Заре навстречу - Вадим Кожевников

— Ну и что?

— А люди, по-твоему, все сыты? Оттого и злоба, что жрать нечего, потому друг на дружку и кидаются. Вот я придумал, только ты смотри — никому… Нужно всем людям в одну весну разом собраться, всю землю вскопать и картошкой засадить. А потом, когда она поспеет, бери кю сколько хочет, все равно пропадет, столько ее будет.

Понял? И всем сразу хорошо станет. Земля, ее много, людей тоже, а картошка сам-четыре даст. И так один раз, потом другой, и еще, и еще. И у всех сколько хочешь ее будет. И никто больше друг дружку хватать не станет, потому не из-за чего, раз все сыты. Здорово придумал?

— Что же, одну только картошку всем есть? — усомнился Тима.

— Зачем, можно еще что-нибудь посадить, только обязательно нужно всем разом.

Но вдруг Тима обрадованно воскликнул:

— Это Редькпн говорил, я слышал своими ушами!

У них там рабочие хотят коммуну строить, только не одну картошку сажать, они на семена у Эсфири рожь и овес выпрашивали.

Костя, поняв, что попался, сердито огрызнулся:

— Тоже скажешь, выпрашивали! Что тебе, рабочий класс нищпй, что ли? Велит твоей Эсфири, чтобы выдала без разговоров всяких, она и отвесит в кули что полагается.

— Значит, не ты выдумал, ага! — торжествовал Тима.

— Ну, ладно, — примирительно сказал Костя. — Про коммуну — ото не я, а вот про всю землю — я сам. Такого еще никто не собирается сделать, но ничего, я им всем скажу. Будь покоен.

Пришел Тимин черед хлестать Костю веником. Костя сладостно корчился и вопил:

— Не жалей, жги шибче! Всю болезнь наружу оттянет. Только ты павесом бей, без оттяжки, а то кожу свезет. Не понимаешь?

Одеваясь в предбаннике, мальчики слышали, как Сомов, беседуя с посетителем в бархатной жилетке и с большой сивой бородой, благостно рассуждал:

— Первый хлыстовский Христос еще в семнадцатом веке объявился, и все они содержали при себе богородиц, которых именовали Акулинами Ивановнами. Скопцы тоже держат богородиц, но никто сказать не может, подвергают они хрещению большой или малой печатью. Сие есть неизреченная тайна.

Посетитель, поглаживая бороду, задумчиво произнес:

— Святая церковь тоже должна быть ныне терппма ко всякой ереси и отступничеству от канона, дабы сплотить ко главному подвигу.

— Мудро, — согласился Сомов и, взяв в обе руки глиняный жбан с квасом, налил в кружку, поднес посетителю, сказав шепотом: — А то ведь я в трепете: не сегоднязавтра и мою баньку в народное имущество стянут.

— Возможно, — согласился посетитель и стал громкими глотками пить квас.

Возвращаясь из бани, мальчики увидели на заборе свеженаклеенное обращение к гражданам города.

Тима подошел и прочитал:

"Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов настоящим доводит до всеобщего сведения граждан, что он, во исполнение воли правительства Совета Народных Комиссаров, является представителем верховной власти в городе и будет всеми имеющимися в его распоряжении средствами проводить в жизнь распоряжения Совета Народных Комиссаров, выраженные в его декретах".

Возле объявления толпились прохожие и рассуждали:

— Большевики, говорят, думу городскую прихлопнули. Не пожелали, значит, больше власть делить с избранниками.

— Нашел избранников! Кто при Керенском туда вскочил, те и заседают всяких господских партий ораторы.

— Все ж таки дума!

— Дума! А ты ее думы знаешь?

— Где нам с длинными ушами в чужую кормушку лезть!

— Вот то-то. Все думали, как изловчиться да на старое свернуть.

— Николашка-то дурачок, а хлеб продавал за пятачок.

— А ты этот пятак пробовал заработать хребтом, а не с бакалейной выручки из чужого кармана?

— Ты на меня, гражданин хороший, всякое не кидай.

А то знаешь?

— Городового позовешь? Я те дам городового!

— А ты им не шути. Целей будешь…

Конечно, Тима хорошо придумал — приводить к себе на ночь Томку. Когда Томка спит рядом с кроватью на половике, — совсем не страшно. Правда, Томка сильно робел, и морда у него становилась застенчивой, виноватой, будто он стеснялся: придут родители Тимы и увидят в квартире собаку. Папа сколько раз говорил Тиме:

— Дело не в том, что укусы блох болезненны: блохи разносят инфекцию. А потом — глисты! — И заявлял категорически: — Я против животных в доме. Это негигиенично!

Может, папа и прав с медицинской точки зрения. Но вот он говорил, что привидений не существует. А оказывается, они есть на самом деле.

После того как Совет расклеил по городу обращение к гражданам, на кирпичной стене мужского монастыря ровно в полночь стало появляться привидение. В белом балахоне, со светящимся голубым светом мертвым лицом, оно вещало замогильным голосом, что Советская власть со своей антихристовой пятиконечной звездой скоро сгинет, а тех, кто был за нее, покарает десница огненная.

Некоторые жители Банного переулка уже но раз совершали ночью паломничество к мужскому монастырю, видели привидение своими глазами и передавали в точности его пророческие слова.

Днем, обсуждая с ребятами это событие, Тима держался бодро, но, когда начинало смеркаться, испытывал щемящее чувство страха.

Ложась спать, он затаскивал Томку к себе на постель, но Томка испуганно визжал, отлично зная, что каждую собаку ждут побои, если она попробует забраться в доме на что-нибудь мягкое. Томка все время порывался спрыгнуть на пол, бросался к двери, скреб ее лапами, жалобно выл, что еще больше пугало Тиму. Известно: собака воет к покойнику.

Чтобы подкупить Томку, Тима стал кормить его под одеялом. Но, поев, Томка снова порывался удрать. Тима даже пробовал связывать елгу ноги. Но, связанный, Томка начинал так биться, что пришлось от этого отказаться.

С большим трудом ему удалось приучить собаку спать у себя в погах, и то поверх одеяла.

Но днем Тима стыдился своих ночных мучений. Поэтому на предложение ребят пойти ночью к мужскому монастырю Тима с радостью согласился. Пусть будет страшно сразу, зато потом, когда все выяснится, уже не будет страшно.

Мужской монастырь находился на окраине города. Его окружала высокая кирпичная степа, по углам возвышались круглые башни с остроконечными кровлями и шпилями, на коюрых были вырезаны из жести флюгера в виде крылатых ангелов.

За оградой монастыря раскинулось большое кладбище, а за ним, в старинном приземистом здании, кельи монахов.

Летом Тима ходил на кладбище смотреть мраморные купеческие склепы, богатые могилы, окруженные железными куполообразными решетками, похожими на клеткп для попугаев. Здесь росло много рябины, калины, но никто не рвал ягод: ведь деревья корнями уходят прямо к покойникам.

Ходил слух, что на этом кладбище триста лет тому назад был похоронен знаменитый разбойник Ванька Каин — московский сыщик, занимавшийся грабежами и сосланный за это в Сибирь. Но сколько Тима ни искал его ыогилу, найти не мог. Правда, папа считал маловероятным, что Ванька Каин похоронен в городе, но признавал, что песня "Не шуми ты мати, зеленая дубравушка" сочинена именно Ванькой Каином, и даже сочувственно отозвался о Ваньке Каине, сказав: грабить богатых честнее, чем служить в полиции.

Расплющенная белая луна, на которой отчетливо был виден таинственный силуэт Каина, убивающего Авеля, то выплывала из облаков, то погружалась в них.

Сопровождаемые собаками, мальчики обошли вокруг монастырского забора и всюду натыкались на каких-то модей, которые держали в бутылках с отбитыми донышками горящие восковые свечи.

У Кости в руках был черенок от лопаты; помахав им, он сказал:

— Как увижу- его, сразу по башке двину… Если не заорет, тогда, значит, правда привидение.

Гришка показал веревку и объяснил:

— Мы его свяжем.

У Тимы оказался молоток, которым он собирался отбиваться, если привидение кинется на него.

— Раз все мы вооружены, — сказал Костя, — то надо нам его не у стены со всеми дожидаться, а прямо в монастырский двор идти и там спрятаться. Или в башню залезть и с нее смотреть, как оно по стене пойдет. А если оно на нас — сразу прыг вниз и деру… — Усмехнувшись, добавил: — А Тимка может с башенной крыши соскочить, он это любит — с крыш прыгать.

— Не надо сейчас друг дружку задевать, — серьезно сказал Кешка.

Миновав толстые сводчатые монастырские ворота, мальчики свернули с широкого санного пути на кладбищенскую тропку к большому черному гранитному склепу купца Курощупова.

Усевшись на каменную плиту, они стали слушать почпую тишину.

Гриша прошептал тоскливо:

— Если привидение настоящее, тогда, значит, всё есть: и господь, и черт, и покойники встают, тогда все на свете зря, молись за себя, и только…

— А вот мы проверим, что есть и чего нет, — мужественно объявил Костя, покосившись на плиту, и все-таки посоветовал: — Нехорошо над покойником так сидеть: он хоть и купец, но все же человек был.