Легион обреченных - Рахим Эсенов

Старый авантюрист впитал в себя и методы новой, фашистской разведки, и инструкции гестапо, где учили: «Главное — расположить к себе агента. Для этого нужно помнить, что улыбка, открытость (но не откровенность), сострадание, щедрость, игра в начальственность и значительность — основные козыри».

Таганов подметил, что Мадер часто играл «в начальственность и значительность», как на той попойке, где раздаривали друг другу чины и портфели. И когда новоявленные Тамерланы предложили ему на выбор любое звание, Мадер поступил согласно инструкции: «Меняй смех на тяжесть взгляда, это действует на агента». И подействовало, но не в пользу Мадера. Даже предатели нутром своим почувствовали, что Мадер — демократичный и доступный, чем отличается от других немцев, — в душе презирает их всех.

— Рейнгольд когда-то командовал полусотней штурмовиков Рёма и вовремя ушел от него под знамена дражайшего фюрера. Завидую ему, счастливая у него звезда, — продолжал в раздумье Мадер.

— Вы кому завидуете, господин Мадер? — поинтересовался Ашир. — Рему или Бергеру?

— Ну конечно, этому выскочке Бергеру! — Майор вскинул брови. — А вы, мой эфенди, не только молчун, но и остряк. Браво! Вот вы и отвезете Бергеру письмо. Надо наш уговор закрепить документально. Мы, немцы, во всем любим порядок. Слушайте меня внимательно и поймете, что ваш шеф не дремлет и не перестает думать о вашем будущем...

Мадер, конечно, больше пекся о себе. Бергер доверительно сказал ему, что Гиммлер не прочь подмять под себя «Русский комитет», создать взамен новую организацию, которая объединила бы все антисоветские комитеты — грузинский, украинский, туркестанский, прибалтийские и белоэмигрантские организации. Генерал посоветовал майору написать письмо на имя Гиммлера, выдав идею рейхсфюрера СС за свою, и попутно предложить свои услуги по формированию «Ост-мусульманской дивизии СС». Это улещит Гиммлера, собиравшегося со своими предложениями пойти к Гитлеру, а уж Бергер улучит момент, чтобы замолвить словечко за своего старого приятеля.

Обо всей этой закулисной возне Мадер туркестанцам, разумеется, ничего не сказал. Через неделю после возвращения Таганова из Берлина пришел ответ: Гиммлер дал согласие на формирование дивизии, а самому Мадеру была выражена его личная благодарность «за службу фюреру, рейху и идеям национал-социализма». Вступив в права командира еще не существующей дивизии, Мадер своим первым заместителем назначил Сулейменова, начальником отдела пропаганды — Абдуллаева. Таганов и Кулов стали заместителями начальника этого отдела. Новой эсэсовской дивизии требовались командиры полков, батальонов, рот, взводов, нужны были пропагандисты. И главное — солдаты, пушечное мясо, которых гитлеровцы думали бросить против партизан.

Мадер и его группа, называвшаяся теперь штабом, рьяно взялись за дело. Для вербовки солдат они разъехались в Берлин, Луккенвальде, Варшаву, в белорусские города Лида, Барановичи. Перед отъездом майор созвал совещание, где подготовленный им Сулейменов держал речь.

— Правоверные! — читал он по бумажке. — Я призываю вас всех быть до конца преданными идеям национал-социализма и делу освобождения мусульман от ига большевиков и евреев. Помните, если мы сумеем создать образцовую дивизию, то тем самым завоюем благосклонность командования, самого фюрера. Сформировав дивизию, а потом и армию, получим право взять под свою опеку все национальные комитеты, а также возглавить правительство свободного Туркестана. С нами аллах, с нами фюрер, с нами наш испытанный друг и благодетель барон фон Мадер!

Дарганли невпопад заорал «ура!», на него шикнул Абдуллаев: «Балбес! «Виват» надо кричать, а ты — ура! Ты что, русским служишь?»

Ашир едва удержался от улыбки.

Кулов, обескураженный новыми событиями, спрашивал потом Таганова:

— Что делать будем? Неужели участвовать в формировании дивизии, которую бросят в бой против наших?

— Нам пока не стоит этому препятствовать, — рассуждал Ашир. — Мы поможем заварить кашу, но так, чтобы ее после расхлебывали сами фрицы и предатели... Пусть люди идут в дивизию, а мы должны сделать все, чтобы разложить ее изнутри, чтобы люди повернули оружие против гитлеровцев, перешли на нашу сторону. Нам надо постараться отобрать честных, не запятнавших себя сотрудничеством с фашизмом военнопленных, на которых можно положиться. Тех, кто действительно хочет вернуться домой, готов своей кровью смыть позор плена... А таких много! Нужно только умело и осторожно разоблачать ложь и клевету гитлеровцев. Наше живое слово должно стать сильнее страха. Людям нужна вера в то, что их на Родине не забыли. И мы обязаны вселить им эту веру...

— И все это вдвоем? — перебил Кулов. — А не...

— Ты — газетчик, значит, политработник. Знаешь, что газету делают единицы, а читают сотни, тысячи... А двое тоже сила. Помощников себе приглядим, пропагандистов тщательно подберем. Не следует забывать, что хороших людей больше, чем плохих. Не может быть, чтобы среди военнопленных не осталось командиров, политруков, коммунистов и комсомольцев... Есть и важный фактор в нашу пользу: Красная Армия наступает, Германия скоро станет похожа на тонущее судно. Гитлеровскую камарилью уже раздражают распри среди туркестанских главарей. Мадер заваривает кашу с эсэсовской дивизией ради своей карьеры. Грызня, демагогия в стане холуев — вот что будет сопутствовать формированию дивизии. Нам это на руку. Следует использовать такую ситуацию, только бы самим не попасть как кур во щи. Погибнуть немудрено. Труднее победить. Погибнуть без толку, по-глупому равносильно предательству. Нам надо еще до победы дожить и домой вернуться.

Понятово — небольшое польское село, названное в честь князя Юзефа Понятовского, истинного шляхтича, некогда ходившего под знаменами Наполеона в бесславный поход на Россию. Немецкий разведчик не случайно выбрал это полуглухое местечко, среди живописных перелесков и всхолмленных равнин. Отсюда до Белоруссии, где народные мстители не давали покоя оккупантам, рукой подать. На партизанские базы и мирные селения и должен быть нацелен удар формирующейся дивизии, которую Мадер, не скрывая, полупрезрительно называл ДД — «дикая дивизия».

План майора начал осуществляться, и он на радостях пил еще больше. Прибывали первые «остмусульманцы». Из Луккенвальде и Берлина Сулейменов вскоре доставил сто тридцать солдат. Постарался и Дарганли — завербовал чуть побольше. Абдуллаев, Агаев, Кулов и другие офицеры штаба отправили из Варшавы и других мест четыре вагона с туркестанцами. Беспокоился о новом формировании и Фюрст, направивший в Понятово целую группу мулл, окончивших в Дрездене школу священнослужителей. В ядовито-зеленых чалмах, с отращенными бородами, в форме вермахта, упитанные и самодовольные, они не походили на измученных туркестанцев, вырвавшихся из лагерей. Этих, так называемых политических руководителей мусульман гитлеровцы лучше одевали и кормили — ведь в школу отбирали лишь бывших баев, мулл или их детей, пострадавших от Советов. Больше всего среди них сшивалось шарлатанов, рядившихся в одежды служителей аллаха, которые не знали ни одной суры из корана, но ценою предательства сумели войти в доверие к нацистам. Должность ротного муллы, как правило, совмещалась с обязанностями осведомителя.

Зная, какую ставку делали фашисты на мулл в воспитании личного состава, Таганов позаботился, чтобы деятельность священнослужителей контролировалась кем-либо из заместителей начальника отдела пропаганды. Мадер согласился с предложением Ашира и обязал его самого взять под личную опеку работу мулл.

Советский разведчик начал с того, что бегло ознакомился с картотекой на всех служителей и решил побеседовать в первую очередь с неким Эреном Атдаевым, которого на должность дивизионного обер-муллы рекомендовали Мадер и «всемусульманский муфтий», чья резиденция находилась в Варшаве. Таганов внимательно разглядывал его фотографию. Ба, да это же старший сын Атда-бая, раскулаченного Советской властью. Ашир был наслышан о байском сынке, перед войной бежавшем в Иран, а его два брата после бесславной гибели отца, кажется, остались в Туркмении. Но знает ли он о Таганове? Правда, туркменские чекисты, отрабатывая легенду разведчика, вероятность такой случайной встречи предусматривали, хотя лучше бы она не состоялась.

Убедившись, что обер-мулле фамилия Эембердыев вряд ли о чем говорит, взвесив все «за» и «против», Ашир вызвал к себе байского отпрыска. Тот не заставил себя ждать, пришел в черной эсэсовской шинели, повязанный новенькой чалмой, неуклюже щелкнул каблуками, вытянув руку в нацистском приветствии. Сразу же заговорил с Тагановым словно со старым знакомым.

— Благодарение аллаху! — Его губы, синие и толстые, как обветренные бараньи почки, не смыкались. Даже взглядом исподлобья он походил на своего отца. — Наконец-то вижу человеческое, туркменское лицо...