Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

безбедное будущее семье, счастье дочке, в конце-то концов. И росла бы Уля в надежных объятиях родителей, и не было бы всего этого страха, голода и темноты. Но вместо этого Артем выбрал горечь на языке, кулек таблеток и вечное пресмыкание перед мерзким стариком!

От гнева перехватило горло. Да как он посмел? Почему не подумал о них с мамой и так легко перечеркнул их счастье? Но обида быстро утихла. Слишком ярко в памяти горела жажда охоты. Предвкушение, как говорил Рэм. Вот кто точно смог бы понять Артема. Он вообще понимал происходящее куда четче и правильнее.

Уля встала, прошла по коридору до кухни, налила в стакан холодной воды из-под крана и выпила ее медленными глотками.

Может, протягивая Гусу третий подарочек, Артем и не вспомнил про свою семью, но ведь квартира как-то оказалась завещанной дочери с бывшей женой? Да и мама видела его полынную татуировку, значит, он встречался с ней уже после всего описанного на трех стенах. Значит, его потянуло назад. Главное, разобраться – когда? Что изменилось? Куда привел его путь после игры? Куда он может привести ее саму?

Допивая воду, от которой ломило зубы и светлела голова, Ульяна почти успокоилась. В ее руках оказался бесценный дар – возможность прочесть о служении Гусу. Понять, чего стоит бояться особенно сильно. Пусть и чтение это было мучительным. Но прочитала же она в школе «Войну и мир»? Глупо хихикая над собственной шуткой, Уля вернулась в комнату и села за стол.

По следующему листку было видно, что Артем взял перерыв. И время это он провел с пользой для своего разума. Строчки больше не сталкивались друг с другом. Нет, эту запись делал человек с твердой рукой и ясным сознанием. Таким отца Уля еще не знала.

«У слепцов нет тьмы. Зато нюх есть. На смерть нюх есть. Тянет их, жадно им и маетно, только бы посмотреть: кто там упал? Кто там не дышит? Кто лежит теперь холодный? Смотрят-смотрят на мертвых. А я смотрю за ними. В нос бьет полынь. В людях живет страх своей смерти. И предвкушение чужой. Мы похожи, просто я зрячий. А они слепы.

Теперь с удовольствием езжу на службу. Мне нравится ее так называть. Есть я и такие, как я. Есть Гус. А большего мне и не нужно.

Хотя с другими полынниками сойтись пока не получается. Среди нас так не принято. Охота не терпит компании. Вещицу не поделишь на двоих. Конечно, хочется поговорить. Сесть, выпить пива. Как с Петровичем. Да, как с ним. Коврик я сжег. Каким глупым я был тогда. Уже не слепец, но еще не зрячий. Меченый, а не избранный.

Вот снова начал писать. Глупо, но Гус сам напомнил. Сказал, что летописца у него еще не было. Но как описать этот запах полыни? Не перебить его, не смыть. Даже пробовать нечего.

От служек так не пахнет. Они чуть отдают травяной горечью, им всегда достаются одни крохи. Но полынников чуют отлично. Поджимают хвосты, тупят взгляд. Дрожь по жалким телам. И тошно, и сладко смотреть на них. Так и должно быть, мы охотники, они слуги. Мы приносим тьме подарочки, они моют за нами полы. Хуже только меченые. Еще хуже – слепцы.

Я выбрал правильный путь. Мне показали, как меняется метка, стоит выполнить приказ. Появляются новые листья, контур наливается цветом. Гус держал мое запястье в своих пальцах, и метка расцветала под ними. А потом он меня отпустил. У крыльца курила баба. Та, что забирала мои вещицы. Она посмотрела на меня испуганно, выпустила дым и двинулась по дорожке. Я постоял, подумал и все решил.

Сказал ей: стой! И она остановилась. Спросил: огонек будет? Подскочила – большая, нелепая, потная, – протянула зажигалку, а рука ходуном.

– Как зовут?

– Тоня.

– Чего боишься меня? Раньше не боялась.

– Раньше ты меченый был, а теперь… полынник.

– А ты кто?

– А я никто.

Трахать ее за углом было мерзко, как ночью есть замерзшую колбасу. На губах осталась жирная пленка. Но остановиться не смог. Бил ее, тискал, щипал. Потом она натягивала колготки, а я стоял и смотрел в сторону. Мог убить ее прямо там, никто бы слова ни сказал. Тошно стало от этого. Не хочу так больше. Спросил: мол, как же ты такой стала, Антонина? А она: не смогла третий подарочек принести, мамка у меня лежачая была, хотела ей помочь, две вещицы отыскала, а третья – подушка, я этой подушкой мамку свою задушить должна была.

И заплакала, только живот под платьем заколыхался.

– И сколько мамка твоя прожила потом?

– Две недели. Не смогла я, понимаешь? Она меня вырастила, всю жизнь со мной… А я – своими руками? Не смогла…

– Ну и дура.

А что тут еще скажешь? Дура».

Уля еле успела добежать до унитаза. Ее вывернуло. Именно так и задумывал режиссер поганого квест-рума. Пустой желудок мучительно сводило судорогой, Уля задыхалась, выплевывая желчь, но не могла остановиться. Прочитанное было не просто отвратительным. Оно, будто рак, росло внутри, пожирая остатки всего светлого и живого. Не видя толком, что делает, Ульяна выскочила в коридор, натянула ботинки, схватила куртку и выбежала наружу.

Больше всего на свете она боялась увидеть на пороге пыльный коврик. Зеленый с желтыми разводами. Но нет, Артем не соврал, коврика больше не было. Вот бы и Артем тоже сгинул где-нибудь! Пусть бы он тонул в полынном тумане! Пусть бы его вообще никогда не существовало. И ее самой вместе с ним.

Как она вызвала такси, как стояла во дворе, ожидая машину, Уля не помнила. Всю дорогу до коммуналки она судорожно пыталась вспомнить хоть один маленький кусочек какой-нибудь молитвы. Первый раз в жизни ей отчаянно захотелось в церковь. Любой религии. Главное, чтобы тихо и спокойно. Чтобы вдруг оказаться под чьей-то защитой. Молитва не вспоминалась. Машина тащилась через пробки. Строки из записок Артема пульсировали в голове.

Подъехала к дому Уля в сумерках. Расплатилась с молчаливым таксистом, разменяв заветную пятерку. Вспомнила себя, испуганно берущую деньги у Гуса, сдержала острое желание отвесить самой себе оплеуху и начала подниматься по лестнице.

Все тот же запах мочи и прокисшего пива. Все те же рассыпающиеся под ногами грязные ступени. Они хоть немного возвращали Улю в реальный мир. Но этого было мало. Катастрофически. Что делать дальше, она не знала. Искать еще один подарочек для Гуса? Вот уж нет: даже малейший шанс стать такой же, как Артем, пугал Улю сильнее всего прочего. Хуже было только проиграть. И занять место толстой безропотной