Нет, я просто загипнотизировал себя. В силу воли я не верю. Посмотрите вон на того человека, похожего на американца, что сидит возле возвышения для оркестра. Мужественное лицо, правда же? Ему наверняка хватило воли, чтобы сколотить состояние; а вот достанет ли у него воли, чтобы дать себе хоть часовую передышку? Видели ли вы когда-нибудь, как раненый майский жук, барахтаясь, отбивается от муравьев в муравейнике? Сколько у него появляется энергии!

— Однако, — вмешалась Берта, глядя на Андре с интересом и серьезным выражением лица, — воля…

Альбер повернул голову к другому столику, где сидели какие-то люди. Молчаливый и немного отрешенный, он слушал беседу Андре и Берты, словно далекий шум среди звуков вальса, и размышлял: «Андре утверждает, что воля… ему можно возразить. Немного ума — и любую идею можно повернуть в какую угодно сторону. Когда-то я любил эту игру. Он так молод, этот юноша».

— Это верно, — ответил Андре, внимательно слушая Берту, и медленно протянул руку к пепельнице. — О смысле слов бывает много споров. Но вот вам другой пример. Прошлой зимой я провел один месяц в Тексе, в Швейцарии. Там отличные места для катания на горных лыжах; около самой деревни лужайки окружены оградами, которые очень мешают…

— Вы зимой были в Швейцарии? — спросил Альбер, неожиданно вступив в беседу.

Однако по тому, как он спрашивал, Андре стало ясно, что он не собирается спорить. Его интересовали лишь некоторые сведения о гостиницах.

— Мне пришла в голову идея съездить с тобой на несколько дней в Швейцарию, — сказал он, глядя на Берту. — Шариоль прислал мне открытку с довольно соблазнительным видом.

Они добрались до Самадена ночью. Стеклянные колпаки электрических ламп вокруг станции фуникулера освещали снег. Альбер тронул ногой тускло мерцающий белый наст; затем, сделав шаг в ночную темень, он различил неясный контур горных вершин и почувствовал великий покой и чистоту этих гор. Они уселись в сани и, укрыв ноги ворсистым покрывалом, стали глубоко вдыхать холодный воздух. Повозка скользила по дороге. Скорость и звон бубенчиков пробуждали в душе ощущение радости.

— Какой вид! Какая тишина! — воскликнул Альбер на следующий день утром, подойдя к окну.

Под дымчатым небом горы вокруг озера вздымали ввысь свои крутые массы; как бы припудренные серым порошком, они перемежались чистыми белыми бороздами и казались отлитыми из темного металла. Снег на вершинах гор, в долинах и на кровлях домов был одного и того же цвета. Посреди этих одинаково белых или одинаково черноватых, словно мертвых, масс озеро простирало свои живые, но блеклые, с серо-желтым болезненным оттенком воды.

— Погляди, — сказал Альбер. — Мне довелось побывать в этой местности летом. Пейзаж был совершенно иной. Маленькие белые крыши внизу — это Веве; рядом — Кларан… родной край Юлии. Напротив нас находится долина Роны, видишь — вот эта ровная лента между крутыми склонами. Я прошелся однажды по кантону Вале, где Сен-Пре мечтал о своей Юлии: там есть деревни, где жители отупели от многовекового пьянства, грязи и кровосмешения; на них невозможно даже смотреть без омерзения. Руссо увидел в этих несчастных животных идеал человека. Это не делает чести его зрению; однако его иллюзии внушили ему кое-какие идеи, перевернувшие впоследствии мир. А вон справа виднеется Рона.

— От этого вида у меня начинает болеть голова, — проговорила Берта, отступая от окна к середине комнаты. — У меня по-настоящему голова закружилась. Такая необъятная пустота, такая высота. Все прямо плывет перед глазами. Ощущение как при морской болезни.

— Есть отчего: мы сейчас находимся на высоте шестисот метров над озером; шестьсот метров отвесного склона. Ну ладно! — прибавил он весело. — Пойдем посмотрим, как здесь занимаются спортом.

Перед отелем им встретился молодой человек, тянувший на короткой бечевке спортивные санки.

— Давай пройдемся, — сказала Берта. — От ходьбы мне становится лучше. Деревня выглядит красиво, а спортом ты займешься потом.

Они пересекли деревню: стены домов были желтоватого цвета, а над ними возвышались белые крыши. В одном дворе лежали бревна, заваленные ярко блестевшим на солнце снегом. Выложенный камнями родник навевал уныние.

По возвращении Берта сразу же поднялась к себе в комнату. На следующий день она осталась в постели.

— Какое все же изумительное место! — воскликнул Альбер, распахнув на минуту окно и с наслаждением вдыхая свежий воздух. — Ты много теряешь, сидя в четырех стенах.

— Сегодня я лучше отдохну. Меня, кажется, утомила дорога. Я чувствую себя не в своей тарелке.

Внезапно потеплело. Альбер прогуливался под лазурным небом вдоль раскисших дорог. Между островками снега, сохранившимися на тенистых склонах, стала появляться первая трава. Сосновые леса и дубовые рощи опять окрасились в темные тона.

Альбер ел, сидя в одиночестве за своим столом, и наблюдал за старой англичанкой, осторожно капавшей вино в рюмку.

У метрдотеля он спросил:

— А что, зимой снег у вас сходит быстро?

— Раз на раз не приходится, месье. Три года назад снега было очень много.

Альбер прочитал газету в курительной комнате, постучал пальцем по барометру, сходил проверить, не пришла ли почта.

— Я знаю! — воскликнул он, стремительно входя в комнату. — У тебя горная болезнь! Кажется, это очень частое явление. Ты скоро встанешь. Мы спустимся в Веве. Там ты сразу почувствуешь себя лучше.

Он был убежден, что недомогание Берты мгновенно пройдет, как только она приблизится к озеру, и, поджидая ее, он нетерпеливо вышагивал перед гостиницей.

— Правда же? Уже проходит? — спросил он Берту, едва фуникулер начал спускать их в долину.

— Возможно… немного…

— Посмотри… Какой красивый вид с этой стороны… Сейчас в Веве мы пойдем пить чай.

— Ну, теперь ты себя хорошо чувствуешь? — бодро справился Альбер, когда они направились в сторону озера. — Я был прав, это типичное горное недомогание.

Берта остановилась перед витриной булочной.

— Я хочу есть.

— Подожди, сначала сходим к озеру. И сразу после этого попьем чаю.

— Этот хлебец очень аппетитный!

— Погоди немного.

— Ну, прошу тебя! Дай мне попробовать этого хлеба.

Она вошла в булочную.

— Ты напрасно так часто ешь. К тому же ты делаешь это слишком быстро. Я не удивлюсь, если окажется, что твои недомогания связаны с желудком.

Каждый раз, когда Берта подносила ко рту очередной кусочек хлеба, он хмурил брови, недовольный ее упрямством, как будто хлеб и был очевидной первопричиной всех ее недомоганий.

Возвратившись в гостиницу, Берта тут же легла в постель.

— На всякий случай я приглашу врача, — сказал Альбер.

Доктор оказался крепким мужчиной, чуть ли не страдающим от избытка здоровья. Прежде чем начать говорить, он, казалось, выжидал, чтобы ему сообщили, на каком языке изъясняться.

— По приезде сюда моя жена заболела горной болезнью. У нее появилось головокружение, шум в ушах. Я не знаю, стоит ли нам здесь оставаться — мы могли бы спуститься в Веве.

Врач сел возле постели Берты и тихим голосом стал расспрашивать ее, а Альбер отошел к окну.