Однажды в СССР - Андрей Михайлович Марченко

Клуб, наоборот, открывался в сумерках. Там крутили кино, устраивали танцульки. Если кино было скучным, а танцы срывались из-за отсутствия барышень, то поселковые кавалеры веселили себя сами – преимущественно поименованной самогонкой и мордобоем.

В этом поселке Карпеко не бывал ранее, но ничего нового для себя не увидал. Они в первый раз остановились у магазина – хотелось минеральной воды или хотя бы какой-то шипучки типа «Буратино».

И выйдя из машины, Карпеко не поверил своим глазам – навстречу ему чрез полуденное марево шагал сам Лефтеров. Следователь вздрогнул, и встречный ответно зашатался на нетвердых ногах, продолжил свой путь. И, хотя, Сергей никогда не видел Аркадия, понял, что это другой человек. Медицинскую карточку на Аркадия из поликлиники привезли почти сразу после перестрелки. И Карпеко уже знал: зубы тому еще не рвали, хотя три пломбы имелось. У встречного же были дурные вставные зубы желтого металла, пивной живот и шрамы на нем – видимо, следы какой-то пьяной поножовщины.

В деревнях обычно было, что в результате многолетнего скрещивание всякий походил на всякого. Пришлый ген размывался. Но выбывший из деревенской среды, нес в город черты своего клана, кои несколько поколений еще были уловимы.

Вслед за аборигеном Сергей вошел в магазин. Местный купил на засаленные рубли дрянного вина, а Карпеко за мелочь взял две бутылки ситро. Выйдя на улицу, одну бутылку отдал водителю, вторую, открыв, начал пить.

В единственном скверике около вокзала их ждал также отдаленно похожий на Аркадия участковый. Вид он имел помятый и похмельный. Невидящим взглядом он смотрел на пыльный обелиск с именами тех, кто погиб освобождая эту деревушку.

– Приехали? – вместо приветствия спросил участковый, хотя это было ясно и без вопросов. – Ну, что ли, пойдем…

Расспросы, конечно же, ничего не дали. Аркадия в поселке помнили смутно. Являлся он сюда последний раз еще до армии – когда была жива бабка. Его двоюродный брат видел Лефтерова в прошлом году, когда всей семьей ездили купаться на море в Жданов. Но общались они практически вскользь – встретились после приезда в город. Затем гости тут же отправились на пляж и снова заглянули к родственникам ближе к вечеру, дабы кратенько отметить встречу.

Карпеко попросил показать дом бабушки – тот стоял на окраине поселка в полузаброшенном саду. Хата была покосившейся, от пыли окна стали едва прозрачными. Вместо шифера или черепицы на крыше был раскатан рубероид, который, чтоб не сдуло ветром, придавили камнями. То был крайняя степень нищеты даже в небогатом поселке.

Дом брата и старушки, конечно, осмотрели. Результат был ничтожен.

Следовало возвращаться в Жданов, где оставшиеся тоже не достигли сколь-либо заметных усилий.

Следствие, похоже, зашло в тупик.

Глава 48

– А, шалава, приперлась! Вся в мать!

Бабка внучку не любила, именовала только шалавой и норовила стукнуть клюкой при каждом удобном случае. Удавалось это не всегда – старуха была слепа как крот, да и с годами легкости в суставах не прибавлялось.

Внучка была незаконнорожденной. Единственный сын бабки, некогда, не вставая с больничной койки, заделал ребенка смазливой, по его мнению, медсестричке. Позже сына зарезали в какой-то тюремной разборке, однако внучка осталась.

«Сука не захочет, кобель не вскочит», – заключила бабка, осуждая также еще трех матерей ее внуков.

– Шалава, в отцовский дом хахаля притащила, – бранила она Валентину.

На самом деле в дом старуха их не пустила и на порог, но удалось устроиться в пыльной и гадкой летней кухне, которую сдавали бы квартирантам, если бы они все же смирились со скверным характером бабки.

Аркадий презирал себя за то, что оказался зависимым Валентины. Она весь день где-то пропадала, и появилась лишь под вечер, принесла бутылку ситро «Буратино», буханку хлеба, да банку бычков в томате.

– В городе облавы. Половину дружков Пашки замели. Везде ментов полно: на вокзале, на автостанциях. Говорят, на дорогах машины перетрушивают.

– И что теперь делать? Сдаваться?

– Я тебе сдамся!

– Пересидеть тут?..

Валентина покачала головой:

– Нам нельзя тут оставаться. Не сегодня-завтра бабка проболтается про тебя. Что хахаль – это чепуха, а вот то, что ты сидишь в этом курятнике безвылазно – это подозрение. Тут обычно пьют да орут дурным голосом.

– И что мне делать?..

– Постарайся выспаться. У меня есть план.

–

Из двора бабки вышли в самую темень, в два часа ночи, шли тихими улочками, по краю поселка, обогнули кладбище по дороге, что шла по краю кручи.

Затем снова улица поселка. Минули дом, в котором свой беспокойный сон смотрел Карпеко, мимо двора деда Коли, который спал куда крепче на своем жестком топчане. Один раз залаял разбуженных их шагами пес, но он замолчал, как только пешеходы удалились.

Вышли к садам, повторив частично тот путь, который проделали два дня назад с Пашкой и Викой. Но у кварталов не свернули вверх, а пошли прямо. Потом брели по спящим дворам, по закоулкам. Лишь раз вышли на центральную улицу, когда требовалось перейти по мосту на другую сторону реки. Снова подворотни. Только раз им попался автомобиль, да еще встретилось три человека – двое спешило куда-то, третий выгуливал пса.

– Куда мы идем?

– Узнаешь.

Прошли весь город, стали спускаться. Чуть левее был вокзал. Город для пассажирских поездов был конечной станцией, и составы отправлялись лишь днем, в удобное для пассажиров время.

На подъездных путях дремали электрички. Завтра они проснутся, отправятся в путь, понесут живой груз через жаркие поля. Неужели Валя хочет его спрятать в каком-то вагоне, в рундуке?.. Но их наверняка проверяют, благо поездов немного. Но нет, Валентина повела его в Приморский парк, который меж пансионатов сбегал вниз к морю.

Чего-то ждали в какой-то роще, сидя на цоколе заброшенного фонтана.

В четыре часа стало сереть, в полседьмого сыграли побудку в пионерском лагере на взморье. В начале восьмого из пансионатов на море потянулись отдыхающие. Аркадий и Валентина пошли с ними. На пляже расположились в метрах трех от воды.

Она бросила ему плавки:

– Иди, переодевайся.

– Это и есть твой план?..

– Да…

Когда он, переодевшись, вернулся, Валентина протянула ему огромные солнцезащитные очки с зелеными стеклами и панамку. Затем из бумаги сделала лепесток, который крепился на переносице очками. Такой носили многие – чтоб кожа на носу сильно не облазила. Ушла переодеваться сама. Вернувшись, пошла к морю. Солнце только встало, и лучи мягко очерчивали женское тело. Валентина определенно была хорошо сложена: в ней имелось все то, что обычно нравится мужчинам: большая грудь, которой тесно в купальнике,