Девятая камена - Валерий Брюсов

Есть много роковых возможностей

Освободить мечту от власти

Житейских тягостных тревожностей,

Сомнений, унижений, страсти.

Душа, озлобленно усталая,

Томимая судьбой, как пленом!

Не даст ли отдых — стклянка малая

С латинской надписью: «venenum»?[6]

Желания, что жизнь бесплодная

В неодолимый круг замкнула,

Не отрешит ли — сталь холодная

Красиво отлитого дула?

Иль просто — мост над закрутившимся

В весенней буйности потоком,

Сулящий думам возмутившимся

Покой в безмолвии глубоком?

Что не воззвать: «Клинок отточенный,

Из ножен вырываясь, взвизгни,

И дай значенье — укороченной,

Но вольно-завершенной жизни!»

А древле-признанные способы?

Забыться в тепловатой ванне,

Чтоб все померкло, и вопроса бы:

«Сон скоро ль?» — не было желанней!

Иль, жуткими прельстясь дурманами

И выбрав путь прямей, бескровней,—

Упиться угольями рдяными

С изящной, низенькой жаровни!

А прочный шнур, надежно взмыленный,

Сжимающий любовно шею,

Чтоб голос, негой обессиленный,

В последний раз воскликнул: «Смею!»

А окна, что восьмиэтажные

Пред взором разверзают бездны?

А поездов свистки протяжные

И рельсы, — этот «путь железный»!

О! Если, с нежностью магической,

Тебе мечта твердит: «исполни!»

Подумай: в искре электрической

Затаены удары молний!

Иди, и, с мужеством сознательным,

Хоть раз один упорствуй в вере,

Не кроясь доводом предательным,

Что заперты пред нами двери!

Живите вы, чьи сны развеяны

Над роскошью пути земного!

Усталы, брошены, осмеяны,

Вы крикните: «Еще и снова!»

Но вы, на полпути поникшие,

Вы, чуждые блаженства в муке,—

Припомните уста, привыкшие

Учить бестрепетной науке!

Для вас, изведавших ничтожество

Своих надежд, сказал Сенека:

«Открытых выходов есть множество

Из тесной жизни человека!»

15 февраля 1916

УЙДИ УВЕРЕННО

Кого из жизни бури выбили,

Кто сух, как запыленный куст,

Не выдавай желанья гибели

И дум, что мир уныл и пуст,—

В словах ли сдержанных, в изгибе ли

Отвыкших улыбаться уст.

Таи, что мутными и жуткими

Часы влачатся для тебя,

Что жизнь, как жерновами, сутками

Твое сознанье мнет, дробя,

Что счастлив ты лишь промежутками

Меж явью, сумрак возлюбя.

Что и во снах, порой, без жалости

Все тот же ужас бытия

Тебя гнетет в твоей усталости,

Иль тайно колет, как змея…

Прикинься, что земные малости

Отринула душа твоя.

Умей притворными улыбками

Встречать обманчивых друзей,

Грустить прилично, лишь со скрипками,

Поющими в кругу гостей;

Как кормщик, над валами зыбкими

Скользить насмешливо умей.

И, высмотрев спокойно с палубы,

Что твой последний луч погас,

Что, как поверхность ни блистала бы,

Дна не достанет водолаз,—

Ты вдруг, без выкриков, без жалобы,

Уйди уверенно от нас!

1916

ПЕРЕШЕДШИЕ — ОСТАВШИМСЯ

Мы — здесь! мы — близко! Ты не веришь?

О, бедный! о, незрячий брат!

Ты мир неверной мерой меришь!

Пойми, — чему ты верить рад:

Что бесконечна жизнь; потери ж

Обманывают только взгляд!

Твой взор не видит. Всё ж мы близко,

Вот здесь, вот там и близ тебя!

Пусть Смерть глазами василиска

Глядит, мгновенное губя:

Сияньем неземного диска

Любовь горит, всегда любя.

Усни для этой жизни косной:

В твоей руке твой карандаш

Шепнет, что есть иные весны,

И ты узнаешь голос наш.

Дух торжествует светоносный,

Твоя и наша жизнь — всё та ж!

Сейчас, вот в этот миг, не в высь ли

Твои возносятся мечты?

То мы подсказываем мысли

Тебе — из тайны темноты;

То наши помыслы нависли

Над сном твоим: им внемлешь ты!

Жить лишь до смерти — слишком мало!

Того не допустил творец.

Пути безгранны идеала,

Далеки цели и венец.

Смерть! смерть земли! твое где жало?

Жизнь! жизнь земли! твой где конец?

1916

СОНЕТ К СМЕРТИ

Смерть! обморок невыразимо-сладкий!

Во тьму твою мой дух передаю,

Так! вскоре я, всем существом, вопью,—

Что ныне мучит роковой загадкой.

Но знаю: убаюкан негой краткой,

Не в адской бездне, не в святом раю

Очнусь, но вновь — в родном, земном краю,

С томленьем прежним, с прежней верой шаткой.

Там будут свет и звук изменены,

Туманно — зримое, мечты — ясны,

Но встретят те ж сомнения, как прежде;

И пусть, не изменив живой надежде,

Я волю пронесу сквозь темноту:

Желать, искать, стремиться в высоту!

22 марта 1917

В АЛЬБОМАХ

МЫ

Мы — гребень встающей волны.

Мы были гребень волны взнесенной…

Но белой пеной окроплены,

Мы разостлались утомленно,

Как мертвый плат живой волны.

Мы исчезаем… Нас поглощает

Волна другая, чтоб миг блестеть,

И солнце зыби позлащает

Волн, приходящих умереть.

Я — капля в море! Назад отринут,

Кружусь в просторе, — но не исчез.

И буду бурей снова вскинут

Под вечным куполом небес!

1917

В АЛЬБОМ Н***

Люблю альбомы: отпечаток

На них любезной старины;

Они, как дней иных остаток,

Легендой заворожены.

Беря «разрозненные томы

Из библиотеки чертей»,

Я вспоминаю стих знакомый

Когда-то модных рифмачей.

Он кажется живым и милым

Лишь потому, что посвящен

Виденьям серебристокрылым

Давно развеянных времен.

И, вписывая строки эти

В почти безгрешную тетрадь,

Я верю, что еще на свете

Осталось, для кого писать!

6 марта 1916

П. И. ПОСТНИКОВУ

Что в протоплазме зыблил океан,

Что древле чувствовал летучий ящер,

В чем жизнь была первичных обезьян,—

Всё ты впитал в себя, мой давний пращур!

И плоть живую передал ты мне,

Где каждый мускул, все суставы, кости

Гласят, как знав, о грозной старине,

О тех, что спят на мировом погосте.

Наследие бесчисленных веков,

Мое так мудро слепленное тело!

Ты — книга, где записано без слов

То прошлое, что было и истлело.

Ты говоришь про жизнь в морских волнах,

Про ползанье, летанье, о трехглазом

Чудовище, о гнездах на ветвях…

Блажен, кто слух склонил к твоим рассказам!

Блажен, кто понял, вещее, тебя

И, видя человеческую бренность,

Умеет в ней разгадывать, любя,

Природы беспредельной неизменность!

Завидую тому, кто, острый взор

Склонив на эти связки, эти вены,

За ними видит мировой простор

И вечной жизни радостные смены!

16 августа, 1916

К. А. КОРОВИНУ

Душа твоя, быть может, ослепительней,

Чем яркость буйная твоих картин.

И в нашем мире что-то удивительней

Всех пышных красок видишь ты один,

Всех райских сил вожди многокрылатые

Выводят пред тобой свои полки,

А где-то в безднах демоны-вожатаи,

Раскинув крылья, плачут от тоски.

И Дантово виденье, Rosa Mystica,

Стоит всегда, блистая, пред тобой,

Во всех лучах, в дрожаньи каждом листика,

В любом лице и в девушке любой.

Твои полотна — отзвук еле слышимый

Гармонии, подслушанной в раю;

В них воздухом Эдема смутно дышим мы,

В них прозреваем мы мечту твою.

Как Моисей познал косноязычие,

Ты знаешь невозможность — вое сказать…

Гордись: в твоем бессилии — величие,

В твоей безвольной кисти — благодать!

1916

КЛАВДИИ НИКОЛАЕВНЕ ***

Вы только промелькнули, — аккуратной,

Заботливой и ласковой всегда.

В чем ваша жизнь? Еще мне непонятно…

Да и понятным будет ли когда?

Вы для меня останетесь виденьем

Вне времени; вы в жизнь мою вошли,

Чтоб в ней блеснуть по нескольким мгновеньям

И в памяти, как луч, сиять вдали.

Но что ж! Два-три небезучастных слова,

Да столько ж раз — простой и добрый взгляд:

Ведь это много для пути земного,

Где чаще взоры лгут, слова язвят.

За, может быть, привычное участье,

За общую улыбку, может быть,

Иль, наконец, за ваше беспристрастье —

Мне так отрадно вас благодарить.

И в эти дни мучительной расплаты,

Когда невольной праздности пора

Меня гнетет, — я понял, что солдаты