Данные достоверны - Иван Черный

Сеня Скрипник, вернувшись с радиоузла после передачи очередной длиннейшей сводки о диверсионной работе, посмеивался:

— Тут-то она ему и сказала: за мною, мальчик, не гонись! Ну и развернулся народ, товарищ командир! Такого еще не бывало...

— Да ведь и такого наступления еще не бывало...

Красная Армия приближалась к государственной границе, чтобы перешагнуть ее и добить фашистского зверя в его логове, чтобы навсегда исчезла Германия империалистическая, Германия, угрожавшая миру в Европе, чтобы возникла на ее месте новая, свободная и миролюбивая Германия — наш друг и товарищ...

Предстояли еще жестокие бои. А следовательно, необходимо было знать замыслы врага. И разведчики должны были двигаться впереди наступавших войск, чтобы из глубокого вражеского тыла сообщать командованию о передвижениях противника, о концентрации его войск,

[214]

об оснащении оборонительных рубежей, о численности гарнизонов и дивизий, об их вооружении.

Разведчикам надо было идти впереди, чтобы парализовать вражеские пути сообщения, разрывать коммуникации фашистов, уничтожать их транспорт и промышленные объекты...

* * *

Путь разведчиков лежал через Польшу.

Какая она, Польша? Что ждет нас на ее измученной, веками страдавшей земле?

— Понимаешь, командир, — говорит Хаджи Бритаев, — у поляков веками воспитывали мысль, что Россия заклятый враг. Царская сволочь постаралась укрепить эту репутацию. Сколько восстаний польского народа было потоплено в крови! На этом в свое время играл паразит Пилсудский. Боюсь, и теперь найдутся любители сыграть... Вспомни, как польские националисты нападали на наших под Ковелем и Сарнами.

— Ты что же — полагаешь, встретят нас неприветливо?

— Ай, командир, зачем так? Думаю, поляки убедились, что если кто сейчас и спасет их от немецкой колонизации, так это только советские люди! Факт! Польская компартия не зря кровь проливала в подполье и в партизанских отрядах. Думаю, поляки сами видят, кто им настоящий товарищ, а кто только кричит о верности Речи Посполитой, но на самом деле действует на руку фашистам, подымая оружие против нас. И все же могут найтись темные головы, командир!

— Знаю, Хаджи. Однако меня заботит не это. Я смотрю просто: тот, кто стреляет в наших, — враг, какую бы форму он ни носил, а с врагом разговор короткий... Но как будем работать? Там же совсем другие условия!

— Понимаю. Я тоже об этом думал. Некоторое время оба молчим.

На своей земле мы были представителями законной Советской власти, представителями своей Коммунистической партии. Люди на нас и смотрели как на представителей власти и партии. И шли в партизаны, шли в разведку.

А в Польше?

В Польше дело обстояло иначе. Мы не могли требовать, чтобы каждый разделял наши политические взгляды

[215]

и безоговорочно сотрудничал с партизанами. В Польше нам предстояло опираться только на добровольное сотрудничество народа в борьбе против общего врага — немецкого фашизма.

— Трудненько нам придется, Хаджи, — прерываю я затянувшуюся паузу. — И действовать будем деликатно, только убеждением.

Зовем начальника штаба Василия Гусева и Сеню Скрипника, начинаем «военный совет».

— Обстановка в Польше неясна, — говорю товарищам. — Надо быть готовыми к тому, что встретим и друзей и врагов. Какие там действуют партизанские отряды — бог их знает. Связи с ними нет. Во всяком случае — у нас. Да и Центр пока ничего не поясняет. Случиться может всякое. Но помнить надо одно — мы идем к друзьям, к братьям по крови и по оружию.

— Верно, — соглашается Гусев. — Только брать с собой нужно надежных людей.

— Поясни.

— А что пояснять? Сейчас, когда армия наступает, в партизаны всякая публика побежала. И вчерашние полицаи тоже. Всю войну, видите ли, они морально страдали, а работали на немцев. Теперь опомнились, срочно осознают ошибки...

Вася Гусев прав.

Всякий народ пошел в партизаны. Мы не отказывали людям. Решил, хоть и с опозданием, искупить свою вину перед народом — иди, искупай!

Но брать их в Польшу... Кто поручится, что новички окажутся на высоте положения, смогут достойно представлять на польской земле наш народ?

— Надо ближе с людьми познакомиться, — говорит Хаджи.

Все соглашаются с ним. В Польшу пойдут только самые надежные, самые испытанные, самые достойные.

Из Центра приходит телеграмма, подтверждающая, что у нас отбирают бригады Бринского и Каплуна.

Людей на центральной базе недостаточно, чтобы перебазироваться под Пинск с радиотехникой и остальным имуществом. Хотя мы и собирались перевозить технику на бричках, в партизанской жизни может случиться всякое, надо быть готовым к тому, что весь груз придется тащить на себе.

Поэтому из-под Пинска вызываем отряд Сураева и

[216]

три диверсионные группы из бригады Цыганова во главе с самим Цыгановым.

Цыганов и Сураев отлично знают местность в намеченном районе временного базирования, отлично знают и маршрут следования под Пинск.

Я ввел прибывших командиров в курс дела.

Еще раз просмотрели списки личного состава.

В бригаде Цыганова и отрядах оставили только партизан с большим стажем.

Чем вызвана такая «перетряска», личный состав не знает. План перехода в Польшу известен в соединении только мне, Гусеву, Бритаеву, Скрипнику, Горе и Юре Ногину. Даже радисты, отстукивающие в Центр группы цифр, не догадываются, о чем идет речь.

Может, поэтому переформировка отрядов проходит без обид и осложнений.

Но почему молчит Центр? Почему не дает команды на переход? Октябрь уже на исходе.

* * *

Сначала мы получили из Центра радиограмму, подтверждавшую, что переход не отменен:

«К району вашего базирования, — сообщал Центр, — перемещаются штабы и тылы противника. Поэтому, не приостанавливая подготовки к переходу, организуйте подвижную, хорошо вооруженную группу под командованием опытного офицера, способную захватывать оперативные документы в штабах врага. На некоторое время группа должна будет после вашего выхода оставаться на центральной базе. Действовать группа будет по указанию Центра. Радиосвязь группы — с вами и с Центром.»

Затем пришло сообщение, что нам передается радиофицированная диверсионная группа Федора Степи и что мы должны дождаться ее прибытия на центральную базу из района Мозыря.

Ожидая людей Степи, мы сформировали подвижную группу, о которой писала Москва. Командовать ею я назначил Хаджи Бритаева. В его распоряжении оставалось пятьдесят человек, вооруженных карабинами, пятнадцатью автоматами, двумя ручными пулеметами и одним противотанковым ружьем.