Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Селин Кастия покачала головой, ее голос стал тихим и отстраненным.
– В Оссвее есть порода собак cùildamh. Стагхаунд, оленья борзая. В эти ночи они встречаются редко. Во-первых, содержать дорого, а во-вторых, не осталось оленей, на которых можно было бы охотиться. Самыми ценными экземплярами этой породы считались самки без пальцев на ногах. Знаешь почему, историк?
Жан-Франсуа кивнул.
– Стагхаунды славились своей свирепостью. Заводчики заставляли молодых самок вгрызаться в тушу оленя, затем поднимали их и начинали отрезать им пальцы. Чем больше пальцев теряла самка, прежде чем выпустить добычу, тем более свирепым оказывалось ее потомство и тем более достойной она считалась для размножения.
Селин кивнула.
Хороший оссийский стагхаунд скорее умрет, чем выпустит добычу. И хотя мы никогда не видели Киару Дивок без сапог, мы не удивимся, если, сняв их, она явит миру беспалые ноги. Она швыряла нас, как мешок с камнями, лупила нами по трескавшимся каменным плитам, ни на секунду не ослабляя ужасной хватки. Наша рука была сломана в полудюжине мест, наш клинок пронзил ее грудь, горло, но она все равно не отпускала нас. Она держала нас за левое запястье, и мы сражались изо всех сил, но, оглушенные, с проломленным черепом и терзаемые болью, мы задохнулись, когда она в итоге сомкнула пальцы у нас на ладони с мечом. Наша маска разбилась вдребезги, когда она ударила нас о скалу, и как бы мы ни сопротивлялись, как бы ни ругались, сила ее была чудовищна. Невероятна. Киара встретилась с нами взглядом, и с зубов у нее капала кровь, когда она рыкнула на нас.
– Это за моего кузена Рикарда, красавица.
И, отпрянув, как змея, она изо всей силы ударила нас лбом в переносицу.
Удар был такой силы, что нам вырвало руки из суставов, размозжило череп, а тело отбросило назад, словно нами выстрелили из пушки. Мы врезались во что-то твердое и острое, почувствовали запах гари, услышали чей-то крик, настолько ошеломленные, что едва разобрали свое имя. И именно тогда мы поняли: то твердое и острое было нашей последней пылающей баррикадой, крик, который мы услышали, принадлежал Диор, а гарью пахли мы сами.
Это мы горели.
Селин посмотрела на свою руку, безупречную и бледную.
– Тебя когда-нибудь поджигали, историк? – тихо спросила она.
Жан-Франсуа не отрывал взгляда от своего тома, его перо плавно скользило по странице.
– Не считая нескольких несчастных случаев со свечами в будуаре, нет.
– Это… ужасно, – ответило чудовище, и ее голос внезапно стал тихим и хрупким. – Это… как если бы Сам Вседержитель спустился с небес, чтобы показать, насколько… на самом деле ничтожен… наш вид. Он словно говорил: «Все, что я дал тебе, все, из чего я тебя сотворил – сильной, словно сотня людей, быстрой, словно тысяча копий, неподвластной времени, бессмертной и бесстрашной, – я могу уничтожить самым простым из своих даров. Самым первым, который я подарил своим истинным детям. Даром, который согревал их в темноте на заре времен и защищал от такого зла, как ты».
«Никогда не забывай, – говорил огонь. – Никогда не забывай, кого Он любит больше всего».
У нас почти не осталось ни чувств, ни сил, но когда ужасное пламя охватило нашу одежду, волосы, плоть, мы призвали на помощь остатки воли. И мы почувствовали, как задрожало наше тело, и наши части разлетелись в разные стороны, тысячи крошечных капель взмыли в воздух, тысячи крошечных крыльев взлетели по спирали в бушующее небо. Огонь преследовал нас, словно намеревался покончить с нами, перескакивая с одного мотылька на другого, все больше нас сгорало, и пепел падал на землю, как снег. Но несколько наших частичек уцелело, растворившись в ночи, смутным сознанием над горящим мостом, над торжествующей Матерью-Волчицей, над кладбищем под названием Кэрнхем.
Мы привезли Диор в это место, надеясь, что она найдет там древнюю мудрость Праведников, обретет убежище под защитой Дженоа. А вместо этого она нашла смерть. Ее надежды рухнули, а защитники уходили один за другим, пока она не осталась почти в полном одиночестве.
Последняя лиат возлежала на холодном камне, словно королева на бархатном диване. Закинув руки за голову и согнув одно колено, она уставилась на темную скалу над головой. И снова Жан-Франсуа на мгновение осознал, что видит перед собой лишь невинную девушку, лежащую на лугу среди цветов и болтающую о чем-то детском с друзьями. Но теперь он понял кое-что более близкое к истине.
– Простите меня, мадемуазель Кастия, – сказал он. – Но если вы расстались с Граалем в Кэрнхеме, то я не понимаю, какой свет вы можете пролить на ее историю. Возможно, мне лучше вернуться в компанию Черного Льва.
– Мы уверены, что ты об этом сильно пожалеешь, грешник.
Историк вздохнул.
– Похоже, вы с братом разделяете склонность к сарказму и самонадеянности. Но когда моя императрица узнает, как мало от вас на самом деле пользы, вы, возможно, пожалеете, что не нашли лучшего применения своему острому, точно бритва, языку.
– Если ты перестанешь нас перебивать, малыш-маркиз, мы именно так и поступим.
– Каким образом? Киара Дивок избила вас до полусмерти, оторвала руки, затем подожгла. Вы едва спаслись. Я не любитель слухов или болтовни из вторых рук, а после того, как с вами расправились, вы вряд ли можете знать, что было дальше.
– Почему не могу?
– Вы сказали, что Диор осталась одна.
– Мы сказали, что она осталась почти в полном одиночестве. В ней таилось много всего, в Диор Лашанс. Иногда она была смелой девушкой. Иногда упрямой и ужасно глупой девчонкой. Она могла быть находчивой, хитрой или безжалостной. Полной ненависти. Мстительной. Но прежде всего, грешник, Диор Лашанс всегда была везучей. И хотя наступил самый мрачный для нее час, хотя казалось, что она полностью обездолена, Вседержитель не оставил ее.
Впервые с тех пор, как Жан-Франсуа увидел ее, лиат рассмеялась – глухо, холодно и совершенно обескураживающе.
– У этой девчонки в рукаве был припасен последний козырь. Даже если она в тот момент этого не знала.
II. Челюсти медведя
На разрушенном мосту стояла одинокая фигура. Пустое сердце и пустые руки.
Она была окутана дымом. Одежду и кожу покрывали пятна засохшей крови, присыпанные пеплом. Спиралью взлетали в воздух тлеющие угли, навстречу пульсирующей
