Теория падений (Записки зонального менеджера) - Фарид Нагим

— Да, все-таки очень удобно с машиной, загрузили все — и домой. — Лорка смотрела на машины и щурилась на солнце.

— Это со стороны так кажется, — сказал Радик. — А бензин? А пробки? А если авария… Ну ничего, у нас будет водитель.

— Когда?

— Со временем.

Герман косился на яркие витрины, ему было все интересно, и все-все вокруг внове. Радик сейчас испытывал чувства, прямо противоположные тем, когда от безденежья и отчаяния украл открытку. Он чувствовал себя самодовольно уставшим, спокойным и счастливым отцом семейства. Все эти мелкие и крупные товары вокруг служили неким подтверждением того, что Радик жив. Они были уютным продолжением его жизни, удивляя и радуя своим удобством, опрятностью, открывая ему что-то новое, заботясь о нем. Они утверждали жизнь. А когда Герману исполнится лет шесть, он обязательно купит ему этот квадроцикл с аккумулятором, ведь это недорого, а тогда станет еще дешевле. Скорее бы он вырастал. И тогда…

И тогда Радик поймал себя на этих мыслях, услышал свои слова, обращенные к продавцу-консультанту, обернулся и словно бы увидел другого Радика, который наблюдал за ним — счастливым и спокойным отцом семейства, как он выбирает продукты, общается с продавцами-консультантами. И этот второй Радик тосковал, ему было жутко среди этих пустоглазых людей, этих товаров, залитых мощным искусственным светом, он чувствовал себя благовоспитанным и прилежным животным, он чувствовал себя фабричным товаром природы. Супермаркеты оправдывают фашизм. Ему захотелось сорвать с себя эту маску, нивелирующую его в толпе, уничтожить в себе это мерзкое и фальшивое животное, уничтожить этот фильтр, не допускавший возможности творчества, страдания и непохожести. И тогда Радику, впервые с такой силой, захотелось выпить пива.

После магазина поехали в лесок, к железной дороге. Сидели на высоком склоне, ели курицу-гриль, пили пиво. Герман заснул, распластавшись усталой чайкой по груди Радика. Лорка радовалась, что появилась надежда расплатиться с кредитом и есть деньги заплатить массажисту, который будет исправлять Герману вальгусность стоп.

Радику приятно было смотреть на поезда, казалось, что жизнь не стоит на месте, что у него тоже есть цель, что он тоже куда-нибудь когда-нибудь уедет.

— Какое-то пиво вкусное, да?

— Да, я тоже удивилась, ведь оно тебе никогда не нравилось. Надо будет покупать Хугарден.

— Когда-нибудь и мы все вместе поедем на отдых, к морю, хотя бы в Крым.

Лорка вздохнула и постучала по древесному корню, а Радик с наслаждением припал к холодной банке. И Лорка достала бутылку.

— Напиться хотите, мама?

— Нет, просто жажда какая-то.

— Ладно, напивайся, повезу тебя с Германом в коляске.

Радик пьянел и замирал в предчувствии счастья выходного дня, как они приедут, поедят, возьмут еще пива, разлягутся все на диване и будут смотреть на дивиди новый фильм, который по дешевке купили в “Ашане”, а завтра еще возьмут какой-нибудь фильм в прокате.

— Я остановлю эти поезда! Я запрещу им шуметь! А ну-ка отключить звук, фьють! А хочешь, я задницу покажу поезду, андижанскому или бишкекскому!

Лариска смеется, грудь ее трясется, и скользкий сосок выскакивает изо рта Германа, он недоволен, хмурится и раздражается.

— Не смеши меня, — просит она.

Дома выложили покупки и как всегда удивились, что так много потрачено денег, а куплено всего ничего — что-то в холодильник, что-то на кухню, Лоркины моющие средства в ванную — и все, только пустые пакеты.

Герман не засыпал. Весь — один мощный, неутомимый агрегат для воспроизведения крика. А Лорка, как всегда, невыносимо долго принимала душ. Радику мучительно хотелось выломать дверь в ванную или отшлепать ребенка, мышцы вздрагивали, подвигали руку к орущему существу.

Радик вскочил и подошел к ванной с желанием крикнуть или погасить там свет и лечь спать. Вернулся, лег и долго ссорился с Лоркой внутри себя: “Но если наорать, поругаться с нею, то не будет секса или он будет уже не такой, как надо, нет, точно не будет, я уже сам не захочу, а простата ноет, простатит, наверное, начинается. Лишь бы не сорваться и не высказать ей все в лицо во время процесса”.

После краткого перерыва Герман завизжал на еще более высокой, истерично-капризной ноте, и Радик свирепо бил ладонью по матрасику рядом с ребенком. Потом сел на кровати и заткнул уши, давил ладонями изо всех сил. Читая в газетах о том, как некоторые отцы наносили увечья своим детям, он уже не ужасался с абсолютным неприятием и непониманием: как же так можно?! Теперь он их отчасти понимал, он сам едва сдерживал свои руки, будто дьявол подталкивал их под локти.

В три часа ночи разбудили татары, орали снизу, а потом начали драться с таким грохотом, будто вырывали батареи центрального отопления. Как же там их пятилетний сын? Затихли, а потом у подъезда появилась “скорая”. Уехала и минут через десять подъехала милиция — молодые ребята на “Жигулях”. Увезли мужа, хотя виновата была жена. До работы оставалось три часа. Невыносимо хотелось открутить стрелку назад или напиться и заорать, как и все они.

В пять часов вечера на эскалаторе из салона “Артиколи” на второй этаж медленно восходила судьба господина Соколкина Радика — он узнал седую голову и черные густые брови Зоненфельда, его ладную фигурку сорок восьмого размера, регулар или корто, скорее всего корто. “Вот теперь я понял, боже, зачем ты послал меня в этот магазин! — сам себе сказал Радик и ухмыльнулся под нос. — Спасибо, спасибо Тебе!” И ровно в этот момент из динамиков раздалась грустная, нежная и трагически сдержанная просьба Патрисии Каас: “Иф ю гоу эвэй, иф ю гоу эвэй…” Она всегда была хорошим знаком для Радика.

— Я бы хотел приобрести летний костюм, — Зоненфельд не узнал Радика, он даже не посмотрел на него, просто обратился как к отдельно взятой торговой функции.

— Я бы предложил вам Корнелиани, с кручением нити сто пятьдесят, — говорил Радик, хотя заранее отложил все костюмы 48 Сorto. — Потому что кручение нити сто восемьдесят, как у Китона или Бриони, — это слишком торжественный вариант. Ткань настолько тонкая, что видно зажигалку во внутреннем кармане, не говоря уже про телефон, и она тянется. А в этом костюме можно работать за компьютером, вести автомобиль и так далее. Ткань очень функциональная.

— Да-да. Меня устраивает такая ткань.

Костюм сел идеально: приподнял линию груди, очертил плечи, мужественно поджал талию и словно бы распрямил сутулую фигуру ученого.

— Ну, как вам? — Радик едва сдерживал ликование. — Что скажете?

— Неплохо, по-моему, — Зоненфельд поджимал губами улыбку удовольствия. — Сейчас придет мой помощник, мы с ним посоветуемся, я ему доверяю.

— Константин Петрович! — не выдержал Радик. — Вы меня не помните? Вы нам лекции по математическому моделированию читали.

— Что вы говорите?! Да-а, слушайте, — близоруко прищурился он.

— В МАИ!

— А я даже и не смотрю, продавец и продавец.

— Я защищался у вас.

— Так-так, что-то припоминаю... По технологии бароиндикаторных покрытий защищались?

— По теории опасных сближений. Радий Соколкин.

— Так-так. Слушайте, а что же вы здесь делаете?

— Подрабатываю, временно, у меня ребенок родился.

— Что ж, поздравляю, коллега, поздравляю!

— Константин Петрович, это неважно, я хотел вам предложить посмотреть мои изыскания, могущие иметь практическое применение. Не могли бы вы… Флэшка! — Радик хлопнул по карману, но флэшки не было. — Я сохранил на флэшке, специально для вас, как раз для такого случая. Ну, где же она?!

— Извините, — Константин Петрович вынул мобильник. — Алло! Поднимайся. Я здесь, на втором этаже, отдел Корнелиани. Жду… Радик, не волнуйтесь, вышлите ее на мой электронный адрес.

— Да-да, точно! Я вам сейчас такую сорочку Зили предложу! — обрадовался Радик и вдруг увидел Болдырева, который на ходу деловито расстегнул бюрократский портфель, подошел к Зоненфельду и с гордостью предъявил какие-то бухгалтерские бумаги.

— Вот! А я что говорил. Поздравляю, дружище! — обрадовался, засуетился Константин Петрович. — Познакомься, кстати, наш коллега, я аж обалдел. Представляешь, подрабатывает продавцом?!

У Радика от смущения слезились глаза.

— А-а, мы знакомы, — Болдырев кивнул Радику. — Привет.

— Да, мы на одном курсе учились! — льстиво обрадовался Радик.

— Геннадий, дайте Радику визитку, он хотел нам свой манускрипт показать.

— Да-а, такое время, — роясь в портфеле, с сожалением заметил Болдырев. — Приходится выбирать между коммерцией и чистой наукой.

— Ну, а как тебе костюм, Геннадий, что скажешь?

— Он на вас как подстреленный, Константин Петрович,— нахмурился Болдырев. — Рукава коротки, по-моему. Вот вытяните руки.

— А Радик говорит, что они и должны быть такие, чтобы манжеты рубашки были видны.

— Я понимаю, Петрович, но не настолько! И сам пиджак куцый какой-то!

— Да-а, да-а, — рассеянно кивал головой Зоненфельд. — Ну, не задерживайтесь в торговле, коллега, — сказал он, отдавая Радику пиджак. — В науке нельзя делать паузы. Любой серьезный перерыв приводит не просто к отставанию от лидеров, а к потере темпа и качества. В этом беда.