Теана и Эльфриди - Жан-Батист Сэй

Жан-Батист Сэй

Теана и Эльфриди

(Итальянская повесть.){1}

Знаете ли вы, что такое любовь, мои милые? Известно ли вам это исступление души, в котором мы не принадлежим себе; в котором приносим на жертву все свои чувства, все свои выгоды все бытие свое другому, в котором нет для нас ничего в мире — ничего, кроме того единственного существа, которое любим, для которого жертвовать жизнью кажется нам столь сладким? — Так я любила и так была любима! — была — о Небо! и этому счастью надлежало разрушиться, столь ужасно разрушиться!

Эльфриди был живописец — он жил в Мантуе, на одной улице с нами: окна моей спальни находилась прямо против окон той горницы, в которой Эльфриди писал свои картины. Каждый день видала я его за работою. Он поминутно оборачивал свои большие черные глаза на меня, прикладывал руку к сердцу, потом подымал ее к небу, как будто умоляя, чтобы оно исполнило страстные его желания и надежды. В один день и я положила руку на сердце: Эльфриди казался упоенным. Я упала на кресла, чувствовала в груди моей томное стеснение, голова моя склонилась на руку; я старалась облегчить себя вздохами; думаю, что и с Эльфриди происходило то же — но в этом я не уверена, ибо глаза мои совершенно тогда померкли.

Я получила от него письмо, и назначила ему свидание в церкви Богоматери. Мы встретились у алтаря; он падал мне руку, и указывая другою на Святые Тайны, сказал с блестящим взором и голосом твердым, который еще и теперь отзывается в моем сердце: Вот слышишь меня! клянусь любить тебя до гроба! — Эльфриди, клянусь принадлежать тебе, и никому, кроме одного тебя! отвечала я, прижавши пламенную руку его к своему сердцу.

Тогда мы стали думать, как бы Эльфриди ввести в наш дом. Я не имела уже матушки. Отец мой коротко знаком был с синьорою Полла, вдовою богатого купца; сын этой госпожи, именем Лоренцо, был друг Эльфриди: они вместе учились в Болонье. «Лоренцо — сказал ему Эльфриди — ты часто видишь Теану? любишь ли ты ее?» — «Теану! она очень мила; глаза ее пылают; на лице ее написано чувство; волосы ее прекрасны…» — «Любишь ли ты Теану? я спрашиваю». — «Это слишком решительно; я еще не подумал об этом». — «Следовательно, ты ее не любишь. Я спокоен, Лоренцо; Теана владеет моею душою, и любовь к ней теперь нераздельна с моею жизнью! ты непременно должен познакомить меня с отцом ее!» — «С охотою, Эльфриди если бы я и имел некоторую склонность к Теане, то узнавши о страсти твоей привязанности, поспешил бы истребить ее из моего сердца. Следуй за мною!»

И Лоренцо привел к нам своего друга. Могу ли вам описать мое чувство, мой трепет, когда я увидела Эльфриди подле меня, в одной горнице со мною — когда я услышала его голос, могла явственно различать его взоры, его улыбки и страстные изменения лица его!

Лоренцо помогал нам с заботливостью искренней дружбы. При всяком случае хвалил он Эльфриди. Но хотите ли иметь понятие о его таланте? говорил он батюшке: взгляните на прекрасный образ Богоматери, находящийся в дворцовой церкви: это его работа! Эльфриди честен, любезен и очень трудолюбив; я воспитывался с ним вместе в Болонье. Его называли в училище неутомимым, потому что он все часы отдыха и забавы посвящал работе и чтению.

Отец мой слушал сии похвалы очень холодно. Когда Лоренцо и Эльфриди ушли, то он сказал мне: желаю знать, какое намерение имеет Лоренцо? Зачем привел он к нам этого живописца? Признаюсь тебе, что я никакого молодого человека не предпочту Лоренцо; надеюсь, что он будет твоим супругом: он молод, хорошо воспитан, наследник большого богатства, лицом даже гораздо лучше, нежели Эльфриди — одним словом, он очень мне нравится.

Я была в рассеянии, не слушала, не отвечала — мне говорили о женихе, о супружестве — а я… душа моя следовала за Эльфриди. Выгодная связь, обязанность, приличия — все эти слова не имели для меня в ту минуту никакого смысла; я не могла представить себе, чтобы они означали что-нибудь важное. Эльфриди — один он был моею мыслию, моим сердцем, все бытие мое заключалась в нем, и вне его ничто для меня не существовало.

Батюшка скоро заметил нашу взаимную склонность; но он почитал ее обыкновенным, непродолжительным чувством, как он ошибался! Душа моя час от часу более разгоралась любовью. Все касавшееся до Эльфриди равно касалось и до меня — его труды, удовольствия, печали, успехи, были моими; мысль моя следовала с ним повсюду. Он не оставлял ни разу своего дома, не давши наперед тем знать, куда идет. Я видела из окон своих, когда он возвращался. Приходил ли к нему незнакомый: я была в волнении, тотчас воображала, что ему принесли известие об успехе его трудов, или страшилась какого-нибудь печального неуспеха, или мучилась ревностью, думая, что он получил письмо от женщины; — словом, я колебалась между надеждою и страхом до самой той минуты, как он являлся к нам и сказывал о том, что происходило с ним в течение дня. Если случалось ему опоздать, то я сердилась, плакала и делала ему нежные укоризны!

Милый друг, говорил он мне всякий раз, стараясь меня успокоить, ты мало имеешь ко мне доверенности! Можешь ли думать, чтобы я был способен тебе изменить? Ах! Нет, Теана, будь спокойна, и не лишай меня более свободы! — «Свободы, Эльфриди! но разве не ты клялся перед алтарем Божиим?» — «Я, милая! для чего же не имеешь доверенности к моей клятве?» — «Что называешь доверенностью, Эльфриди? равнодушие, холодность! Боже мой, неужели все мужчины имеют такие же свойства!»

Таковы были мои безрассудные упреки — а упреки никогда не усиливают любви. Несмотря на то, Эльфриди любил меня сильно — увы! он доказал мне это ужасным образом — но он был слишком доволен своим жребием, и следственно слишком спокоен — это спокойствие показалось мне равнодушием. Я открыла ему свои мысли — он улыбнулся тою веселою улыбкою, с какою обыкновенно слушают лепетанье младенца. Но эта веселость приводила меня в отчаяние — Боже мой! думала я, он может смеяться над горестным беспокойством своей любовницы! Чем более обнаруживалось оное волнение, тем счастливее, тем спокойнее казался Эльфриди: я видела, что он только