Империя проклятых - Джей Кристофф

– Это так. Вот почему мы так молимся, малыш.

При этих словах Жан-Франсуа разозлился.

– Малыш? Да ты младше меня, девочка.

– Девочка?

Пленница склонила голову набок.

– Иди-ка сюда и назови нас так.

Историк уставился на вампиршу через темные воды. Она все еще стояла на самом краю берега, будто хотела быть как можно ближе к нему. Ее взгляд был прикован к его, темно-синие волосы обрамляли посеребренную маску, глаза казались такими же темными, как и у его дамы, затопленными до краев, черными, бездонными. Он чувствовал, что если будет смотреть в них слишком долго, то может утонуть, погрузится в прохладную тьму забвения, как в ту ночь, когда маман убила его, стоя перед ним на коленях, – ее рубиновые губы касались его кожи, а зубы глубоко вонзались в нее, и боль переплеталась с ужасным наслаждением по мере того, как его покидало тепло жизни…

Нет.

Стой.

– Прекрати, – прошипел он.

Жан-Франсуа моргнул. Он понял, что уже стоит, хотя только что сидел, у самого края реки, и прямо у его ног бурлит темное течение. Никто из его сородичей не мог пересечь текущую воду иначе, как по мосту или пролетев над ней, но если бы он сделал еще один шаг, то упал бы в воду: его унесло бы потоком, смыло бы плоть с костей.

А самое ужасное, что он этого хотел. Потому что она приказывала ему сделать это.

Историк снова заглянул в эти бездонные глаза, и по спине у него пробежала волна страха. На деснах выросли длинные и острые зубы.

– Впечатляет, – прошептала Селин.

– Не смей больше так делать, – рявкнул он. – Или, клянусь Ночью, я оставлю тебя томиться здесь, пока твои крики не услышат в самом Августине.

Селин подняла ладони в мольбе, но глаза остались жесткими, как черные жемчужины.

– Прости нас.

Историк вернулся в кресло, открыл том и сделал три глубоких вдоха, чтобы успокоиться. Презрение, которое он испытывал всего несколько мгновений назад, сменилось яростью и страхом, а вместе с ним и некоторым пониманием, что скрывается на дальнем берегу. Все-таки была причина, по которой императрица не захотела проводить этот допрос сама. Причина, по которой Селин Кастию похоронили в самой темной яме, какую только смогла сотворить его госпожа. Она могла оборотиться девушкой из нордлундского захолустья. И, возможно, добавила бы горстку лет к своему существованию. Если бы он упал в эти черные воды, она все равно осталась бы здесь, беспомощная, на темном берегу, но для его трупа это было бы слабым утешением. Снова взглянув в эти черные глаза, Жан-Франсуа наконец понял. Возможно, его поймали в ловушку и загнали в угол…

Это существо опасно.

– Что мой брат рассказывал тебе о нашем детстве? – спросила она.

Историк облизал пересохшие губы, отхлебывая из бокала с кровью, стоявшего рядом с ним.

– Вы выросли в провинции Нордлунда, – ответил он. – Младшая дочь Рафаэля Кастия и Ауриэль де Леон. Он – кузнец, грубый ублюдок, увлекающийся шлюхами и выпивкой и избивающий своих детей. Она – благородная дочь барона, львица, которая делала все возможное, чтобы вырастить своих детей в свете Единой Веры.

За серебристым наротником раздался смешок.

– Это тебе Габриэль напел?

Жан-Франсуа моргнул.

– А вы исполните другую песню?

– Моя мать не была львицей, грешник. Ауриэль де Леон была гордой, зажравшейся девчонкой. Мой отец, женившись на женщине, вынашивающей ребенка монстра, сделал то, на что отважились бы немногие мужчины. А она отплатила ему презрением. Именно в Габриэля мама вкладывала всю свою веру, все свое время, всю свою любовь. А остальным… нам доставались объедки, которые она называла пиршеством.

Чудовище покачало головой, проводя ногтями по камню.

– Мой отец не был грубым ублюдком, – сказала она. – Я бы назвала Рафаэля Кастию добросердечным. Даже в детстве я понимала, что он чувствовал: ему были не рады в постели, которую он соорудил собственными руками. Крупный мужчина, сильный как бык, он ходил так, словно таскал на спине тяжелую ношу. Он слишком много пил. Сбился с пути. Конечно, он не был святым, мой папа́, но все же он старался. И он никогда не поднимал руку ни на мою мать, ни на мою сестру, ни на меня.

– Но избивал Габриэля, как…

– Как непослушного пасынка? – Селин кивнула, блестя глазами в темноте. – Потому что он таким и был, Честейн. Мать забила моему брату голову такой чепухой, что он ничего не мог с собой поделать. Разжигал огонь своей гордости, пока тот не разгорелся настолько ярко, что ослепил его.

Историк поджал губы.

– Ваш брат рассказывал совсем другую историю.

– Нисколько не сомневаюсь. Как бы часто он ни вспоминал об алкоголе и распущенности, все же самой большой любовью Габриэля были не они. А ложь.

Жан-Франсуа нахмурился, взглянув на башню высоко над головой.

– Давай поговорим начистоту, малыш-маркиз, – сказала Селин, сплетая пальцы на бедре. – Твоя императрица убила бы нас, если бы посмела. Ей плевать, откуда я взялась и кем мы стали. Марго Честейн интересна история Селин Кастия лишь потому, что она связана с историей другого человека. Мадемуазель Грааль. Красная Длань Господа. Мы были там в тот день, когда имя Сан-Диор впервые воспели небесам, мы слышали, что небеса пропели в ответ. Так что, хотя истории лучше всего начинать с самого начала, хотя моему милому братцу не доставляет особого удовольствия рассказывать о себе, давай предположим, что ты здесь с другой целью, а не для того, чтобы потешить мое самолюбие. Позволь нам рассказать историю, которую на самом деле желает услышать твоя госпожа.

Селин откинулась назад, вытянув перед собой ноги и опершись ладонями о камень.

– Мы заверяем, что, услышав ее, ты узнаешь о нас все, что нужно.

Историк наклонил голову и поднял перо.

– Как угодно, мадемуазель Кастия.

– Итак. – Чудовище опустило подбородок, наблюдая за историком сквозь темную дымку ресниц. – На чем же остановился мой любимый Габриэль?

– На мосту в Кэрнхеме, – ответил Жан-Франсуа. – Вы искали древнего Эсани среди пиков Найтстоуна, но обнаружили его мертвым, наложившим на себя руки. А в это время вас настигли преследователи из двух разных Дворов Крови. Проявив удивительную для вампирши ее возраста силу, Мать-Волчица отделалась от Душегубиц, и защищать Диор от Дивоков пришлось только вам с Габриэлем. И вы предали его.

– Предала, – вздохнуло чудовище. – Дорогой брат. Дорогой лжец.

– Вы отрицаете, что позволили ему упасть?

– Мы говорим только то, что предатель не имеет права блеять, когда чувствует нож в собственной спине. И что мой брат позволил пасть мне задолго до