Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя в беспилотном режиме корабль летал на орбиту уже не раз, по плану, если полет пойдет хорошо, через день после старта корабля Комарова должны были запустить второй «Союз», уже с тремя космонавтами на борту. Предполагалось, что корабли состыкуются – необходимый предварительный этап перед будущими лунными экспедициями – и два космонавта из второго «Союза», выйдя в открытый космос, «перейдут» в кабину «Союза-1» и затем вернутся на Землю вместе с Комаровым. Второй «Союз» в тот же день должен был сесть с оставшимся в нем космонавтом.
Вместе с космонавтами, инженерами и конструкторами я отправился на Байконур провожать Комарова в этот важный полет. До самого дня полета Комаров внимательно изучал все детали плана экспедиции. Запуск состоялся 23 апреля, а накануне вечером мы вместе ужинали. К этому времени на Байконуре для космонавтов выстроили новую гостиницу, и Комаров ночевал уже в ней, а не в маленьком гагаринском домике, где спал я перед полетом на «Восходе-2».
Почти всю ночь я простоял под окном его номера, следя, чтобы никто не ходил и не ездил по улице и Комаров выспался как можно лучше. На следующее утро мы все вместе поехали на автобусе к пусковому комплексу.
Перед каждым запуском государственная комиссия из Москвы утверждала годность космического аппарата к полету. На этот раз, поскольку для «Союза» это был первый пилотируемый полет, комиссия состояла из особо важных персон. Возглавлял ее Леонид Васильевич Смирнов, заведовавший военно-промышленным комплексом в Совете Министров. Конечно, были Мишин как главный конструктор и Борис Евсеевич Черток – главный инженер проекта, а еще многие другие инженеры и конструкторы. Мы с Юрием Гагариным тоже входили в комиссию.
Подтвердив готовность корабля к запуску, члены комиссии, как правило, оставались на Байконуре на несколько часов после старта, потом возвращались в Москву, чтобы следить оттуда за ходом полета. Но на этот раз руководители комиссии в Москву по графику не вернулись.
Пуск прошел безупречно. Но через несколько часов возникла серьезная проблема: одна из двух солнечных батарей не раскрылась. Это значило, что на корабле не хватало электроэнергии, чтобы питать компьютеры и систему управления. Ситуация становилась угрожающей. Когда окончательно поняли, что экспедиция идет под откос, созвали аварийную комиссию под командованием Чертока, чтобы попытаться найти решение. Я тоже в ней участвовал.
Скоро стало очевидно, что проблему не решить. Мы рекомендовали как можно быстрее завершить полет – спустя чуть больше 24 часов после запуска – и отменить старт второго «Союза».
Как космонавт и пилот, я понимал: относительно неплохо, что проблемы проявились в первом же полете, потому что это позволяло исправить проблемы на ранней стадии программы. Гораздо хуже, если бы недочеты обнаружились спустя время.
Когда космический корабль начал входить в атмосферу, мы потеряли связь с Комаровым. Обычная практика. Возможность восстановить связь появляется, когда раскрывается основной парашют спускаемого аппарата, совмещенный с радиоантенной. Но связь так и не появилась.
Оказалось, что с парашютами тоже серьезные проблемы. Тормозной раскрылся по графику, как и вытяжной, но он не смог своей тягой выдернуть основной купол из контейнера. Когда после этого пошел в ход запасной парашют, он, запутавшись в стропах вытяжного, тоже не раскрылся.
До полета Комарова «Союз» проверяли на управляемую автоматическую посадку. Испытание прошло успешно, кроме одной неисправности, которой все равно удалось бы избежать при пилотируемом полете: спускаемый аппарат разгерметизировался из-за того, что его днище прогорело при спуске. Но его парашюты нормально раскрылись, и он приземлился на лед Аральского моря. Причину прогара нашли, а поскольку корабли пилотируемой серии конструктивно отличались в том месте, то та же самая проблема не могла возникнуть снова.
Как только утратили связь с «Союзом-1», поисково-спасательные отряды выдвинулись в зону, где ожидалась аварийная посадка – в район Орска, у южной оконечности Уральского хребта, вблизи границы РСФСР и Казахской ССР. Скоро я присоединился к группе, вылетевшей с Байконура.
Прибыв на место, мы нашли лишь груду искореженного металла. Двухметровый аппарат Комарова расплющило в страшное месиво толщиной не более 70 сантиметров. Корабль врезался в землю на скорости 25 метров в секунду, мгновенно убив пилота. После этого начался пожар. Около обломков лежали три парашюта. Мы тут же поняли, что они не раскрылись, как должны были.
Причиной катастрофы, как выяснилось, стало то, что парашютный контейнер открылся на высоте 11 000 метров и деформировался, зажав купол основного парашюта и не давая ему раскрыться. Проведя испытания, инженеры заключили, что контейнер недостаточно жесткий. Его усилили и стали тщательно полировать изнутри, чтобы исключить любую возможность повторения такой же аварии. Каждую деталь механизма доработали для большей надежности. Но пилота первого корабля, этого неповторимого человека, уже ничем нельзя было вернуть.
Гибель Комарова резко пошатнула моральный дух космонавтов. Он был нашим другом. Теперь его не стало. В том, что осталось от его тела, даже невозможно было разглядеть знакомые черты. Прах Комарова поместили в Кремлевскую стену вслед за прахом Королёва.
До трагедии советские журналисты, как и все, плохо понимали, с каким чудовищным риском мы сталкиваемся в полетах. Им казалось, что летать в космос легко. Все эти марши, парады, помпезная музыка и дождь из медалей и орденов, которым осыпали космонавтов, заставляли воспринимать космонавтику как представление. Теперь же все осознали, что быть космонавтом – это дорога не только к славе и обожанию публики, но иногда и к смерти. Народ нашей страны начал понимать, как опасны космические полеты, так же, думаю, как и американцы поняли это после пожара на «Аполлоне-1». На отечественную космонавтику выделили больше средств, но эти деньги так и не сравнились с огромными суммами, выделяемыми в Америке для NASA.
Нет нужды разъяснять, что новые полеты стали невозможны до тех пор, пока все бортовые системы корабля не пройдут полную перепроверку. На самом высоком правительственном уровне решили провести новые серии испытаний. Это значило, что с планировавшимся расписанием полетов придется распрощаться.
В то время я думал, что до следующего запуска «Союза» пройдет, возможно, года два. Но этот период продлился 18 месяцев.
Дэвид Скотт
После пожара на «Аполлоне-1» все прозрели, поняв, насколько трудна высадка на Луну. Сомневались и насчет самой лунной программы США, в частности некоторые политики. Перед нами маячил реальный шанс, что программу закроют.
