Я и ты - Ольга Приходченко

Ожидая нас, свою двойную дверь Зайцев держал распахнутой. Меня сразу поразила прихожая. Я, несмотря на то, что еще недолго жила в Москве, в некоторых квартирах в доме, начиная с нашего, пятого этажа, уже побывала. Почти во всех них комнаты были покрашены масляной краской «под шелк». Это было и красиво, и изысканно, но выглядело несколько казарменно – холодно и надменно, словно ты находишься в каком-нибудь чиновничьем кабинете. Так вот, прихожая Славы скорее напоминала французский будуар. На темно-зеленом фоне аккуратно поклеенных обоев были разбросаны маленькие букетики цветочков, а сама прихожая освещалась приглушнным светом двух бра на стенах. В углу на высокой подставке я заметила огромный глобус. (Когда через несколько лет Зайцев переезжал, он оставил его, и я до сих пор жалею, что не «прихватила» глобус – он так и исчез, наверное, унесли наши дворники).

В одной из комнат был кабинет-мастерская, во второй – спальня, дверь в которую Слава тут же прикрыл. Дальше по узкому коридорчику, где висели рисунки (преимущественно наброски лиц) и картины, мы прошли на кухню. Это была уже не наша советская кухня, а современная, стильно обставленная – мечта поэта. Но больше всего меня поразила громадная ванная комната. Все старье было снесено, все от пола до потолка облицовано белым кафелем. Им же был покрыт и длиннющий, во всю стену, туалетный столик, сплошь заставленный импортной косметикой, которую я раньше никогда в глаза не видела. Эти большущие хрустальные флаконы с одеколонами и духами, а может, еще с чем-то. Над столиком висело метра в два с половиной длиной и с метр шириной зеркало. Так что нежившийся в ванне мог себя лицезреть во всей красе. Цветы в напольной вазе. Все так изящно, все вроде изысканно, роскошно, но вместе с тем со вкусом, не вычурно. Во всяком случае, на мозги не давило.

Я вдруг поняла: перед нами маленький принц, который случайно попал на нашу планету и пытается ее в силу своих возможностей и таланта хоть немного украсить. Вот она, его маленькая прекрасная планета, эта не очень-то большая, но такая уютная квартира, и мы, обыкновенные советские трудящиеся, в гостях у нашего, но никак не у «ихнего» знаменитого художника-модельера, который отнюдь не кичится своим положением и известностью, а у себя на кухне угощает армянским коньячком и ликером и рассказывает, как впервые побывал за границей и на какие-то несчастные гроши в кармане, ничтожные суточные, выданные по жестким советским нормам, пытался купить самые простенькие бокалы. Продавец долго присматривался к покупателю, пока не признал в нем Зайцева, благо плакаты и афиши с его лицом были развешаны повсюду, а узнав, удивился, как такой человек, такая знаменитость покупает такие дешевенькие фужеры. Пришлось выкручиваться, объяснять, что это сувенир для секретарши. Продавец загадочно улыбнулся и за те же деньги красиво завернул для секретарши более ценный подарок…

Я старалась не пропустить ничего из того, что говорил Слава, а в паузе отчего-то вставила свои пять копеек, сказав, что настоящих талантов, признанных во всем мире, мирское не волнует, они живут другим, причем нередко пребывают в нищете. Вячеслав Михайлович по-детски улыбнулся:

– Это не ко мне, я не считаю себя великим. Бог вместе с родителями наградил меня какими-то способностями, и я стараюсь проявить их, использовать во благо людей. Я люблю все радующее глаз, и сам хочу жить в красоте, и хочу, чтобы вокруг было все красиво, начиная с одежды.

Мы засиделись тогда далеко за полночь, не заметили, как опустошили втроем обе бутылки. Но сколько же интересного услышали! О рабочей робе – этих фуфайках, комбинезонах, с которых он начинал после института. Их, сошедших массово с фабричных конвейеров, страшно было натягивать на себя, они уродовали людей, но другого не было, и он их переделывал, превращал почти в выходные наряды с вышивкой, цветными вставочками, отделками. Наши женщины – самые привлекательные на свете, и они должны выглядеть ничуть не хуже иностранок. Заслужили это, пережив страшную войну и другие невзгоды.

– Меня сначала чуть не погнали, – продолжал Слава, – но потом, когда пошли отклики из Европы, оставили в покое. А сейчас я из этих наших шалей (он показал на целый ворох аляповатых деревенских лубочно-крестьянских платков) нашью платьев, чтобы расцвела вся эта серая масса, ее не должно быть.

Мы с моим Мишуткой представили, будто присутствуем на худсовете в ателье или доме моды, и Зайцев отстаивает перед комиссией свои идеи. Его не слушают, прерывают, опровергают, а он настойчиво доказывает, убеждает. У нас в стране такое количество мехов, а наши женщины носят эти уродливые вязаные шапочки. Посмотрите, ребята, сюда, красиво? Да! Я разглядывала фотографии манекенщиц в шикарных итальянских манто и в пушистых «ушанках» из мягкого блестящего меха. Не выдержала и застонала. Слава хлопнул меня по спине:

– Олюшка, потерпи немного, еще поносишь! Твой Мишка своих статей про футбол побольше наклепает, денег заработает и купит. На все сто будешь выглядеть. Короткая юбчонка, прозрачная блузка, нечего женские прелести скрывать, а поверх шубка из соболя.

Слава явно размечтался. Широкая натура. Я, конечно, была бы не против походить на этих утонченных манекенщиц, но пока деньги нам нужны были для другого, собирали на новый телевизор, да и мебель пора было поменять – Лева Фишер, Мишкин коллега, через своего приятеля-одноклассника обещал спальный гарнитур достать.

Над столом в кухне висели три пустые рамы, приблизительно по два метра высотой. Я не удержалась и спросила:

– Слава, что в них будет, для чего они?

Он отвел от меня глаза и впился своим острым взглядом в стену:

– В них будут жить мои музы. Я сам их нарисую.

– А кто же они?

– Сам еще точно не знаю, вот думаю. Когда появятся, по-соседски первой тебя познакомлю. Может, ты будешь, тетка ты интересная, у вас в Одессе много таких?

– Слав, а из нашего окна площадь Красная видна, Кремль со всеми звездами, мама твоя не могла оторваться, а из твоих вот Калининский проспект, – меня потянуло на романтику, – светятся высотки, каждая, как раскрытая книжка. Будто остановился на какой-то странице и так и оставил, не захлопнув, – потом дочитаю.

Слава посмотрел в окно и скривился:

– А я не могу смотреть на это убожество, торчат железобетонные глыбы, как вставные челюсти у пенсионеров. Испохабили такую московскую старину, Собачью площадку, это ведь наша история. Если бы мне не нужен был дневной свет для работы, я бы все окна задрапировал, чтобы не видеть этого уродства.

Несколько неожиданный пассаж, хотя от мужа я неоднократно слышала подобное, особенно когда только переехала в Москву. В столице стоял тогда лютый мороз, под тридцать, для меня, южанки, полный привет, укутывалась во все, что можно, все равно ледяная стужа пронизывала насквозь. Тем не менее каждый вечер обязательно прогуливались по арбатским переулкам-закоулкам, я изучала город. В этой паутине заблудиться было проще простого, а когда выпутывались, натыкались с тыла на эти ненавистные Зайцеву высотки.

Мы с Мишуткой смолкли, только переглянулись, не решились вступить в дискуссию.

– Что я все один говорю, – прервал молчание Слава, – у вас-то как дела?

– В следующий раз, уже поздно. Как говорят в Одессе: не буду вас расстраивать, у нас все хорошо.

Так и потекло наше соседское товарищество, особо друг друга не напрягали разными просьбами и услугами. Просто каждый занят своим делом, и лишь изредка жизнь подбрасывала удивительные и порой смешные истории.

Летом ко мне приехала моя одесская подружка и соседка по дому Леночка. Ее мама была портнихой и обшивала всю нашу компанию. Талантливая женщина, все в ее руках горело – так характеризовала ее моя бабушка. Она могла буквально из ничего, каких-то маленьких разрозненных лоскутков придумать шедевр. Во всем нужно иметь талант, она его имела. Ленка рыскала по Москве в надежде что-нибудь прикупить, и, надо сказать, ей в этом удивительно везло. Я как выберусь за покупками, так нигде ничего не дают, то бишь, не выбрасывают на прилавок, только втихаря, по своим рассовывают. Не за спасибо, конечно. А она всего неделю покрутилась – и уже упаковалась выше крыши, чемодана и пары объемных сумок было мало. Перепало ей и несколько довольно симпатичных отрезов. Вот и пристала ко мне подруга, чтобы я пригласила Славу Зайцева к нам в гости. Ну, конечно, познакомиться, чтобы затем вся Одесса узнала об этом, а потом, может, посоветует, что помоднее сшить из ее материалов.

Я два раза к нему ходила, проклиная все на свете. Он был, как всегда, весь в делах, занят по горло. У него вечно толпился народ. Не до какой-то подружки Ленки из Одессы, когда в очереди звезды нашей эстрады, другие великие люди Страны Советов. Голова раскалывается в придумках нарядов для них. Я тысячу раз перед ним извинялась и уходила. И вдруг звонок, и в дверях Вячеслав Зайцев собственной персоной, как всегда, элегантен, с поцелуями: