Юность Лагардера - Поль Феваль

— Более или менее, — отвечало его королевское высочество. — Ее зовут Жанна де Сеньеле, графиня де Монборон… Она дочь маркиза и государственного секретаря… а дед ее, Жан-Батист Кольбер, был одним из величайших наших министров. Итак, mio саго, если вы пожелаете углубиться далее, то встретитесь с торговцем сукном из Реймса… Но, может быть, ваши понятия о чистоте крови воспрепятствуют…

Гонзага расхохотался.

— К чему мне проявлять большую щепетильность, чем было принято в вашей собственной семье, монсеньор? Ведь вы принадлежите к династии Бурбонов, а, стало быть, в ваших жилах тоже течет немного крови тех самых Медичи, что были торговцами и банкирами во Флоренции! Поэтому и я не стану требовать, чтобы эта дама доказала наличие шестнадцати поколений благородных предков!

На следующий день, в Опере герцог Неверский показал ему графиню. Мало сказать, что она понравилась Карлу-Фердинанду — он попросту влюбился в нее с первого взгляда.

Вечером он доверительно сообщил Антуану де Пейролю:

— Очень скоро она станет герцогиней Мантуанской и Гвасталльской. Per Baccho! Она вполне этого заслуживает.

Этими неосторожными словами Гонзага, сам того не зная, искушал судьбу. Людям не дано предугадать, что ждет их в будущем, но они слишком часто об этом забывают.

XI

В ЗАЛЕ ДЛЯ ФЕХТОВАНИЯ

В одно прекрасное утро, после ночной оргии, где песен было спето не меньше, чем выпито бутылок вина, утомившись от утех с легкомысленными прелестницами, три неразлучных Филиппа и Карл-Фердинанд де Гонзага покинули Пале-Рояль, внезапно ощутив, что им остро не хватает других, более благородных развлечений.

Все члены прославленного квартета, так огорчавшего своим поведением Версаль, прекрасно владели оружием и не раз доказывали свою доблесть — в особенности его королевское высочество, которому довелось отличиться и на поле брани.

Нынешней ночью принц вспоминал боевую юность, рассказывая массу забавных и трогательных историй своим собутыльникам, каждый из которых держал на коленях молоденькую актрису, опьяневшую от шампанского и от ласк.

В конечном счете все четверо так возбудились при мысли о воинской славе и подвигах, что отослали прочь разочарованных и обманутых девиц. Чувствуя, что заснуть сегодня все равно не удастся, принцы сочли за лучшее последовать совету герцога Неверского, который предложил:

— Друзья мои, не пофехтовать ли нам, чтобы как следует размяться?

Куда отправиться, сомнений не было. Есть ли, спрашивается, лучшее место для сей забавы истинных дворян, чем зал в двух шагах от Лувра, на улице Круа-де-Пети-Шам?

Модное заведение держали на паях гасконец с нормандцем, носившие имена, вполне отвечавшие их ремеслу: одного звали Кокардас, что означает «Кокардец», а другого — Паспуаль, то есть «Лампасник».

В этом зале принимали избранных, и принцы могли быть уверены, что встретят здесь лишь людей своего круга.

Достойные владельцы зала даже намекали, что однажды к ним заходил — разумеется, инкогнито — сам Король-Солнце, который оказал честь Кокардасу-младшему, скрестив с ним шпагу. Впрочем, можно ли во всем верить пустозвону-гасконцу и хитрецу-нормандцу?

— К несчастью, — горестно повествовал уроженец жаркой Тулузы, — наши проклятые страстишки сыграли с нами, как обычно, дурную шутку… От моего благородного друга прямо-таки разило вином. Ну что тут скажешь? Перебрал, черт побери! А сам я едва стоял на ногах, изнемогая от усталости после известных ночных сражений… Проклятье! Если уж говорить, так всю правду. Шпага его величества трижды пометила колет Паспуаля, я тоже пропустил два удара! Ах, дьявольщина! Наш монарх не сдержал презрительной улыбки… Как только я не умер от позора! Доселе жизнь моя была безупречной, без единого пятнышка — и вот такой афронт! До конца дней я буду краснеть при мысли об этом!

Паспуаль же, сохраняя присущие ему любезность и кротость, неизбежно поправлял приятеля своим гнусавым голосом:

— Прошу прощения, мой достославный и дражайший друг, но память тебя слегка подводит… В ночь перед историческим днем перебрал ты…

И, закатив к небу голубые глаза, добавлял со вздохом:

— А я… О, эта черненькая плутовка!

На что Кокардас-младший отвечал:

— Что в лоб, что по лбу! Из-за женщин и вина мы с тобой, бедняга, потеряли славу лучших клинков королевства. Клянусь, я и в могилу сойду безутешным!

Итак, поскольку на пыльные половицы зала для фехтования ступала нога самого короля, Кокардас и Паспуаль и бровью не повели, увидев перед собой племянника монарха, хоть тот пришел в сопровождении двух французских принцев и знатного итальянского вельможи… Видывали мы и не таких, было написано на лицах достойных escrimadores, а потому знатные посетители удостоились только кивка и салюта рапирой.

Как известно, в те времена заведение Кокардаса и Паспуаля процветало.

Один из них давал уроки фехтования юному герцогу де Вилеруа. Второй обучал маркиза де Монтескарпа секретам стремительной неотразимой атаки.

Принцы, переглянувшись, повесили на вешалку шляпы и плащи, выбрали, не чинясь, подходящие маски, перчатки и нагрудники, а затем с радостью встали в боевую позицию, обмениваясь веселыми репликами:

— Отрази-ка вот этот удар, мой Филипп!

— Твоя очередь, Карл-Фердинанд, mio саго!

— Вот тебе мой ответ, Невер!

Невер пропустил выпад партнера. В то время он еще не знал знаменитого удара, получившего впоследствии его имя, но сражался почти на равных с герцогом Мантуанским и Гвасталльским, который фехтовал превосходно.

Вскоре лотарингец и итальянец прекратили бой, заметив, что мастера с явным интересом подглядывают за ними.

— Послушайте-ка! — вдруг выпалил Кокардас-младший. — Скажу по чести, монсеньор, мне не слишком нравятся ваши финты… дьявольщина! К нашему климату они не подходят… но я должен признать…

— …что с их помощью, — продолжил своим медовым голоском Паспуаль, — можно очень легко отправить ad patres[52] зазевавшегося противника.

Гонзага с коротким сухим смешком опустил свое оружие.

— Я не боюсь никого, даже с рапирой без наконечника. Нет! Особенно с рапирой без наконечника!

Владельцы фехтовального зала с улыбкой переглянулись.

— Кроме?.. — ласково переспросил Амабль Паспуаль.

— Кроме?.. — грубовато подхватил Кокардас.

— Кроме?.. — осведомился герцог Мантуанский с некоторым раздражением и придвинулся к двум рубакам. — Кого вы имеете в виду?

Учителя фехтования шумно расхохотались и, не удостоив герцога ответом, обменялись рукопожатием.

Тогда лицо преступного вельможи исказилось от ярости под фехтовальной маской. Возможно, он не вполне протрезвел после ночной попойки? Как бы то ни было, он произнес вполголоса, но в тоне его звучало бешенство: