Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

другим попались четыре подосиновика. Женя прямо изогнулся от досады. К грибам он, как и к рыбам, не притрагивался, но спорт поглощал его целиком. И вдруг меня осенила мысль. Когда я наткнулся на следующую красную шапочку, я позвал Женю и сказал: «Ты знаешь, в таких ложбинках, во мху, часто растут подосиновики. Посмотри внимательно: вдруг что-нибудь найдешь». Женя прошел туда-сюда, но ничего не заметил. Я посоветовал ему попробовать еще раз. Он снова забегал по ложбинке и два раза чуть не наступил на гриб ногой. В отчаянии я порекомендовал ему поползать. Опять безрезультатно. Но на каком-то витке он все же столкнулся с грибом нос к носу. «Подосиновик!» – заорал он не своим голосом.

Мы выразили свою радость и долго любовались грибом. «Такой красавчик и ни одного червячка: чистый, как сахар», – повторял Женя в упоении все, что когда-либо слышал от нас о хороших грибах. За два часа я нашел очередной гриб, а Женя тем же способом – еще четыре. И тут же его обуяла гордыня. «У нас с папой поровну. Вот как я замечательно ищу грибы – лучше всех», – говорил он. Поэтому последний гриб я взял себе. Женя был несколько раздосадован, но все равно: лед тронулся. Назавтра он уже и сам нашел два гриба, а впоследствии почти перестал нуждаться в инсценировках.

3. В быту нескромен, морально неустойчив

Цена честного слова. Горький привкус шарлотки. Небумажные тигры

В первые дни после отмены ранних вылазок я брал Женю на озеро, и он у меня немного греб. Потом его стал забирать дедушка, просыпавшийся раньше всех. Но грести Женя не любил: во-первых, это работа, а во-вторых, во всей воде мира его интересовала только рыба. Из-за вечерней рыбалки и спать он ложился поздно (мытье, ужин, мое чтение ему по-русски, по-английски, а иногда и по-французски), так что просыпался он не в свое обычное время и только около половины десятого отправлялся в плавание. В результате завтрак кончался к полудню. Ника ввела «нулевой завтрак»: ломтик сыра, одно или два яблока и несколько черносливинок.

То же получал и дедушка, который был склонен, невзирая на мой бешеный протест, отдавать свою порцию Жене. Потом он все же внял моим увещеваниям, хотя большой веры в его соблюдение правил не было.

– Ты не ел сегодня дедушкиного яблока? – спросил я однажды.

– Нет, не ел, – ответил Женя.

– Честное слово?

– Честное слово… – и тут же поспешно добавил: – А если и съел, то что такого?

Конечно, этой добавки было совершенно достаточно, чтобы осветить истину.

– Так ел или не ел?

– Не ел.

– Ну, я спрошу у дедушки.

– Не смей спрашивать!

– Так дай честное слово, что не ел.

– Честное слово! Не будешь спрашивать?

– Не буду.

Я, конечно, расстроился.

Однажды мы договорились, что честное слово выше подозрений, но оказалось, что моральные устои нашего шестилетнего сына весьма шатки. Я помню, что, когда я учился в школе, самого отъявленного лгуна можно было спросить: «Честное пионерское?» – и, как бы губительна ни была правда, никто никогда не давал честное пионерское, чтобы прикрыть ложь. И так же обстояли дела на двадцать лет позже, когда я работал воспитателем в сельском интернате. Как-то я гулял с группой своих одиннадцатилетних мальчиков и по обыкновению рассказывал сказки. Я начал: «Далеко отсюда на вершине горы живет принцесса». Коля Т. выпучил на меня совершенно оловянные глаза и закричал: «Ну да! Дайте честное комсомольское!» Его высказывание вызвало дружный хохот, но факт остается фактом: честное комсомольское дать я не мог. Принцессы не было, а мне предстояло платить комсомольские взносы еще четыре года.

Однажды в сентябре от наших благодетелей-французов, то есть от родителей Мари, пришла очередная шарлотка. Ее поставили на кухонный стол, и скоро выяснилось, что от нее отщипнут не такой уж маленький кусочек. Добавлю, что до тех пор, пока наши родители не получили своего жилья (причем моя мама впервые за семьдесят лет оказалась в своей, а не в коммунальной квартире), Никины «старики» проводили у нас много времени.

– Женя! Ты ел тайком шарлотку!

– Нет, не ел. Даже не прикасался.

– А кто же ел?

– Дедушка! Он всегда хватает куски и ест, когда никто не видит. (Поистине вопиющая ложь.)

– Ты хочешь, чтобы я этой чепухе поверил?

– Сам ты чепуха. Ня-ня-ня.

– Вот ты как! Тогда я тоже буду тебе говорить «ня-ня-ня».

– Не надо!

– Нядо, нядо!

– Папа, не надо!

– Ах, не надо! А где же шарлотка?

– Я случайно уронил кусочек и тут же выбросил его в мешок.

– Ты же только что говорил, что не прикасался.

– Тарелка стояла на краю, шарлотка чуть не перевернулась, я схватил ее, и кусочек отломился.

– И где он?

– В мешке.

– Сейчас я пересмотрю мешок.

– Не надо!

– А почему у тебя крошки на губах?

В этот момент вступает дедушка, который, на беду, взял с Женей ехидно-иронический тон, самый ошибочный из всех возможных:

– Они сами прыгнули к нему на губу.

– У, дедка, противный.

В книге, которую мы читали, на детей, гулявших с матерью в джунглях, нападает тигр, и оба ребенка бросаются на ее защиту.

– Что бы ты сделал, если бы мы всей семьей шли по лесу и нам бы попался медведь, грозно вставший на задние лапы?

По нашему лесу и в самом деле бродили бесстрашные медведи, и на задние лапы они тоже вставали.

– Мы бы с тобой убежали, а остальные пусть бы сдались.

– Не жалко?

Молчание. Видимо, жалко, но не очень.

Мы читали длинные рассказы Льва Толстого для детей. В одном из них лиса мудро поделила добычу со львом: себе взяла мало, а льву дала много и тем спаслась от гибели. Женя мгновенно прокомментировал поступок лисы: «Как мамин салат: она ела днем и поэтому к обеду взяла только одну ложку». Справедливость прежде всего.

В чтении Женя был верен себе. Во время каникул он ежевечерне читал мне, и мы любили, переворачивая страницу, угадывать, какое будет первое слово на следующей. Ребенок валяется в луже. Мы читаем: «В самой…» На этом месте страница кончается. Я предлагаю:…середине. Женя:…глубине. Угадываю я. Женя: «Я угадал». Поспешно: «Нет, ты угадал». Я: «Не помню, кто угадал. Кто из нас сказал „середине“?» Женя: «Я». Принято удивляться невинным детским хитростям. Что же в них невинного?

4. Растет, но медленно и иногда не в ту сторону

Гастрономическая память. Прагматические наклонности

В ту пору Женя был откровенно завистлив и жаден, а еда оставалась в центре его внимания, хотя общая картина выглядела не столь ужасно, как прежде. Тем не менее, что бы ни лежало на столе, первый вопрос звучал предсказуемо: «Это все мне?» На недоумение дедушки: «Тебя что, не кормят?» – он афористично ответил: «Кормят, но недостаточно». Было изобретено слово «тройбавка»: то, что можно получить после добавки. У него окрепла феноменальная гастрономическая память. Любые гости и встречи, безразлично, происходившие давно или