Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
вертеться в кадрили и мысленно спрашивать господа бога, за что ему это всё.
Когда ночью, проводив последних гостей, усталый, раздражённый и злой, он поднялся в
свою спальню, Риверте догнал его и нетерпеливо спросил:
– Ну? Как оно вам?
Право слово, не очень понятно было, кто из них двоих собрался под венец.
– В каком смысле – как оно мне? – холодно спросил Уилл. – Разве имеет хоть какое-то
значение, как оно мне? Разве вам есть хоть какое-то дело до того, как оно мне?
– Разумеется, есть, чёрт подери! С чего бы иначе я заставил вас торчать там весь вечер?
Ну, давайте же, скажите, я умираю от любопытства. Кто вам понравился больше всех?
– Что? – заморгал Уилл.
– Может быть, сира Беата? Та шатеночка в лиловом, очень со вкусом одета, вы с ней
танцевали четыре вальса. Как она вам?
– Как она мне?
– Уильям, – руки Риверте мягко легли Уиллу на плечи. – Я понимаю, что вы устали, но мне
жизненно необходимо услышать ваше впечатление, пока оно ещё свежо. Хорошо, а как
насчёт сиры Аделы? Брюнетка в зелёном, две родинки над верхней губой, я видел, вы с
ней очень мило беседовали на время менуэта. Или, может, кто-то ещё? Ну скажите же, кто
вам понравился, что вы молчите?
– Я вообще не понимаю, что вам от меня нужно, – признался Уилл.
– Да как же – что? Я хочу, чтобы вы помогли мне выбрать!
– Я?!
– А кто, по-вашему, справится с этим лучше? Своему вкусу я совершенно не доверяю, для
меня, по правде, они все на одно лицо.
– Но какую-то же вам выбрать надо.
– Вот именно. Видите, вы всё превосходно понимаете. Так которая?
Уиллу понадобилось ещё с полминуты, чтобы понять, что он и в самом деле говорит
всерьёз.
Это было настолько же нелепо, бессмысленно и глупо, насколько и неожиданно. Уилл
думал, что король давно уже подобрал невесту для своего лучшего царедворца – и почти
наверняка так оно и было, вот только Риверте, Уилл подозревал, отверг эту кандидатуру.
Причём почти наверняка – исключительно назло Рикардо, но дела это не меняло. Он хотел
выбрать сам – но беда в том, что выбрать он не мог. Не было ничего трудного в том, чтобы
выделить среди прочих знойных сир ту, что сегодня согреет господину графу постель. Но
выбрать среди них ту, что станет согревать ему постель непрерывно в следующие лет
сорок-пятьдесят, оказалось для графа непосильной задачей. Уилл не мог взять в толк, с
чего Риверте решил, будто Уилл справится с этим лучше. Он ведь совершенно ничего не
смыслил в женщинах – он не знал, какие из них хороши, а какие дурны, он даже красоту
понимал по-своему, и крепкий деревенский румянец хиллэских девушек был ему гораздо
милее подрисованных дорогой косметикой щёчек сианских дам. Тех из них, которые
казались ему довольны умны – как сира Ирена – Риверте называл безнадёжными
идиотками; тех, что казались Уиллу изящными и воспитанными, Риверте обзывал за глаза
сушёными воблами, а при встрече любезно интересовался, не прошли ли у сиры её
знаменитые мигрени. Словом, Уилл был последним человеком на свете, который мог
судить о том, кто понравится и подойдёт Риверте в качестве подруги жизни.
И он ужасно расстраивался от того, что Риверте не желал об этом даже слушать.
– Сира Милена, вы говорите? Ни за что. У неё нервный тик и не хватает переднего зуба.
Ну и что, что она добрая девушка – вы можете представить со мной рядом женщину без
переднего зуба? Сира Илана? У неё в голове одни лошади, она отца своего разорила на
скачках и меня разорит, если раньше не убьётся, прыгая через барьеры. Сира Гортензия?
Эта пустоголовая трещотка, не способная прочесть алфавит, не сбившись пятнадцать раз?
Вы что, смеётесь надо мной, Уильям?
– Ну я правда не знаю, сир, чего вы от меня хотите! – взорвался наконец Уилл, которого
это капризное ворчание бесило не меньше, чем необоснованно переложенная на него
ответственность. – Сами вы выбрать не можете, а какую вам ни укажи – всякая вам плоха!
– Конечно, плоха, Уильям, я именно поэтому и не знаю, какую выбрать.
– Так возьмите ту, которая лучше всех в постели, и дело с концом, – выпалил Уилл, и
Риверте изумлённо распахнул глаза.
– Святые угодники, Уильям. Какой изощрённый цинизм! Вы приятно меня удивляете.
Ваше предложение заслуживало бы тщательнейшего изучения, однако есть одно «но»: вы
же не думаете, что я буду натягивать свою невесту до брачной ночи? Это было бы до
крайности вульгарно. К тому же некоторые из них могут быть девственницами, а вдруг
они мне не понравятся? Тогда уж я буду обязан жениться, как честный человек, но не на
всех же разом…
– Так выбирайте среди тех, которых уже натянули! – свирепо глянув на него, рявкнул
Уилл.
Взгляд Риверте заволокло мечтательной дымкой, и сентиментальная улыбка тронула его
губы.
– Вы гений. Решительно, Уильям, вы гений, говорю я вам. Почему вы не сказали мне
раньше? Круг выбора сужается до двух-трёх сотен. Здесь уже есть где развернуться.
Порой Уилл думал, что, если бы он смог заставить себя относиться ко всему этому чуть
иначе, чуть проще, чуть небрежнее – так, как относился Риверте – ему бы тоже всё это
было забавно и весело. Но он не мог заставить себя, в том-то всё и дело.
Уилл никогда не тщился надеждами, что Риверте хранит ему неукоснительную верность.
Сам он не спал ни с одним человеком, кроме графа – ни с мужчиной, ни с женщиной. Это
не было ему нужно; лёгкое любопытство, которым отзывалась в нём порой эта мысль,
улетучивалось почти сразу – Уилл был совершенно уверен, что ни в одной постели ни
этого, ни всех прочих миров ему ни с кем не будет так хорошо, как здесь, в постели
Фернана Вальенского. Он не раз говорил об этом Риверте со свойственной ему пылкой
искренностью – и Риверте улыбался в ответ, снисходительно и, как чудилось Уиллу,
немного грустно, взъерошивал ему волосы и говорил, что Уилл ещё так молод и совсем не
знает жизни. В отличие от него, Риверте – который жизнь, разумеется, знал, а также он
знал много мужчин и женщин, и это было для него нормой, которую присутствие в его
жизни Уилла никоим образом не меняло. Иногда после бала Уилл видел его, идущего по
коридору к спальням в обнимку с той или иной благородной сирой; иногда заставал на
замковом сеновале со смешливой юркой пастушкой; а однажды услышал не шедшее у
него из головы: «– Где мой пояс? – Видимо, там, где и мои подвязки». И всё это он
принимал как данность, потому что знал, что в конце концов Риверте всё равно придёт к
нему, в его постель. Своеобразным – хотя и довольно сомнительным – утешением для
Уилла служило то, что с тех пор, как они встретились, Риверте совершенно перестал
оказывать внимание юным пажам, певцам и оруженосцам, которые раньше вечно
крутились вокруг него в каких-то запредельных количествах, порождая множество толков,
которые людская молва раздувала до крайности. Больше Риверте не интересовали пажи; и
вообще он, кажется, совсем перестал спать с мужчинами – не считая Уилла и, кончено же,
короля. Уилл однажды рискнул спросить его, почему так – разве ему разонравились
мужчины? Он задал вопрос с затаенным страхом, не зная, чем это может быть чревато для
него самого. И не знал, что сказать или даже подумать, когда Риверте обнял его за голое
плечо – они лежали тогда в постели, сладко измотанные утехами, длившимися всю ночь
напролёт, – и сказал тем странным своим тоном, который Уилл так и не учился
безошибочно трактовать, даже спустя столько лет:
– Конечно, я не сплю больше с мужчинами, Уильям. После вас – это скучно, пресно и
просто бессмысленно.
Был ли Уилл польщён? Неверное слово. Он вообще с трудом подыскивал правильные