Девятая камена - Валерий Брюсов

Сеять крики с вышины.

Веток скругленные сети,

Уловив сверканье дня,

Сами блещут в странном свете

Изумрудного огня.

Дышат ирисы чуть внятно,

Дышит, скошена, трава…

Зелень, блеск, цветные пятна,

Белизна и синева!

Что все думы! все вопросы!

Сладко зыблюсь в гамаке.

Мертвый пепел папиросы

Чуть сереет на песке.

Я до дна души приемлю

Этот вечер, этот миг,

Словно вдруг я понял землю,

Тайну вечности постиг.

Были бури, будут бури,

Но теперь — лишь тихий сад,

Словно сам, в бело-лазури,

Я, как ласточка, крылат!

1916

ПО ГРИБЫ

Ищу грибы, вскрывая палочкой

Зелено-бархатные мхи;

Любуюсь простенькой фиалочкой;

Слагаю скромные стихи.

В лесу лежат богатства грудами!

У корней тоненьких осин

Трава сверкает изумрудами

И под осинник, как рубин.

А боровик, в тени березовой,

Чуть из земли возникнув, рад

К высокой, липке бледно-розовой,

Прижаться, как большой агат.

И белый гриб (что клад достигнутый!)

Среди дубков пленяет глаз,—

На толстой ножке, пышно-выгнутый,

Блестя, как дымчатый топаз.

И, как камнями-невеличками

Осыпан в перстне бриллиант,

В корзине желтыми лисичками

Я выстилаю узкий кант.

Лягушки прыгают расчетливо,

Жужжат жуки, как в две трубы.

И собираю я заботливо

В лесу — и рифмы и грибы.

1 июня 1916

СВЯТОГОР

Сплошное кваканье лягушек

С давно заросшего пруда,—

Когда из-за лесных верхушек

Блестит вечерняя звезда;

В густеющем слегка тумане

Спокойный, ровный бег минут,

И сладкий бред воспоминаний:

Такой же час, такой же пруд…

Все то же. В тех же переливах

Края застылых облаков…

И только нет былых счастливых,

Дрожа произнесенных слов.

Так что ж! Признай свою мгновенность,

Поющий песни человек,

И роковую неизменность

Полей, лугов, холмов и рек!

Не так же ль квакали лягушки

И был зазубрен дальний бор,

Когда надменно чрез верхушки

Шагал тяжелый Святогор?

И вторит голосом лягушек,

Опять, вечерняя пора —

Раскатам громогласных пушек

На дальних берегах Днестра.

1916

ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ

Каркайте, черные вороны,

Мытые белыми вьюгами:

По полю старые бороны

Ходят за острыми плугами.

Каркайте, черные вороны!

Истину скрыть вы посмеете ль?

Мечет, крестясь, во все стороны

Зерна по бороздам сеятель.

Каркайте, черные вороны!

Выкрики издавна слажены;

Нивы страданием ораны,

Потом кровавым увлажены.

Каркайте, черные вороны,

Ваше пророчество! В воздухе

Грянет в упор, как укор, оно:

«Пахарь! не мысли о роздыхе!»

Каркайте, черные вороны!

Долго ль останусь на свете я?

Вам же садиться на бороны

Вновь, за столетьем столетия!

27 мая 1917

ВДОЛЬ МОРЯ

Мы едем вдоль моря, вдоль моря, вдоль моря…

По берегу — снег, и песок, и кусты;

Меж морем и небом, просторы узоря,

Идет полукруг синеватой черты.

Мы едем, мы едем, мы едем… Предгорий

Взбегает, напротив, за склонами склон;

Зубчатый хребет, озираясь на море,

За ними белеет, в снегах погребен.

Всё дальше, всё дальше, всё дальше… Мы вторим

Колесами поезда гулу валов;

И с криками чайки взлетают над морем,

И движутся рядом гряды облаков.

Мелькают, мелькают, мелькают, в узоре,

Мечети, деревни, деревья, кусты…

Вот кладбище смотрится в самое море,

К воде наклоняясь, чернеют кресты.

Все пенные, пенные, пенные, в море

Валы затевают свой вольный разбег,

Ликуют и буйствуют в дружеском споре,

Взлетают, сметая с прибрежия снег…

Мы едем… Не числю, не мыслю, не спорю:

Меня покорили снега и вода…

Сбегают и нивы и пастбища к морю,

У моря по снегу блуждают стада.

Цвет черный, цвет белый, цвет синий… Вдоль моря

Мы едем; налево — белеют хребты,

Направо синеют, просторы узоря,

Валы, и над ними чернеют кресты.

Мы едем, мы едем, мы едем! Во взоре

Все краски, вся радуга блеклых цветов,

И в сердце — томленье застывших предгорий

Пред буйными играми вольных валов!

1917

ТУСКЛАЯ КАРТИНКА

Под небом тускло-синеватым,

Ограждена зеленым скатом

С узором белых повилик,

Река колеблет еле внятно

По синеве стальные пятна

И зыби цвета «электрик».

Обрывки серых туч осели

К вершинам изумрудных елей

И загнутым плащам листвы;

А, ближе, ветер — обессилен

И слабо реет вдоль извилин

Болотно-матовой травы.

Черты дороги — чуть заметны,

Но к ним, как веер многоцветный,

Примкнули кругозоры нив:

Желтеет рожь, красна гречиха,

Как сталь— овес, и льется тихо

Льна синеватого разлив.

Июль 1917

НОЧЬЮ

НОЧЬ

Пришла и мир отгородила

Завесой черной от меня,

Зажгла небесные кадила,

Вновь начала богослуженье,

И мирно разрешился в пенье

Гул обессиленного дня.

Стою во храмине безмерной,

Под звездным куполом, один,—

И все, что было достоверно,

Развеяно во мгле простора,

Под звуки неземного хора,

Под светом неземных глубин.

Пусть Ночь поет; пусть мировые

Вершатся тайны предо мной;

Пусть благостной евхаристии

Торжественные миги минут;

Пусть царские врата задвинут

Все той же черной пеленой.

Причастник, прежней жизни косной

Я буду ждать, преображен…

А, сдвинув полог переносный,

Ночь — бездну жизни обнаружит,

И вот уже обедню служит

Во мраке для других племен.

1916

НОЧЬЮ У РЕКИ

Воды — свинца неподвижней; ивы безмолвно поникли;

Объят ночным обаяньем выгнутый берег реки;

Слиты в черту расстояньем, где-то дрожат огоньки.

Мир в темноте непостижней; сумраки к тайнам привыкли…

Сердце! зачем с ожиданьем биться в порыве тоски?

Мирно смешайся с преданьем, чарами сон облеки!

Чу! у излучины нижней — всхлип непонятный… Не

крик ли?

К омуту, с тихим рыданьем, быстро взнеслись две руки…

Миг, — над безвестным страданьем тени опять глубоки.

Слышал? То гибнет твой ближний! Словно в магическом

цикле

Замкнуты вы заклинаньем! словно вы странно близки!

Словно ты проклят стенаньем — там, у далекой луки!

Воды — еще неподвижней; ветви покорней поникли;

Лишь на мгновенье журчаньем дрогнули струи реки…

Что ж таким жутким молчаньем мучат теперь ивняки?

1916

ВОСХОД ЛУНЫ

Белых звезд прозрачное дыханье;

Сине-бархатного неба тишь;

Ожиданье и обереганье

Лунного очарованья, лишь

Первое струящего мерцанье

Там, где блещет серебром камыш.

Эта ночь — взлелеянное чудо:

Ночь из тех узорчатых часов,

Зыблемых над спящими, откуда

Рассыпается причуда снов,

Падающих в душу, как на блюдо

Золотое — груда жемчугов.

Этот отблеск — рост непобедимой

Мелопеи, ропоты разлук;

Этот свет — предел невыразимой

Тишины, стук перлов, мимо рук

Разлетающихся — мимо, мимо,

Луциолами горящих вкруг.

Дышат звезды белые — прерывно;

Синий бархат неба — побледнел;

Рог в оркестре прогудел призывно;

Передлунный облак — дивно-бел…

В белизне алея переливно,

Шествует Лунина в наш предел.

1917

ЗАКАТНЫЙ ВЕТЕР

Веет древний ветр

В ветках вешних верб,

Сучья гнутся, ломятся.

Ветр, будь милосерд!

Ветви взвиты вверх,

Стоном их кто тронется?

Час на краски щедр:

В небе — алый герб,

Весь закат — в веселии.

Ветр, будь милосерд!

Я, как брат Лаэрт,

Плачу об Офелии.

Бледен лунный серп.

Там — тоска, ущерб;

Здесь — все светом залито.

Ветр, будь милосерд!

Кто во прах поверг,

Близ могилы, Гамлета?

Вздрогнет каждый нерв…

И из тайных недр

Память кажет облики…

Ветр, будь милосерд!

Верба, словно кедр,

Шлет на стоны отклики.

1916

НОЧНОЙ ГНОМ

Жутко в затворенной спальне.

Сердце стучит все страдальней;

Вторят часы все печальней;

Кажется: в комнате дальней

По золотой наковальне

Бьет серебром