Девятая камена - Валерий Брюсов

Но кто же виновен? Зачем мы не пели,

Чтоб мертвых встревожить, чтоб камни растрогать!

Зачем не гудели, как буря, свирели,

Не рвали, как коготь?

Мы грусть воспевали иль пальчики Долли,

А нам возвышаться б, в пальбе и пожарах,

И гимном покрыть голоса в мюзик-холле,

На митингах ярых!

Что в бой мы не шли вдохновенным Тиртеем!

Что не были Пиндаром в буре гражданской!..»

Тут зовы прорезал, извилистым змеем,

Свисток капитанский.

«К порядку! — воззвал он, — молчите, поэты!

Потом напоетесь, отдельно и хором!»

Уже погасали последние светы

Над темным простором.

Изгнанники смолкли, послушно, угрюмо,

Следя, как смеются матросы ответно,—

И та же над каждым прореяла дума:

«Все было бы тщетно!»

Согбенные тени, недвижны, безмолвны,

Смещались в одну под навесом тумана…

Стучали о барку огромные волны

Зыбей океана.

1917

СЧАСТИЕ УЕДИНЕНИЯ

На побережьи речки быстрой

Свой дом в уединеньи выстрой,

В долу, что защищен отвесом

Зеленых гор и. красных скал,

Поросших, по вершинам, лесом

Тяжелых многошумных буков,

Где в глубине не слышно звуков,

Где день, проникнув, задремал.

Как некий чин богослужебный,

Свершать, в рассветный час, молебны

Ты будешь — мерностью напева

Хвалебных гимнов, строгих строф;

Потом, без ропота и гнева,

До зноя, выполнять работу,

Чтоб дневную избыть заботу,—

Носить воды, искать плодов.

Чем утро будет многотрудней,

Тем слаще будет о полудне

Вкушать, по трапезе недлинной,

Покой святой, за мигом миг,

Иль, мыслью вольно-самочинной,

Под сенью царственного кедра,

Вскрывать обманчивые недра

Припомнившихся мудрых книг.

Но, только жар недолгий свалит,

И предзакатный луч ужалит

Зубцы знакомого утеса,

А по траве прореет тень,

Пойдешь ты на уклон откоса,

Куда, на голос человечий,

Привычной ожидая встречи,

Из рощи выбежит олень.

Вечерняя прокличет птица;

Мелькнет поблизости орлица,

С зайчонком в вытянутых лапах,

Летя в гнездо, на скальный скат;

И разольется пряный запах

Обрызганных росой растений,

Да явственней вдали, сквозь тени,

Заропщет горный водопад.

В тот час наград и час возмездий,

Встречая чистый блеск созвездий,

Вдвоем с широкорогим другом

Три чаши благ ты будешь пить:

В безлюдьи властвовать досугом,

Петь вдохновенней и чудесней

Никем не слышимые песни

И с женщиной снов не делить!

1916

ГОРОД СЕСТЕР ЛЮБВИ

Видение

Сестры! нежные сестры! я в детстве

вам клялся навеки.

Неспешным ровным шагом,

По кочкам, по оврагам,

Зигзаги за зигзагом,

Иду, в мечтах пою.

Внимая скрытым сагам,

Березы, пышным стягом,

Спешат пред вещим магом

Склонить главу свою.

Играет ветер свежий

Вдоль зыбких побережий,

Где брошенные мрежи

И верши — часа ждут;

Но в грезах — страны те же,

Где бродит дух все реже;

Чертоги, вышки, вежи,—

Сестер Любви приют.

Кто видел этот пестрый

Кремль, — арки, своды, ростры,—

Где вязь «Amicae nostrae»[3]

В дверь тайника влечет?

Нострдамы, Калиостры,

Да те, чей разум острый,

Ласкать любили Сестры,

Кому являли вход!

Жду вожделенной встречи…

Чу! с башни слышны речи,

Во храмах блещут свечи…

Но миг — фантом исчез.

И вновь тропой овечьей,

Зигзагами поречий,

Иду вдоль синей гречи

Под пустотой небес!

1916

В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

ФУТУРИСТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

Монетой, плохо отчеканенной,

Луна над трубами повешена,

Где в высоте, чуть нарумяненной,

С помадой алой сажа смешана.

Стоят рядами вертикальными

Домов неровные зазубрины,

По стенам — бляхами сусальными,

По окнам — золотом разубраны.

Вдоль улиц червяки трамвайные

Ползут, как узкими ущельями,

И фонари, на нити тайные

Надеты, виснут ожерельями.

Кругом, как в комнатах безвыходных,

Опризрачены, люди мечутся,

В сознаньи царственном, что их одних

Ночные сны увековечатся.

И крик, и звон, и многократные

Раскаты, в грохоте и топоте,

И тонут, празднично-закатные,

Лучи в нерастворимой копоти…

22 апреля 1917

УГОЛКИ УЛИЦЫ

Темная улица; пятнами свет фонарей;

Угол и вывеска с изображеньем зверей.

Стройная девушка; вырез причудливый глаз;

Перья помятые; платья потертый атлас.

Шла и замедлила; чуть обернулась назад;

Взгляд вызывающий; плечи заметно дрожат.

Мальчик застенчивый; бледность внезапная щек;

Губы изогнуты: зов иль несмелый намек?

Стал, и с поспешностью, тайно рукой шевеля,

Ищет в бумажнике, есть ли при нем три рубля.

1916

Фонарь дуговой принахмурился,

И стадо на миг темно;

Небоскреб угрюмо зажмурился,

Под которым жду я давно.

Белея, веют снежинки,—

Чем мошки весной, веселей.

На кресте застывают слезинки

Ледяных хрусталей.

Он сказал мне: «Приду…»

Как давно

Я жду…

Руки совсем иззябли…

Кивают в окно

Апельсины и яблоки.

1916

ДАМА ТРЕФ

Я знаю, что вы — старомодны,

Давно и не девочка вы.

Вы разбросили кудри свободно

Вдоль лица и вкруг головы.

Нашел бы придирчивый критик,

Что напрасно вы—в епанче,

Что смешон округленный щитик

У вас на правом плече,

Что, быть может, слишком румяны

Краски у вас на губах и щеке

И что сорван просто с поляны

Цветок в вашей правой руке.

Со скиптром и странной державой,

Ваш муж слишком стар и сед,

А смотрит слишком лукаво

На вас с алебардой валет.

Но зато вы — царица ночи,

Ваша масть — чернее, чем тьма,

И ваши подведенные очи

Любовь рисовала сама.

Вы вздыхать умеете сладко,

Приникая к подушке вдвоем,

И готовы являться украдкой,

Едва попрошу я о том.

Чего нам еще ждать от дамы?

Не довольно ль быть милой на миг?

Ах, часто суровы, упорны, упрямы

Дамы черв, бубен и пик!

Не вздыхать же долгие годы

У ног неприступных дев!

И я из целой колоды

Люблю только даму треф.

1915

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ КАРТИНКА

По бульвару ходят девки,

Сто шагов вперед, назад.

Парни сзади, в знак издевки,

На гармониках пищат.

Вышел лавочник дородный,

Пузо поясом стянул;

Оглядел разгул народный,

Рот себе крестя, зевнул.

Ковыляя, две старушки,

В страхе сторонясь, прошли…

Липы, с корня до верхушки,

Перекрашены в пыли.

За бульваром — два забора,

Дом, как охромевший конь.

Слева—речка, дали бора,

Феба радостный огонь.

Свечерело… Дымен, валок,

Сумрак на ветвях осел.

Скрылись стаи черных галок,

Крест собора побелел.

На скамейке, под ракитой,

Парень девку больно жмет,—

То она ворчит сердито,

То хохочет, то замрет.

Но уже давно на пыльной

Улице — молчанье царь,

И один, сетко-калильный,

Гордо светится фонарь.

1911

ПРАЗДНИК В ДЕРЕВНЕ

Ударил звон последний

Оконченной обедни;

На паперти — народ,

Кумач и ситец пестрый;

Луч солнца ярко-острый

Слепит глаза и жжет.

Как волки на овчарне,

Снуют меж девок парни;

Степенней мужики

Их подбивают к пляске.

Уже сидят в коляске

Помещицы сынки.

Вот с удочкою длинной,

Семинарист, в холстинной

Рубахе, в картузе,

А с ним учитель хмурый…

И бабы, словно дуры,

Вослед хохочут все.

Расходятся; походки

Неспешны; все о водке

Болтают меж собой,

В сторонке, где охапки

Соломы, ставя бабки,

Ведут мальчишки бой.

Луг изумрудный ярок…

Вдали — зеленых арок

Ряды и круг лесов…

Присел прохожий нищий…

А рядом, на кладбище,

Семья простых крестов.

1916

В ЦЫГАНСКОМ ТАБОРЕ

У речной изложины —

Пестрые шатры.

Лошади стреножены,

Зажжены костры.

Странно под деревьями

Встретить вольный стан —

С древними кочевьями

Сжившихся цыган!