Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Тем вечером мать и отец без устали обсуждали своего сына, пока глотки не пересохли, но Дуаньдуань больше не открывал рта. Он даже не слушал, о чем они говорят, играя с пластиковой крышкой от бутылки. Мать на радостях отвинтила ее от банки с лекарствами и дала сыну поиграть. Кайхуа просила его позвать папу – он ни в какую, Ли Муцзы требовал, чтобы сын позвал маму – ноль внимания. В конце концов терпение у Кайхуа лопнуло, и она в сердцах отняла у него крышку, но сын даже не взглянул на мать, а тут же повалился и уснул.

На следующий день Дуаньдуань держал свой рот так же плотно сжатым. Чтобы заставить его говорить, Ли Муцзы с наступлением сумерек специально отнес его на то место, где было видно заходящее солнце, но ребенок так и не изрек желанное ругательство, которое могло бы сотрясти землю. Тем не менее в тот день он выпалил имя Дэн Кайхуа, глядя на большого муравья у себя под ногами.

Услышав это, Ли Муцзы расхохотался, как умалишенный, и отпустил шутку в адрес своей жены:

– Этот черепаший отпрыск, еще сидя в животе у матери, нахватался дрянных слов, обругал отца и не угомонится, вот и тебе досталось. – После взрыва смеха он вдруг помрачнел.

Вскоре Дуаньдуань взял привычку ковырять стены и пытался грызть изделия из пластика. В это время его отец, как и все мужчины в деревне, уехал на заработки.

Ли Муцзы был плотником, он ходил по деревням, предлагая свои услуги. Он остался в доме Дэн Кайхуа после того, как сколотил ей мебель в приданое. Тогда у нее остался только старик отец, который давно страдал заболеванием гортани. Чувствуя приближение конца, старик желал лишь одного: чтобы его доченька Кайхуа привела в дом зятя. У него не было сил хлопотать по этому поводу. Понимая, что не успевает, он приказал срочно начать подготовку приданого для дочери. Когда выяснилось, что к приданому добавился и зять, старик со спокойным сердцем отошел в мир иной.

Ли Муцзы после переезда в дом жены по-прежнему ходил по деревням в поисках заказов. Когда был холост, больше времени проводил вне дома, а теперь стал чаще бывать в семье. Уходил на два-три дня и спешил вернуться. Дэн Кайхуа и помыслить не могла, что однажды он уйдет и пропадет на три года.

Поначалу он звонил пару раз в месяц, высылал деньги, а потом звонки стали редки, а денег все меньше. В конце концов кончились и звонки, и деньги. Только под Новый год односельчане передавали кое-что от него, и ни слова больше. Деревенские говорили, что он только просил передать деньги жене и ничего не сообщал о себе. У него спрашивали, может, что передать о его делах, он открывал было рот, но ничего не говорил. На дальнейшие расспросы Кайхуа ей отвечали, что давно пора самой ехать к мужу, а она все не соберется. Женщина спрашивала:

– Муцзы так сказал?

– Он мне ничего не говорил, – отвечал односельчанин, потупив взгляд, – если решишь ехать, то после Нового года я заберу тебя с собой.

– А как быть с Дуаньдуанем?

– И его бери. Но как бы ни вышло, что, приехав к нему, ты тут же захочешь вернуться.

На лбу у Дэн Кайхуа собрались складки, выражение лица было горестное.

– Дуаньдуань в последнее время ковыряет стены и пытается их грызть.

– Да, такой малец и впрямь обуза, но в двоем ее тянуть проще, чем тебе одной.

Глаза женщины наполнились слезами, она никому не хотела говорить, что Ли Муцзы тяготится сыном.

– А если твой муж через восемь или десять лет так и не вернется, ты так же будешь ждать?

Эти слова ее окончательно отрезвили.

Она прожила в слезах целый год, затем отдала деньги от мужа тому, кто их привез, добавив:

– Отдай эти деньги Ли Муцзы и скажи, что если он не собирается возвращаться, то и денег от него не надо.

Она сказала это очень спокойно, но в сердце все клокотало и бушевало, сердце пронзила боль, выступили слезы. Вернувшись домой, она увидела, что привязанный к дереву Дуаньдуань, как волчонок, оскалившись, грызет кору на столбе. На душе стало тяжело, хотелось удариться головой об этот столб и покончить собой, но она сдержалась. «Вот умру и избавлюсь от страданий, а Дуаньдуань как будет жить?» Мысли о смерти посещали ее не раз, но останавливала тревога о сыне. Кайхуа думала умереть вместе с ним, но быстро прогнала это наваждение.

На стволе цедрелы появились почки, ветки покрылись сочными красноватыми побегами, каждый такой побег дней за десять мог вырасти на метр в длину, а за два месяца стать толстой веткой. На боковых ветках тоже были почки, но более нежные, их обычно обрывают и используют в пищу. Городские обжоры считают блюдо из почек цедрелы, пожаренных с яйцом, деликатесом. Кайхуа их тоже собирала. Она оттащила жующего кору Дуаньдуаня от дерева и сунула ему в руку твердую бамбуковую палку со словами:

– Почки с дерева повкусней коры, я их соберу и пожарю тебе с яйцом.

Она понимала, что уши сына глухи к ее словам, но и разочаровавшись, продолжала надеяться. Ребенок не хотел брать палку и тянулся ртом к коре. Пришлось взять его на руки и отнести подальше от дерева. Мальчик рос очень быстро, в шесть лет уже доставал до плеча матери. Когда она держала его на руках, казалось, что это мать повисла на теле ребенка, он изо всез сил сопротивлялся и даже потащил мать за собой по земле.

Аймо спокойно наблюдал эту сцену, пока Кайхуа не оказалась на земле, а зубы Дуаньдуаня вновь впились в древесную кору. Увиденное его слегка ошарашило. Когда Кайхуа шмякнулась на землю, а ее грудь всколыхнулась, учитель опешил. Подобно тому, как высохшие ветки мечтают покрыться свежими почками при дуновении весеннего ветерка, колыхание пышной женской груди заставило тревожно затрепетать сердце шестидесятилетнего учителя, он на миг растерялся и невольно уставился на Кайхуа. Измученная женщина хотела посидеть немного на земле и отдышаться, но, заметив учителя Аймо, застеснялась своего глупого вида и вскочила на ноги. Растрепанные длинные волосы упали на лоб, как ветви плакучей ивы, она быстрым движением убрала их за уши. Женщины всегда очень озабочены тем, как выглядят в глазах мужчин. Даже если перед ними слепой, все равно стараются выглядеть очаровательными. Перед Кайхуа стоял вовсе не слепой, а мечта всех женщин деревни учитель Аймо, славившийся воспитанием и культурой, какой не могли похвастать остальные мужчины. Молодой женщине тем более хотелось выглядеть хорошенькой. Не успели страстные желания дать побеги, как были пресечены в корне: между ними стоял жующий кору Дуаньдуань.

– Возишься с ребенком? – спросил учитель.

Кайхуа покачала головой, она выглядела смущенной. Не успела пригладить волосы и приосаниться, как на нее написал сын, сердце ее сжалось, а на глаза навернулись слезы.

– Я… твоему Дуаньдуаню в этом году шесть лет, я хотел сказать, что ему надо в школу, – учитель перевел взгляд на мальчика, который жевал и проглатывал кору.

К этому времени эротические флюиды, что возникли было между взрослыми, улетучились, осталась лишь суровая реальность.

Кайхуа казалось, что Дуаньдуань не грызет древесную кору, а гложет ее сердце, в груди будто что-то разрывалось.

Учитель подошел к ребенку:

– Дуаньдуань, тебе надо идти в школу.

Тот и бровью не повел, продолжая заниматься своим делом. Аймо поднял его и понес к дому, но не смог войти внутрь – мешала веревка, которой мальчик был привязан к столь обожаемому им дереву цедрелы. Дуаньдуань вдруг издал пронзительный вопль, подобный громкому гудку тепловоза. Немолодой уже учитель чуть не оглох, в ушах зазвенело, пришлось поставить ребенка на землю. Тот вновь упрямо направился к дереву и принялся наслаждаться любимой корой.

Увидев, что учитель испачкался в грязи, Кайхуа виновато сказала:

– Посмотрите, вы весь в земле.

– Если он так себя ведет, то надо бы его привязать подальше от дерева.

– Ничего не поделаешь, днем он еще и на стену бросается, его еще угораздит в стену головой биться. Погрызет кору и только зубы испортит, а если на стену кинется, то бог знает что выйдет.

Учитель тяжело вздохнул:

– Я слыхал, что эта болезнь, аутизм, случается у городских детей, как же получилось, что беда случилась с Дуаньдуанем из деревни!

– Это рок.

– Как ты думаешь, он сможет учиться?

– Вы же видите, какой он…

Аймо сделал глубокий вдох и изрек:

– Может статься, что, начав учиться, он избавится от этих вредных привычек.

– Он доставит вам столько хлопот.

– Ну, хлопоты хлопотами, а учить его все равно надо. Я всех в нашей деревне учил, а его не смогу что ли? Приводи его завтра в школу, – Аймо не сказал, что школа уже опустела и Дуаньдуань будет единственным учеником.

Учитель ушел, чтобы навести порядок в школе. Он уже убирал вчера днем, после того как от него ушли последние ученики. Тогда он не столько хотел подмести вокруг школы, сколько прогнать из сердца печаль и уныние. Но теперь у него опять появился ученик, уборка помогла бы ему привести в порядок мысли, успокоить бьющееся сердце. Настроение радостного нетерпения овладевало им накануне каждой четверти, все радовало глаз и услаждало уши, в животе ощущался приятный холодок. Каждый раз после уборки учитель Аймо вставал у доски и репетировал начало урока, он выступал и в роли актера, и в роли публики. Игра на этой сцене полностью захватывала его, когда радостное опьянение проходило, он ощущал прилив энергии во всем теле, мускулы и нервы были напряжены. В таком приподнятом настроении он возвращался домой, с нетерпением ожидая, как затащит матушку-наставницу в постель, чтобы со всей страстью предаться с ней любви. Жена понимала, что для него это часть ритуала начала четверти, и всегда была готова посодействовать. За день до начала уроков она планировала свои дела так, чтобы к моменту, когда возбужденный учитель Аймо вернется домой, не быть ничем занятой. Более того, по молодости она могла так подгадать, чтобы самой быть уже достаточно разогретой к его приходу.