Светлолесье - Анастасия Родзевич

– Когда ты снова стал собой?

– Тише. – Наставник кивнул на просветителя. – У нас мало времени.

– О чем ты?

Фед щелкнул пальцами, и вокруг нас растекся светло-желтый, цвета топленого масла, защитный купол. Убедившись, что никто не заметил колдовства и мы надежно защищены от подслушивания, наставник склонился ко мне и проговорил:

– Я отправляюсь в Обитель и доложу обо всем Совету.

– Ты оставляешь меня?

– Нет, но…

– Ты видел, что вчера случилось на площади?

– Не бойся, Лесёна. – Наставник развернул меня и слегка встряхнул за плечи. – Я ненадолго.

Должно быть, Фед заметил что-то на моем лице. Он опустил взгляд на мои руки, подавил вздох.

– А силы еще не вернулись, – проговорил он. – Я не могу исцелить тебя, прости.

Я кивнула, хотя радость от встречи быстро выветривалась.

– Что ты расскажешь в Обители?

Фед отечески погладил меня по голове.

– Все, что сказал этот несчастный. Про Чудову Рать и Печать, что ее сдерживает.

– Это правда? Чудова Рать под Линдозером?

Мой голос меня выдал. Наставник поднял затянутые чернотой глаза.

– Быть может.

– Но что мы будем делать, если это правда?

– Не знаю. Печать – все равно что примочка на загноившейся ране. Земля не может удержать такую силу, и оттого в Линдозере со всеми творится странное.

Я с трудом перевела дыхание.

– Она рвется наружу!

– Но и нашей земле ее трудно держать. Рать пришла из Нижнего мира. – Глаза Феда тлели холодным огнем. – Ей не место здесь. Она отравляет землю, отравляет весь Срединный мир. Если это правда, времени осталось немного. Ярость и голод Чудовой Рати проникает во все живое. Они уже поглотили Вороний Яр, следующим будет Линдозеро. А дальше все быстрее и хуже.

Я похолодела.

Скрипели пригибаемые ветром деревья, бушевал и пел свою дикую песнь городу дождь за окном. Капли падали на невредимое крыльцо мунны… Может быть, и наш разговор с Федом обратится в морок? В один из тех неверных волнующих снов, что обещали впереди надежду?

Свет почти погас, и в его неясных подрагивающих отблесках все казалось ненастоящим, но в то же время сказочным и каким-то чужим. Когда светец с треском догорел, мунна почти погрузилась во тьму. В навалившимся шуме дождя едва угадывалось мое сбитое дыхание.

Где же ты, Полуденный царь, когда ты так нужен?

Что делать теперь?

Я прикрыла ладонью глаза, а когда нашла в себе силы открыть их, первым проявилась спина просветителя и единственный непогасший светец рядом с ним.

Не будет света, но будет огонь. Пусть тьма никогда не настанет!

Никто не придет спасать нас. Не на кого надеяться. Червенцы, колдуны…

Если земля гибнет, удерживая чудовищ, не все ли равно будет, за чью правду мы стояли и за чьих богов бились?

– А что, если я отыщу ее? Печать?

Свеча рядом с просветителем треснула. Жрец прервался, бросил на нас с Федом спокойный взгляд, а потом вернулся к Чтению.

– Что ты задумала?

– Хочу увидеть ее.

– Зачем?

Я медлила с ответом. Казалось, не все еще известно про Печать.

– Почему… почему ты так мало говорил мне раньше о Чудовой Рати, о колдовстве крови, о царе Полуночи?

– Прости. – Глаза наставника наполнились горечью и стыдом. – Я не хотел, чтобы правда выела тебя изнутри так же, как и всех нас, стариков. Наше нутро ссохлось от страха. Я хотел, чтобы у тебя была вера, незамутненная, чистая, простая.

Я не знала, что ответить.

– Тьма все еще в нас, – наконец тихо сказала я.

– Но ты сильнее, чем кажешься. Путь Разрушения в основе своей глубоко связан с переделом, переходом, даже больше, чем Путь Превращений. Разрушающие – те, кто отбирает, но и те, кто призывает совершенно новое, – еще тише сказал Фед.

Разрушить до основания, выжечь, очистить, но и самому очиститься пламенем. Я знала эти слова. Так он рассказывал о моем Пути, когда я не хотела, боялась колдовать.

Но сколько можно терять? Может быть, пора что-то и обрести?

Для начала – правду.

– Так есть ли способ отыскать Печать?

Фед крепко задумался, и рука его сама собой потянулась туда, где раньше висели гусли.

– Цветок папоротника.

Я сникла.

– Цветок, который цветет в ночь летнего Солнцеворота? Но разве такое бывает? Это же сказка…

– Если хочешь что-то отыскать – даже Печать – лучше способа не придумать.

Наставник поднял руку и указал на мою обрядовую ленту длинным желтым ногтем. Я коснулась камня, подаренного в последний вечер в корчме. Теплый кругляш уже давно не досаждал, и тяжесть лунницы стала такой привычной и родной…

– Цветок – и быль, и небыль.

– Как Полуденный царь?

Этой ночью Альдан наконец-то выспался. В теле чувствовалась приятная легкость, но чутье подсказывало: ненадолго.

Умывшись, травник некоторое время смотрел на чащу, наблюдал, как бесшумно волнуются вдалеке ветви, и понимал, что где-то там зло собирает силы для новой атаки.

На костяшках кулака виднелись ссадины, свидетели его тайны. В неразберихе Альдану удалось подобраться к чародею, но колдовство, точно ветви терновника, уже оплело всех вокруг, и потому, даже когда червенцы увели Меная, от его шипов некуда было деться. Чародеи глубоко проникли в тайны леса, каким-то образом поняли, как распоряжаться проклятой силой… Или же это чаща навязывает им свою волю?

Эх. Если бы Альдан не впился глазами в Лесёну, все могло бы повернуться иначе! Травник познал цену своего промедления: ведь еще чуть-чуть, и Лесёна тоже бы угодила в расставленную Менаем западню. Сколько бы у нее достало воли, чтобы сопротивляться обольстительным песням колдуна? Несомненно, через нее и через тех духов и чуди, что подвластны Менаю, зло хотело добраться до города и людей в нем. Но лес так просто не отступит от своей добычи: зачем-то же понадобилась ему несмышленая девчонка-колдунья!

Как бы ни были ему неприятны княж и Ордак, Альдан чувствовал, что они в некотором роде заодно. Поэтому ни за что нельзя позволить скверне расползаться по Линдозеру дальше.

Однако перед глазами вновь предстало видение: нежные девичьи губы в счастливой улыбке, взмах руки и водопад темных волос. Все это было так ярко в его воображении, что он почти слышал перезвон украшений Лесёны. Словно колдовство Меная все еще имело силу здесь и сейчас, в полдень на старой мельнице. Альдан снова ощутил отголоски голода и страсти.

Несомненно, внутри него жило свое собственное чудовище, которое тоже необходимо было укротить. А как иначе? Эти желания, посеянные колдуном, – терн, оплетающий его цель, которая и без того