Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Из туалета Карпеко спустился к дежурке. Действительно, за ночь ничего особого не произошло. Район, казалось, притих в испуге после ночных событий. Мужья опасались колотить жен, хулиганы не били стекла, пьяные не бузили.

Вскоре прибыл Данилин – вид он имел мятый. На ночь его определили в гостиницу, что находилась рядом с плавбасейном. Спал он в номере-люкс, забронированном по номенклатурной квоте. Вернее сказать – пытался уснуть. Ему все чудилось, что вдалеке он слышит визгливо-жалобное мычание сирены. Данилин то и дело прикладывал к уху телефонную трубку, проверяя – работает ли аппарат, не повреждена ли линия.

Глядя на своего коллегу, Карпеко в душе немного злорадствовал. А что этот приезжий думал? Что он сюда в отпуск приехал? Дело раскроет на глазах удивленных провинциалов, на солнышке погреется и домой?

Снова был устроен совет, на котором мало говорили и много думали.

– План был построен на человеческой заурядности. Если желаете – скуке, – сказал Данилин. – На том, что определенные входные сигналы всегда преобразуются в одни и те же действия. Если нет воды – в столовой санитарный день. Если кому-то в цехе стало дурно – за полчаса приедет «скорая». И, предположу, следующие шаги тоже должны быть где-то на поверхности.

– И какими же они будут, умник? – спросил его Одиссей Георгиевич.

Данилин посмотрел на смуглое лицо грека, но смолчал и стерпел.

За ночь выяснили: родительница Лефтерова была местной и живой родни не имела – отец погиб на войне, бабка Аркадия после так и не вышла замуж, а потом в свой срок умерла. А вот отец грабителя имел обширную родню. Он происходил из поселка, находящимся где-то посередине между Донецком и Ждановом. Закончив после войны сельскую школу, он отправился в приморский город, где и осел. Дабы проверить версию с родственниками постановили: к Волновахе отправится Карпеко. Тот ничуть не возражал: эта гипотеза ему казалась столь же бесперспективной как и все иные. Но, с иной стороны, быть может, получилось бы узнать об Аркадии что-то еще.

Кочура предлагал «Волгу» из гаража горкома, однако Карпеко попросил машину поскромней. Ему выделили «Жигули», на которой и отправились в путь. Около выезда из города стоял пост со шлагбаумом, где их машину задержали и бегло осмотрели.

Затем машина пошла по пустой трассе. Карпеко размышлял.

Судя по словесным характеристикам соседей и сослуживцев, Аркадий не выглядел человеком решительным, бунтарем. Он раньше жил с мамой, после, как видно, попал под влияние армейского приятеля. И если Карпеко не ошибался в своих предположениях психологии Лефтерова, тот сейчас забился в какую-то дыру, где сидит в страхе и растерянности.

Впрочем, в изобретательности ему отказать было нельзя, и, обуздав страх, он мог выкинуть нечто этакое. Но пока это не произошло, его можно было брать тепленьким. Только вот где?.. Кто-то же ему этот приют предоставил? И не был ли этот кто-то неведомым третьим в свершившемся ограблении? Экипаж патрульной машины, завязавшей бой с Павлом, путался в объяснениях, не мог сказать, сколько было фигур в свете фар. Логично было бы предположить, что у воров было два велосипеда. Однако же один был ранен, и велосипед могли сбросить, а потом его кто-то украл, подобрал… А, быть может, велосипед забрал третий.

Этот предполагаемый третий более всего страшил Сергея своей неизвестной величиной, кою не получалось даже приблизительно подсчитать. Карпеко порой доставал фотографию с Аркадием и Викой, пытался себя убедить, что именно эта девушка – тот самый третий. Но ничего не получалось, не помещалась она в это уравнение. И еще: Сергей любовался этой девушкой. Его несколько колола ревность, но ревновал он эту девушку только к Лефтерову, но никогда – к Данилину.

А если третьего все же не было? Тогда убежище надо было подготовить загодя. И где в городе можно укрыться? Участковые и наряды уже проверяют чердаки, подвалы.

И еще, если бы в их планах было покинуть город, они бы не стали в него возвращаться.

–

Пока машина с Карпеко неслась по трассе, обгоняя грузовики с горячим и душистым зерном, Данилин, отец и сын Легушевы отбыли на завод, где в ленинской комнате собрали трудовой коллектив. С трибуны, обтянутой красной парчой первый секретарь обкома вещал с профессиональным задором, пытаясь расшевелить и вывести на прямой диалог коллектив. Но труженики сидели смутные и зажатые, будто нынче происходит суд и они – обвиняемые.

– А вот как так получилось, что из молодого и перспективного специалиста Лефтеров превратился в последовательного врага советской власти? Чем же он был обозлен? Не смог его коллектив поддержать в чем-то? – вопрошал Легушев-старший.

– Ну, мы гроб для его матери сколотили, – ответил кто-то неуверенным голосом с дальних рядов.

Оставив коллектив в зале, Данилин принялся по одному и почти наугад выдергивать на беседу работников.

От Аркадия тут же все задним числом отказались. Получалось, что пропавший был нелюдим, и все с ним общались лишь по работе. Ханина не вызывали, а он сам не стал набиваться на встречу – не записали бы в пособники. И следователи не узнали, как бывший заместитель начальника цеха брал у Ханина планы здания, прилегающих территорий. Впрочем, то следствию было без надобности. Данилин вполне справедливо полагал, что чертежи и планы положены были Лефтерову по работе.

Меж тем, за глаза начальства и парторга в трудовом коллективе о Лефтерове говорили со смесью ужаса и зависти. Конечно, его поймают – ведь в «Следствие ведут ЗнаТоКи» не показывали случая, чтоб преступник уходил от наказания. Но прежде Аркадий поживет широко. Он, наверное, нынче где-то в Пицунде или в Крыму…

–

От Волновахи на Камыш-Зарю шла одноколейка в ленивом окружении полей и посадок. Верно, чтоб машинисты тепловозов не сходили с ума от жары и однообразия, на железнодорожную нить были нанизаны станции с вокзалами типовой архитектуры. При них – багажные отделения и туалеты, которые всегда можно найти по запаху, хотя обычно на станции было безлюдно. От шпал, разогретых на солнце, пахло креозотом и дальней дорогой.

При станциях всегда имелся небольшой поселок, в котором из достопримечательностей был только клуб и магазин. В небольшом зале магазина половину площади занимал сельский ширпотреб вроде резиновых сапог, оцинкованных ведер и лопат. В продуктовом части торговали хлебом-кирпичиком – его было проще транспортировать, а также консервами и гадкими «чернилами». После обеда магазин обычно закрывали, но это никого не тревожило, поскольку в поселке у людей все было своим – от