Significant Digits - Значащие цифры - Alexander D

Она в отчаянии повесила голову.

– Исправь это.

– Я не могу, – сказал он голосом столь же тяжёлым, как и скорбь в его сердце.

Хоть он и знал, что последует дальше, и надежда словно птица трепетала в глубинах его души, хоть он и осознавал, что Гермиона должна знать, если она будет действовать… но он делал ей больно. Он снова делал ей больно, пусть так и было правильно для неё и для всего мира, и абсолютно необходимо.

– Я просто… это… – у Гарри были подготовлены слова, но сейчас они казались совершенно неподходящими. – Большую часть заключённых освободили, за исключением… самых ужасных. Я не могу остановить это… не могу исправить… я не могу отправиться туда сам. Я правда не могу. Я слишком… Важен. Сейчас я слишком важен. Я не могу рисковать собой и будущим этого мира. Не могу, пока путь к лучнику и скорпиону… пока… Слова застряли у него в горле. Обет и логика могли удержать его от действий, но не могли прекратить чувство стыда.

– Они не закроют его. Они не понимают… не до конца, – сказал он.

Пальцы Гермионы впились в камень под ней. Ногти судорожно царапали поверхность, и их блеск становился тусклым от серой пыли.

Гарри произносил речи и угрожал, стоя перед Визенгамотом. Он имел в распоряжении мощнейшие политические знания Амелии Боунс, самые хитрые планы Аластора Хмури и огромный моральный вес поджатых губ Минервы МакГонагалл, но всё же голосование провалилось. Взяточничество, клевета и нашёптывание сделали своё, и пусть многие сильные оппоненты к тому моменту уже были обезглавлены, несмотря на этот пример… голосование провалилось. В кульминации обсуждения Визенгамот – будучи не в силах найти решение, устраивающее Мальчика-Который-Выжил, который, очевидно, стал одной из самых влиятельных фигур в стране, – выдвинул альтернативное предложение казнить дюжину оставшихся узников вместо их освобождения. Гарри отклонил эту возмутительную идею, и с преимуществом в три голоса Азкабан остался открытым.

Дементоров всё ещё кормили.

– Но есть кое-что, что может всё исправить, – сказал он. Гермиона по-прежнему сидела на полу, судорожно вздыхая, и Гарри опустился на колени рядом с ней. – Если мы уничтожим дементоров, тогда… это станет концом для Азкабана. Больше никаких пыток. Большие ничего… этого.

Слово вырвалось из её горла резко и громко:

– Как?!

– Есть способ вызвать патронуса… иначе. Такой, что с его помощью можно уничтожить дементоров. Они не неуязвимы… вот почему они боялись меня в Визенгамоте. С ним можно… сделать и другие вещи… Можно всё исправить. Ты сможешь всё исправить, если научишься, – Гарри слегка сдвинулся, вытащив подол мантии из-под колена. – В Азкабане остаётся дюжина человек, которых я не смог спасти.

Он положил руку ей на спину, чувствуя, как та вздымается при каждом вздохе в попытках превозмочь увиденное. Гарри знал, что чувствует Гермиона… Помнил, как сила этого чувства почти вытянула из него жизнь через патронуса, когда он был в том кошмаре. Он наклонился, ненавидя себя за эту манипуляцию. Но он помнил, как разрывалось его сердце, помнил, чего ему стоило видеть через иллюзию… видеть смерть за страхом. Понимать. Ему пришлось довести её до такого же состояния, иначе он бы обманывал её. Почти шёпотом он сказал:

– Но ты можешь.

Она подняла глаза, снова живые, пронзительные и сияющие, и попросила:

– Расскажи мне.

≡≡≡Ω≡≡≡

Возьмите ребёнка за руку. Отведите его в тёмное место… Возможно, подвал, которого он боится, или аллею, которая пугает его настолько, что он переходит на другую сторону улицы, когда приходится проходить рядом. Посмотрите ему в глаза. Скажите: «Малыш, кому-то очень плохо там, во тьме. Кому-то очень больно. Всё время больно, и он кричит, а рядом нет никого, кто мог бы помочь. Там обитают существа, которые пожирают его».

Положите руки ему на плечи и укажите во тьму. Скажите: «Посмотри. Посмотри в темноту. Кому-то больно, и кто-то кричит, и кого-то едят, и никто не может помочь.

Никто, кроме тебя»

Сожмите его маленькую тёплую ручку и скажите: «Только ты можешь. Только ты.

Всё что нужно сделать, это взлететь.

Всего то. Я знаю, ты сможешь. Я верю в тебя. Я верю в твои силы. Просто… лети. Поднимись в воздух. Взлети в небо и устремись вниз, во тьму. Этот человек, которого едят, совсем один, и тебе просто нужно взять его за руку и взлететь оттуда вместе с ним.

Никто, кроме тебя, не сможет».

Затем поверните этого малыша к темноте и подтолкните. Лёгкий толчок, он немного наклонится вперёд. На его лице появится решимость, и он сожмёт кулачки и подпрыгнет…

Но он не может летать. Конечно же, он не может летать. Вы просите невозможного. Он упадёт на землю и сдерёт коленки, поднимется и попробует снова, и снова упадёт, но подпрыгнет и будет пытаться, пытаться, снова и снова. Он будет кричать от разочарования и тянуть руки к этому подвалу, этой аллее, этой темноте.

Он верил вам. Он верил вам, когда вы говорили, что он сможет. Что кто-то во тьме один, кому-то больно и нужна помощь. Он верил, что лишь он один может помочь.

И как ужасно

быть

неспособным.

≡≡≡Ω≡≡≡

Гермиона не могла. Она не могла сотворить чары Патронуса.

Она часами сосредоточенно разговаривала с Гарри, часами изучала физику и философию. Она часами практиковалась. Шесть, десять, иногда четырнадцать часов в день. У неё был Маховик времени, и каждый день она использовала его.

Каждый час, свободный от подготовки к Стандартам Обучения Волшебству или от работы в странной маленькой больнице, которую организовал Гарри в той комнате в башне с потрёпанными диванами, несколькими стульями и окнами во всю стену, с горсткой смущённых авроров для охраны и сложным входом, защищённым чарами и ловушками Аластора.

Каждый час, свободный от тренировок на аврора, хотя после них она была настолько измучена, что могла расплакаться, взвинченная, раздражительная и готовая УКЛОНЯТЬСЯ и АТАКОВАТЬ, и ПРИГНУТЬСЯ, и ЗАЩИЩАТЬСЯ, и чёрт знает что ещё, пока не падала без сил.

Каждый час, свободный от исцеления людей в башне, от мириад загадок и неожиданностей её новой роли. Лесат Лестрейндж пропал из собственной кровати в спальнях Слизерина, и Гермиона была так вымотана, что смогла присоединиться к его поискам лишь на шесть часов, после чего ей пришлось вернуться в свою кровать – и не то чтобы она смогла заснуть.

Каждый час, свободный от встреч с высокопоставленными лицами, дворянами и эмиссарами, от личных визитов