Данные достоверны - Иван Черный

— В самом деле... Пошли кого-нибудь вперед.

Два конника вырвались вперед, зарысили к насыпи, чтобы найти обещанных проводников.

И почти тотчас ударил пулемет. От бугра в нашу сторону потянулись разноцветные ниточки трассирующих пуль.

Колонна сразу остановилась.

[227]

К первому пулемету присоединился второй, крупнокалиберный, знакомый по характерному низкому, тупому звуку: ту-ту-ту-ту-ту...

Крупнокалиберных пулеметов у наших разведчиков не было. Ясно: напоролись на немцев.

Пули визжали над головами. Новая очередь взрыла снег рядом с дорогой.

Спрыгнул с коня и, держа его за повод, сполз в кювет. Горячий жеребец рвался вперед. Моя рука, державшая повод, вдруг упала: в ней остался только обрывок кожаного ремня. Видимо, повод перерезало пулей...

А, шут с ним, с конем. Умный, далеко не уйдет... А что в колонне?

Приподнялся. Ржут лошади, трещат оглобли, несется брань, слышны крики.

Раздумывать некогда. Но вступать в бой нельзя: мало ли что может случиться с радиоузлом?

Кричу, чтобы дали другого коня, и быстро иду вдоль колонны.

— Михаил, положи цепь, пусть ответят огнем!

Передовые спешились, залегли, прикрывают сползающую с дороги, барахтающуюся в снегу колонну.

Истратов подводит моего жеребца.

Кое-как связываю поводья, закидываю на шею лошади, сам в седло, и дальше вдоль колонны:

— Спокойно! Спокойно!.. Будем отходить!.. Спокойно!.. Пешим разворачивать повозки!

Немецкий бункер словно осатанел. Может, пулеметчики напуганы до смерти приближением массы людей. Может, этих пулеметчиков ничего не стоило бы и смять. Да дело не в них! Дело в ближних фашистских гарнизонах. Услышат, поднимут тревогу, накроют из орудий, а главное — засекут...

— Радиоузел вперед! Отходить! Отходить!

Колонна кое-как разворачивается.

Ни связных от разведки, ни самой разведки...

— Истратов, передай Горе — отходить!

Мы отходим в лес, откуда только что вышли. Гоним коней по кривым лесным дорогам прочь от переезда, обратно к месту дневки. Только колеса и полозья стучат о корни...

Недоразумение разъяснилось в середине следующего дня, когда пришли бойцы из группы не дождавшейся нас разведки.

[228]

Оказывается, разведчики захватили и обеспечили нам другой переезд, километра за два от того, где стоял немецкий бункер. Они не поняли меня, и боковое прикрытие вышло не туда, куда нужно.

Сидеть лишний день на дневке не полагалось.

Наученные горьким опытом, мы оставили при отряде двух бойцов-разведчиков, чтобы вели колонну к условленному переезду, а трех человек отправили к командиру группы разведки с приказом ждать нас следующей ночью на втором переезде от Пинска.

Не знаю, что думали командиры частей противника, расположенных в том районе. Может, посчитали, что какой-то отряд партизан хотел сунуться через линию, но бежал, напоровшись на огонь.

Во всяком случае, немцы на дневке нас не беспокоили. Да и намеченный для нашего перехода переезд оставили без охраны.

Мы перетащили сани, переправили колонну и устремились, пока не рассвело, к Днепровско-Бугскому каналу. Поскольку леса поблизости не было, штаб полагал, что двигаться по льду канала будет удобнее, чем по чистому полю: и быстрей, и неприметней.

На заре достигли канала. Разыскали спуски, очутились на льду, погнали коней, но те с рысцы быстро переходили на шаг: пристали...

Между тем облака исчезли, взошло солнце. Оно поднималось в высоком, по-зимнему голубоватом небе.

— Плохо, — подъехав к моим саням и поглядывая на небо, сказал Михаил Гора. — Как бы не появились самолеты...

— Если появятся — сани и людей под берег...

Над левым берегом канала нависали пласты слежавшегося снега. От них на лед падали широкие синие тени.

— Боюсь, что даром нам тот бункер не обойдется, — сказал Гора.

— Знаю, Михаил, поторопи людей.

Не прошло и получаса, как опасения Горы сбылись. Сначала мы услышали рокот мотора, затем увидели немецкий самолет, летевший на небольшой высоте.

Это был пресловутый корректировщик — «горбыль», хорошо знакомый по сорок первому и сорок второму годам. Машина малоскоростная, но надежно защищенная снизу броней и оттого весьма пакостная. Повиснет, бывало, такая керосинка над боевыми порядками пехоты

[229]

или над позициями артиллерии и висит, направляя огонь вражеских орудий и минометов...

— К берегу! К берегу! — закричали в колонне.

Большая часть колонны уже втянулась под защиту нависшего снега, когда «горбыль» вынырнул над каналом.

Вынырнул, сделал крен и пошел прямо на нас.

Заметил!

Терять было нечего.

— Огонь по фашистскому самолету! — крикнул я.

Повторять команду не пришлось. Били из карабинов и автоматов, из ручных и станковых пулеметов, приладив их на спины тех, кто поздоровее.

И «горбыль» отвернул.

Покрутился, покрутился, попытался еще раз приблизиться, получил свою порцию свинца и ушел.

Но все-таки гитлеровцы нас обнаружили. Впервые за всю дорогу, но обнаружили.

— Теперь все равно, — сказал я Горе. — Командуй выходить на поле и как можно скорее к ближнему лесу. Давай!

Как мы выбирались на крутые берега канала — вспоминать не хочется. Как гнали измученных коней, не щадя голосов и кнутов, к далекому лесу — писать тошно.

Но до леса добрались, избежав бомбежки, которой боялись особенно сильно все из-за того же радиоузла.

В лесу, пропетляв несколько километров, отдохнули. А еще через день лесные дороги вывели на луга, за которыми виднелись тесовые, соломенные и черепичные крыши Сварыни.

Над крышами вились тихие дымки.

Петя Истратов, щуря покрасневшие глаза, вздохнул:

— Сейчас бы на печь — и поспать! Ох, и спать буду, товарищ командир!

А штабной повар Леша Жеребцов, поднявшись в санях, водил носом, словно к нему уже долетал запах чего-то вареного или жареного.

Было 11 января сорок четвертого года. С Булева болота мы вышли 6 декабря. Значит, переход занял более месяца.

Я проехал в голову колонны.

Бойцы, шедшие обочь саней, поднимали головы, улыбались.

Как сейчас, вижу их лица, обросшие многодневной

[230]

щетиной, их опаленные возле костров шинели, полушубки, ватники.

— Вроде дошли, товарищ командир?!

— Дошли, дошли!

* * *

В Сварыни простояли до конца февраля. Дней пять люди отдыхали, мылись, приводили в порядок истрепавшуюся обувь, чинили одежду, отсыпались.

Немцы нас не беспокоили. Только однажды совершили на деревню авиационный налет — на второй день после нашего прибытия. Прислали три «юнкерса». Часа два пикировали они на хаты, сбросили десятка три бомб, не причинивших людям вреда. А потом отстали.