Светлолесье - Анастасия Родзевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колдунья улыбалась, закрыв глаза, и солнце золотило ее макушку. Сквозь тонкий бежевый лен прорисовывался статный абрис фигуры. То ли она смеялась над ним, то ли действительно не осознавала всей своей власти, но в тот момент, когда взгляд травника опускался на округлые части ее тела (что было почти постоянно), он попеременно попадал то в жар, то в холод.
И нежность эта, и звериная жажда поглотить ее – все это было ново, чуждо, непонятно. И самое страшное было в том, что поделать с этим ничего уже было нельзя.
Голодный твой взгляд обращается к мраку,
К душе, что познала тяжесть оков.
Такому, как ты, больше крылья не надобны,
Цеди же до дна яд дурманящих снов.
Плети же скорей для меня ты дороги
Сквозь чащу и мглу, сквозь хвою и мрак.
Скорее приди сквозь туман междумирья
Иной и забытый всеми чужак.
Гори же ты пеплом и горькой полынью!
Погибай с моим именем на устах.
Восстань невозможным чудом в объятиях
Крепости Нзир-Налабах!
Гори ты пламенем моим…
Он почти слышал, как старое мельничное колесо треснуло от удара, а он сам, не глядя, нырнул в прохладную заводь. То было чувство, прежде неведомое, и оттого страшное.
Когда музыка умолкла, чары не рассеялись: травник видел это в глазах людей, в мелких деталях, вроде застывшей и так и не донесенной до рта кружки…
Видел в своем мучительном распаленном сне.
– Перерыв, друзья, – вдруг сказал Менай, отставляя гусли. Чародей следил за Альданом из-под опущенных ресниц, и травник понял, что тот видит его насквозь. И не просто видит, а наслаждается.
Колдун создал для травника не морок, но иное видение, и тем самым помешал Альдану сорвать представление. Это осознание отозвалось громовой яростью внутри, настолько сильной, что рука сама собой потянулась к ножу на поясе.
Борьба стала очень личной.
Людская стена вокруг скоморохов росла, и травник понял, что колдовской морок толкает горожан не только к дальнейшему безрассудству… а к смуте.
– За Полуденного царя! – вдруг крикнул кто-то, Альдан не понял, кто именно. – И да восстанет древний город Нзир-Налабах!
Лесёна рухнула без чувств. Альдан поднял колдунью и уложил на телегу неподалеку, чтобы разошедшаяся толпа не затоптала ее. Теперь танцевавшие пришли в неистовство, громили прилавки, раскачивали навесы и глушили музыку одобрительным воем.
Альдан вытащил нож и побежал к скоморохам, но те бросились врассыпную, как тараканы. Тогда он кинулся наперерез и прыгнул на одного, прижал к земле, сорвал маску – то была маска лисицы, а не змея, но под ней был Менай. Как же он ошибся? Неужели Друг Змей ушел?
– Отпусти меня, травник, – вдруг сказал старик. – Ты не понимаешь, что творишь. Мы не враги тебе.
– Мы? Кто еще с тобой? – прохрипел Альдан. Слова колдуна нисколько не тронули его, отчасти потому что линдозерцы вокруг уподобились бешеному зверью, а это было непростительно.
Менай сипло рассмеялся.
– Кто еще с тобой?! Лис… Ну конечно! Это ты – Лис! – Не сразу, с раскачки понял Альдан. – Значит, остались еще Змея и сам Друг Змей!
– Нас много и станет еще больше. Скоро все узнают правду про Печать!
Травник вскинул голову, озираясь. Колдун в змеиной маске исчез, Менай тоже пытался вырваться, но Альдан крепко держал его. Столпотворение вокруг достигло новых пределов: похоже, морок спал вместе с музыкой, и люди постепенно приходили в себя. Но буйство никуда не девалось: песни накачали горожан кипучей злостью, какой-то обостренной жаждой справедливости, и теперь эта сила изливалась на город разрушениями. Травник чувствовал что-то похожее, исходящее от Меная.
– Зачем вы делаете это? – совершенно искренне, пытаясь хоть немного понять, спросил Альдан.
– Ложь червенцев едва не уничтожила нас! Пусть теперь они почувствуют, каково это, – с кривой ухмылкой просипел Менай. – Каково это, жить одной ненавистью!
Старик сказал еще что-то про Полуденного царя, но Альдан уже не слушал, его взгляд был устремлен на другой конец площади, туда, где колыхались алые знамена. «Наконец-то», – с облегчением подумал Альдан, когда на площадь хлынули червенцы из крепости. Альдан видел во главе червенцев Ордака, дружиной командовал Усор, старый дружинник и побратим княжа.
Конница мешкала у мунны: люди бросались прямо под копыта. Просветитель и те, кто были там, видимо, тоже сохранили рассудок, поскольку указывали червенцам на помост, где прежде играли скоморохи. Спешившись, воины щитами пробили путь сквозь толпу, и вскоре Ордак и Усор оказались там, где Альдан прижимал к земле Меная.
– Я поймал колдуна, – сказал Альдан, передавая старика в руки червенцев. – Это он заморочил людей песней о Полуденном царе.
Воевода с одобрением взглянул на травника, но Ордак явно не поверил словам.
– И еще, – добавил Альдан ровно. – Я видел, как он спрятал в суму странные вещицы. Уж не для колдовского ли обряда?
Голова разрывалась от тупой боли, меня мутило. Предчувствие чего-то неотвратимого, словно пепел, оседало на губах. Что произошло? Отчего внутри так пусто, отчего кажется, будто я после долгого времени скитаний вернулась в отчий дом? Тело непослушное, будто не мое вовсе.
Я, покачиваясь, села, зажмурила глаза. Вдалеке рокотало небо, носились стрижи, пахло смолью, но прежде всего острым клином вбивалось в виски иное – людские крики.
– Ну-ка, иди сюда, сестрица!
Мертвенно-бледный Минт обхватил меня за плечи, поднял. Я открыла глаза, огляделась. За ним стояла Яния, белая как полотно, и что-то шептала, с испугом озираясь по сторонам.
Люди напирали друг на друга, кричали, дрались. Купеческие палатки покосились, навесы смело в пыль. На город напали? Разбойники? Нет. Никто не пытался растащить товары, наоборот, они валялись, как ненужный хлам и исчезали под ногами разбушевавшейся толпы. Нас попытались оттеснить в сторону, но Минт довольно грубо этому воспрепятствовал.
Я вспомнила! Среди скоморохов, под маской, пел Фед. Я ждала его, затем танцевала… А потом… потом…
– Кого-то из певцов схватили за колдовство, – прошептала Яния.
– Возвращайтесь домой! – гаркнул Минт. – Кто знает, что может
