Я и ты - Ольга Приходченко

Но кто должен был исполнить сию государеву волю? Такой человек был. Свой, коренной национальности, который во всем этом принимал самое активное участие и роль которого или искусственно принижена, или упрятана за спины более, как кому-то видится, достойных. Вокруг его имени и по сей день разгораются жаркие споры, иные и сейчас считают это имя нарицательным, свидетельством обмана и пыли в глазах, застилающих истину. Когда граф Безбородко представил Екатерине Второй перечень деяний на Юге России за девятнадцать лет ее правления, в нем значилось: устроено губерний по новому образцу 29, побед одержано 78, замечательных указов издано 88, указов для облегчения народа 123. 144 вновь построенных города, благодаря чему население в крае за 35 лет увеличилось с 19 миллионов до 36.

За кем числилась упомянутая в рапорте большая часть этих деяний во благо России, уж треть новых городов и поселков на Юге империи точно, властная царица прекрасно знала. Знайте и вы. В храме в центре Херсона я склонилась со скромным букетом цветов над его могилой. Попробую не ошибиться и перечислить его титулы и звания: президент Военной коллегии, генерал-фельдмаршал, новороссийский генерал-губернатор, гетман екатеринославских и черноморских казаков.

А если коротко – светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический. Язык не поворачивается назвать Херсон, которому было суждено стать колыбелью и первой базой Черноморского флота (Потемкин сам и командовал им), экономическим и политическим центром Новороссии, потемкинской деревней. И уж тем более Севастополь – город русской военно-морской славы, или Керчь, превратившуюся при фаворите Екатерины Второй в важный торговый порт.

И ведь моя малая родина Одесса своим величием, колоритом и тем местом, которое она занимает в истории, тоже обязана этим достойным личностям, украшающим богатую биографию России. Так, может, мы, наконец, перестанем разбрасываться направо-налево, так, мимоходом, не задумываясь, этим устоявшимся стереотипом – «потемкинская деревня»?

Генерал-губернатор Новороссии Потемкин пригласил к возведению в степи Одессы выдающегося человека, можно сказать, гражданина мира испанца Де Рибаса, которого справедливо причисляют к одному из первых и главных строителей города. Заслуги его оценены захоронением не где-нибудь, а в самом Петербурге. На смену де Рибасу, продолжив его дело, пришла другая, не менее колоритная, личность – француз Ришелье, который за двенадцать лет правления тоже внес значительную лепту в преображение этого края, возглавив его после Потемкина. И все это вместе невозможно вычеркнуть из памяти, из славной истории России.

Соотечественник Ришелье, Наполеон Бонапарт, общепризнанный национальный герой Франции, чью могилу в самом центре Парижа посещает весь мир, в молодости мечтал попасть на службу в Россию, и не к кому-нибудь, а именно к князю Потемкину. Как, впрочем, и немало других европейцев, так что в этом Наполеон не был оригинальным. Что привлекало корсиканца? Наверное, то обстоятельство, что некоторые его соотечественники в России состоялись как яркие личности, стали у себя на родине выдающимися гражданами. Так почему не последовать их примеру, почему не избрать тот же – через Россию – путь к восхождению?

С этой затаенной мыслью Бонапарт, на волне революционного массового подъема народа, отправился ее реализовывать, имея конечной целью стать властелином мира. Вот уже перед ним склонила голову колониальная Африка, не устояла и Европа. Наполеону этого показалось недостаточно. Алчный, обнаглевший, жадный до чужих территорий, он решил, что для него не существует и границ России, пора и ее завоевать.

Что из этого вышло – известно. Сам он еле ноги унес в рваных обмотках вместо надраенных до блеска сапог, а тысячи французских солдат остались навечно в русских снегах, ощутив на себе в полной мере всю прелесть настоящего русского мороза. Им было не до любования красотой нашей природы; Бородино, горящая Москва, река Березина и другие памятные места стали для них адом.

Разоренная войнами, обескровленная и пораженная смертельными болезнями Франция лежала посреди Европы и источала смрад. Кто помог ей? Кто протянул руку помощи? Тот, на кого она и осмелилась пойти этой смертельной для себя войной. Россия помогла. Царь Александр, внук Екатерины Второй, уговорил герцога Ришелье оставить пост новороссийского генерал-губернатора, вернуться домой и в ранге премьер-министра принять на себя руководство страной в период Реставрации. Ришелье сделал это скрепя сердце, он уже этим сердцем прикипел к Новороссии, к Одессе, вынашивал новые планы в отношении ее. К сожалению, его мечта вернуться в Россию, в любимую Одессу, не сбылась, но добрая память об этом человеке увековечена красивейшим памятником у начала Потемкинской лестницы. Как увековечена память де Рибаса в названии знаменитой главной улицы города. Наконец, как увековечена память самой Екатерины в мощном скульптурном ансамбле.

А вот про светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического с его трагической судьбой забыли. Но не должны же мы быть Иванами, не помнящими родства. Пора вернуть доброе имя человека, роль которого в истории государства российского столь велика. Справедливость должна восторжествовать. И на земле Таврии, им отвоеванной, им отстроенной, и в Севастополе, городе вечной славы русских моряков, им созданном, да и во всей России это звучало бы вечной благодарностью.

В нашем доме поселился замечательный сосед

Ну, все, за Одессу вспомнила и еще, Бог даст, не раз вспомню, от сердца отлегло. Внутренний голос требует: Ольга, ты ведь уже москвичка, пора переключаться, вдыхать полной грудью столичный воздух, тем более что в соседнюю квартиру по обмену, как в известной песенной строчке, вселился новый сосед. Моя свекровь его первой увидела в общем предбаннике, когда он выходил из дома, и все без умолку щебетала: «Он такой, он такой… Тебе не передать». Какой же он на самом деле, добиться от нее я никак не могла, что еще больше меня заинтриговало.

Новоселом оказался известный всем модельер Вячеслав Зайцев. Естественно, мне ужасно любопытно было с ним познакомиться. Однако мы, хоть и рядом жили, дверь в дверь, но в то же время как бы в разных временных измерениях. В семь утра меня уже ветром сдувало в метро по динамической трубе нашего переулка, потом толпой выбрасывало у Киевского вокзала и так же вносило в 91-й автобус, из которого на Потылихе мы ручейком втекали в проходную конторы, где я работала. Та же проходная меня не раньше восьми вечера выплевывала. Еще хорошо, когда в восемь, часто бывало и позже.

В общем, по закону подлости повстречаться с легендой отечественной моды мне долго не удавалось. Случай, как это всегда бывает, представился весьма неожиданно. В воскресенье, в мой единственный выходной, стук, а затем и звонок в дверь. На пороге пожилая женщина:

– Вы уж меня извините, я мама вашего соседа, вот приехала из Иванова, а Славика нет. Можно я у вас в коридоре присяду, устала с дороги, да вы не беспокойтесь, мне бы только стульчик или табуретку.

Она, медленно стягивая платок с седой головы, еще долго извинялась, а я, глядя на нее, поражалась скромности неожиданной гостьи, наверное, ровесницы моей мамы. Сын – такая известность, можно сказать, вершина московского бомонда, а мать – стеснительная простая провинциалка.

Я еще не совсем обосновалась в Москве после переезда из Одессы и не ведала, как в столице поступают в подобных случаях, потому повела себя так, как принято у нас. Несмотря на все ее протесты, почти силой завела ее к нам в квартиру.

– Не волнуйтесь, мы услышим, когда он придет, – сказала я, но на всякий случай написала записочку и приколола к зайцевским дверям, обитым ярко-красным дерматином, на который был наклеен вырезанный из картона белый ушастый зайчик. То ли сам вырезал, а вероятнее всего, подарил кто-то из друзей или поклонников.

В общем предбаннике на три квартиры висело расписание недельных дежурств. Этим командовала третья соседка, Анна Тимофеевна. Каждый ее выход в коридор сопровождался недовольным ворчанием по поводу игнорирования новым жильцом правил социалистического бытия: Слава, когда подходила его очередь, забывал подметать и мыть пол. Весь погруженный в свое творчество, он не обращал внимания на такие пустяки. Анна Тимофеевна выдержать подобное пренебрежение к обществу не могла, каждое утро, как заведенная на всю катушку пружина, она караулила мою свекровь и изливала ей свой гнев:

– К нему целыми днями толпы ходят, я что, прибираться обязана после этого нескончаемого табуна? Не приму дежурство, пусть его дамочки расхлебывают, берут в руки тряпку, натоптали так, что не отмыть.

Наша смена убираться была после Анны Тимофеевны, и это еще больше злило ее. Моя свекровь не терпела ссор, со своим покладистым характером, даже когда жила в коммуналке на Маросейке, ей удавалось обойтись без них. Чтобы избежать скандала, она предложила поменяться дежурствами. Расписание в тот же день было изменено, теперь мы дежурили следом за новым соседом.