Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

В Жданов уже была отправлена оперативная группа, но ее вылету мешал грозовой фронт, разлегшийся над каким-то столичным аэропортом. И не было желающих руководить совещанием, чьи решения будут пересмотрены, отменены. Впрочем, был ничтожный шанс распутать дело до прилета московских специалистов.

Вначале доложился Данилин:

– Я обратил внимание на бинты и распорядился провести дополнительное вскрытие.

– И?..

– В крови убитого обнаружен морфин. На теле – свежий след от укола.

– Наркоман? – предположил Карпеко, чувствуя, как сердце уходит куда-то вниз.

– Нет, иначе бы уколов было множество. Думаю, ему вкололи обезболивающее между ранением и смертью.

– Лекарство могло быть в машине скорой помощи.

– Врачи говорят, что нет, не могло. Такое сильное они в машине не оставляют.

– Шприц нашли? – вмешался Папакица.

– Пока нет. Но его могли сбросить в реку. Следовательно, надо проверить всех врачей, медсестер, которые имеют или имели доступ к сильным обезболивающим. Особое к тем, кто увольнялся, снимался с учета последние недели две-три.

Папакица кивнул, сделал пометку, затем сверился со своими заметками:

– А что у нас с Грековой?

За Грековой было установлено негласное наблюдение. Но оно пока ничего не дало, о чем и было доложено. Папакица сделал пометку.

– А по Павлу Шульгину местный криминальный элемент опрошен?

Теперь поднялся Карпеко. Из его доклада следовало, что Пашка крутился среди воров, но те полагали его мелкой, хотя и задиристой рыбкой.

– Еще Павла видели на посиделках вместе с какой-то женщиной, – дополнил Карпеко. – Словесный портрет получен. Знаем о ней только имя – Валентина. Их видели вместе с другой парой. По описаниям подходит Аркадий. Что за женщина была с ним рядом – установить не получается.

– Фотографию Грековой показывали?..

– Да.

– И что?..

– Неоднозначно. Кто говорит, что она, кто говорит – что сомневается.

– Вы что, не знаете что делать?.. Живо устройте им очную ставку!

–

Это Первое Сентября помнили в школе еще лет десять. После праздничной линейки начался традиционный Урок Мира. Где-то на середине, когда речь пошла о зверствах империалистов и их извечном стремлении к войне, началось самое интересное.

Больше всего повезло неспокойному 7-«В», у которого урок вела Мария Александровна Грекова.

К зданию подъехала милицейская машина со включенной мигалкой – и у многочисленных школьных хулиганов душа ушла в пятки. Но, к их удивлению, с собой милиция забрала учительницу.

Оставшийся без присмотра класс вопреки обыкновению вел себя тихо. Ошарашенные семиклассники перешептывались, пытаясь угадать причину негаданного счастья. На перемене они были героями школы, об обстоятельствах задержания Марии Александровны спрашивали не только иные ученики, но и учителя.

Чем больше времени проходило – тем все более цветастыми, авантюрными становились детские рассказы. Говорили, что при появлении милиции Мария Александровна побледнела, отшатнулась к окну – верно, хотела сбежать. Но этаж был высоким, третьим, и учительница не решилась – все равно бы попала в милицию, но со сломанными ногами.

Сходились во мнении, что ТАМ, конечно же, разберутся, но не имелось бы причины – не забирали на глазах детей.

После уроков собрались на педсовет, и сетовали на то, что так извлекать учителей – непедагогично, и это роняет авторитет преподавательского состава.

– Зато поднимает авторитет милиции, – ворчал военрук.

–

Пока задержанная, как полагали в милиции, была в шоке, ее попробовали расколоть. Но дама вполне оправдала свою школьную кличку и растерянности не показала. На допросе Мария сначала упирала на знакомство с младшим Легушевым, но затем поняла, что это не помогает, что мужик в очередной раз оказался козлом и бросил ее. Причем умудрился бросить первым. Нет-нет, на этого планы девушки были куда более далеко идущими.

В тот день Маша с удовольствием бы выдала Легушева, если б знала о нем что-то криминальное. Но такое ей было неизвестно, и спрашивали все больше про Аркадия.

Поступок Аркаши, меж тем, восхищал Машу. Ей и в голову не могло прийти, что бывший ухажер вообще способен на такое. Если бы в начале лета она знала, что мягкий Аркадий способен на подобную решительность, с расставаниями стоило бы повременить.

Затем с Марией Александровной провели семь очных ставок. Трое присутствовавших на тех посиделках не узнали Машу. Еще один – засомневался. Зато трое утверждали что женщина – та самая, хотя прическа у нее была этакая, а платье – такое… Маша все, конечно же, отрицала. Но, отправленный к ней домой наряд привез похожее платье.

– Что теперь скажете?.. – спросил Данилин.

– Да в таких платьях половина Советского Союза ходит! – в сердцах воскликнула Маша. – А прическа-то! У меня не было такой прически, спросите кого угодно!

Данилин был того мнения, что женщине поменять прическу пару пустяков.

Но ничего конкретного предъявить девушке не получилось. Ее выпустили около трех часов вечера под подписку о невыезде, кою Маша дала не задумываясь. Оставшиеся милиционеры дружно и задумчиво закурили. Дым злых папирос валил из окон так, что кашляли от него и на улице. Мужчины были выжатыми – у кого-то даже на рубашке проступала соль.

Молчали.

Пришла новость, что будто бы над Москвой светлеет небо, и следственная группа вылетает. Чуда, похоже, не случилось. С молчаливого согласия начальства, со службы уходили пораньше.

Глава 50

Не воспользовавшись машиной, Данилин заглянул в больницу и забрал Вику на прогулку. Ощущения у московского следователя были тягостными. Надо было возвращаться в столицу и рвать эти отношения.

Уловив смутность настроения мужчины, Вика поинтересовалась причиной. Тот сослался на служебные неприятности.

Троллейбусом доехали до магазина спорттоваров, что на проспекте Нахимова. Рядом лежал Приморский парк, совершенно неизвестный для приезжего Данилина. Прошлись по аллеям, мимо катера, вознесенного на пьедестал.

В обрамлении деревьев было видно не то море, не то неба. Дымкой горизонт размыло совершенно. Казалось, что некто всесильный украл море и заменил его отражением небесной голубизны.

Стояла душная и липкая жара.

Аллея заканчивалась террасой, которая возвышалась над акваторией.

От вида Данилину стало дурно. Земля чуть ушла из-под ног.

– Тебе плохо?.. – спросила Вика.

Ему было действительно скверно. Внизу узкая полоса пляжа была забита людской массой, она же просто кишела в пространстве между волнорезами. А за буйками белели запятые парусов, по акватории чертили линии моторные лодки. Но что еще неприятней, от пристани отходили прогулочные катера.

– Чего они плавают?.. – он указал на крошечные кораблики.

– Погода хорошая, вот и плавают.

– А у меня чего ты не плавают?.. Там, где я живу?..

– А где ты живешь?

– Около Виноградного.

– А там плавать негде: перекаты идут – мелко очень.

– А этот вот