Юность Лагардера - Поль Феваль

— И что же? — воскликнул Анри, буквально сгорая от нетерпения.

— Увы! Документы были украдены!

— Проклятье! — вскричал несчастный мальчик.

— Терпение, — мягко произнесла Жанна. — Это обстоятельство весьма не понравилось королю. Он соблаговолил сказать мне: «Бумаги, конечно, были похищены злоумышленниками в самых гнусных целях… Негодяи хотят помешать молодому человеку, о котором вы мне рассказывали, найти родных и доказать свое благородное происхождение».

— О, какое счастье иметь такого монарха! — восторженно произнес Анри, покраснев от радости. — Я буду верно служить ему до гроба, слово Лагардера!

— Подождите, — с улыбкой остановила его графиня, — это еще не все. Отпуская меня, король в неизреченной доброте своей завершил аудиенцию следующими словами: «Прощайте, сударыня. Прошу вас передать господину де Лагардеру, что отныне мы не забудем его имя. В день, когда он захочет послужить нашему королевству, ему достаточно будет назвать себя: мы примем его и позаботимся о нем. Этот юноша может быть уверен в нашем милостивом благорасположении!»

В эту ночь Анри так и не удалось уснуть. Возбужденный событиями минувшего дня, он грезил наяву, и в его воображении одна за другой возникали яркие картины: вот он вступает в сражение с герцогом Мантуанским, вот вершит справедливый суд, вот первым врывается в осажденную крепость на глазах короля, не обращая внимания на свистящие вокруг пули и ядра….

X

ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ КАРЛ-ФЕРДИНАНД IV

Спустя пять лет после смерти Сюзон Бернар два всадника въехали в Париж через ворота Сен-Антуан и двинулись по улице, носящей то же имя. В одном из них можно было безошибочно узнать знатного вельможу, второй же, несмотря на богатую одежду, походил скорее на жалкого судейского крючка, который хорохорится, надеясь выдать себя за родовитого дворянина.

Всадники проделали долгий, очень долгий путь — особенно для того времени. Их породистые лошади выглядели явно утомленными, и можно было только удивляться, отчего люди, занимавшие высокое положение в обществе, не пожелали воспользоваться услугами почтовых станций. Впрочем, на то могли быть особые причины: далеко не всем по карману путешествовать на почтовых, и частенько случается, что даже принцы испытывают денежные затруднения.

Именно так обстояли дела у герцога Мантуанского и Гвасталльского. Получив, ценой известных нам отвратительных преступлений, баснословное состояние, он промотал его за несколько лет. Карты, женщины, пирушки, роскошные дворцы и загородные виллы поглотили все золотые дублоны, что были скоплены благодаря мудрой бережливости старого герцога Гвасталлы, убитого, как мы помним, Пейролем-отцом, использовавшим знаменитый яд Медичи.

Темноволосая красавица Винчента с того дня, как узнала о страшной участи сестры и зятя и об исчезновении племянника, казалось, совершенно отрешилась от земной жизни. Удалившись в монастырь на горе Монте-Субазио, словно желая переселиться поближе к небесам, она вела жизнь затворницы, ревностно исполняя все предписания сурового устава обители.

На письма мужа она отвечала в высшей степени холодно, не удостаивая его собственноручными посланиями, но поддерживая с ним связь только через посредство монахинь, время от времени выходивших в мир и передававших Карлу-Фердинанду короткие устные весточки от жены. Гонзага понял, что ему не удалось скрыть истину от этого добродетельного сердца. Тогда он сделал попытку встретиться с Винчентой, надеясь, что при свидании сумеет лгать более убедительно, нежели в письмах. Однако в обитель его не допустили. Ему было сказано, что герцогиня слишком слаба и принять его не может. Герцог пришел в ярость, крича, что от него прячут жену и что он обратится с жалобой в Ватикан, к самому папе. Когда об этом известили кроткую Винченту, та соблаговолила начертать две строки, ужасный смысл которых не оставлял никаких сомнений: «Оставьте меня в покое и дайте мне умереть в святой обители, дабы я могла, если это возможно, искупить ваши злодеяния».

Карл-Фердинанд счел за лучшее последовать этому совету, горячо возблагодарив в душе обоих своих святых покровителей за то, что жена предпочла обратиться к суду небесному, а не земному. Пока она искала утешения в молитвах и в монастырском уединении, он мог не тревожиться за свою судьбу.

Вернувшись в Мантую вместе со своим неразлучным фактотумом[51], герцог принялся елейным тоном превозносить святые добродетели затворницы-супруги:

— Винчента стала необыкновенно набожной. Все помыслы ее устремлены к Богу. Перед величием этой возвышенной души испытываешь головокружение. Она воистину святая и после смерти будет допущена к престолу Господню. Так полагают сами монахини. Как и подобает отпрыску знатного рода, я смиренно склонился перед волей супруги. Возлюбленная моя отныне принадлежит только Господу! Что значит моя любовь в сравнении со святостью Божьей лилии, которая вскоре будет сорвана перстами ангелов!

Эти слова могли ввести в заблуждение лишь тех, кто сам желал обмануться. Слишком известен был скорбящий муж своим скандальным поведением, чтобы можно было поверить в искренность его слов. Однако многие притворялись, будто верят… Прошло время, и Винчента скончалась. На сей раз Карл-Фердинанд не ошибался и никого не обманывал, говоря, что умерла она с радостным чувством освобождения от земных скорбей, с ореолом небесной благодати, оставив по себе в обители нетленную память. Сестры-монахини были уверены, что в скором времени она будет признана папским престолом святой.

По ее просьбе ей не устраивали пышных похорон. Она нашла упокоение под мраморной плитой в соборе святого Дамиана. Гонзага присутствовал на церемонии, скромно держась в стороне. Присутствующие были растроганы. Все-таки это был герцог…

Положенное время он хранил траур по жене и вел чрезвычайно добродетельный образ жизни, хотя это давалось ему с огромным трудом.

Получив известие о смерти Винченты, он сказал Антуану де Пейролю:

— Наконец-то! Вот теперь я сумею поправить свои дела. Как только кончится строк траура, я немедля женюсь вновь! Но мне нужна жена очень богатая и при этом хорошенькая. Такая, чтобы была по моему вкусу. Полагаю, мои требования не чрезмерны. Ведь я принц, у меня два герцогских титула, до старости мне еще далеко, а моей внешности любой позавидует. Что ты об этом думаешь? Говори прямо, ничего не тая!

Долговязый Пейроль горячо одобрил намерение герцога жениться и сам вызвался подыскать подходящую кандидатуру, надеясь в случае успеха получить щедрое вознаграждение. Карл-Фердинанд не скупился, когда речь шла об удовлетворении его прихотей.